Звезды вспомнили себя за партой

Анфиса Чехова:

— Когда я вижу нарядных, с огромными букетами школьников, спешащих 1 сентября в школу, в душе рождается смешанное чувство. Хорошо, что для кого-то это праздник. Мой муж Гурам, например, часто и с удовольствием вспоминает свои школьные годы, а у меня, если честно, со школой связано много плохих воспоминаний. И уж чего-чего, но повернуть время вспять и еще раз стать ученицей не хочу. 

С одноклассниками у меня всегда были отличные отношения, и училась я прилично. И все же трижды поменяла школу! Таких свободолюбивых, какой была я, учителя не любят. К сожалению, мое детство пришлось на годы, когда дети ходили строем, не спорили со взрослыми и поступали только так, как дозволено. И моя независимая натура многих раздражала.

В классе четвертом, после того как все были приняты в пионеры, мы начали готовиться к смотру строя и песни. Каждую перемену нас загоняли в актовый зал и заставляли маршировать, распевая «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы — пионеры, дети рабочих». А у меня в семье не было рабочих — одна интеллигенция (дедушка возглавлял издательство, мама там работала, а бабушка преподавала в университете русский язык и литературу). Я возмутилась самим фактом лжи! В классе я пользовалась авторитетом, и мне не составило труда подговорить ребят бойкотировать эту песню. На фразе «Мы — пионеры, дети рабочих» предложила мычать. Все пришли в восторг от такой смелой идеи и на очередной репетиции, к изумлению нашей классной Нины Николаевны, дружно замычали. Та чуть в обморок не упала и, страшно выпучив глаза, завопила: «Кто это придумал?!» Внешне она была типичная мисс Злюка — строгая, с большим пучком на затылке, в роговых очках, и все же я ее не боялась. Поэтому честно призналась: «Это моя инициатива. А почему пионер должен обязательно быть ребенком рабочих?!»

После таких слов мой дневник украсила жирная единица, а я отправилась домой «подумать». Обиженная, вышла из школы, а навстречу идут две одноклассницы. В порыве чувств решила поделиться: «Наша Ниночка — психичка, только что на меня наорала!» И вдруг слышу в ответ: «Да как ты можешь так говорить про классного руководителя?! Мы все ей расскажем!» С того момента началась темная полоса жизни. Увидев на ногтях едва заметный светло-розовый лак, классная тащила меня в кабинет химии с воплем: «Сейчас засуну твои пальцы в кислоту, они почернеют и отвалятся!» Когда кто-то из детей разрисовал стены в туалете, она подумала, что это моих рук дело, и заставила отмывать… За поведение мне ставили неуд в четверти, вызывали в школу родителей, и в конце года педсовет сообщил маме: «Забирайте свою девочку из нашей школы! Она вообще тут не по прописке!» Действительно, прописана я была у папы, но так как родители были в разводе, жила с мамой в квартире бабушки. Так что ту свою первую школу вспоминаю с содроганием до сих пор.

Следующая школа мне сначала понравилась. С ребятами сложились теплые отношения, с некоторыми девочками мы дружим и сейчас. Но там возникла другая проблема — со школьной формой. Вместо коричневых платьев с черным фартуком мы стали носить синий костюм. Юбка из дешевой ткани некрасиво топорщилась и лоснилась, а пиджак не сходился на груди — я ведь рано сформировалась. Конечно, отражение в зеркале мне совершенно не нравилось. И летом, когда я перешла в 9-й класс, бабушка привезла мне из Таллина вельветовый, в рубчик, костюм красивого синего цвета.

Юбка и жилет с вытачками сидели как влитые. Но главное, что жилет — на молнии, которую можно было изящно подрасстегнуть. (Смеется.) Стоило мне в этом костюме явиться на линейку 1 сентября, как мальчики из старших классов потеряли покой.

Особенно старался главный забияка из 10 «Б», забыла, как его звали. Посреди урока он приходил в кабинет, где занимался наш класс, и под любым предлогом отпрашивал меня на пять минут. Один раз наша учительница русского языка и литературы оставила меня после уроков и прочла целую лекцию минут на сорок. «Знаешь, почему за тобой ухаживают мальчики? — грозно спрашивала она. — Потому что твоя школьная форма слишком сильно подчеркивает твои формы! А парням одно и нужно: зажать тебя в углу». Будь я девочкой впечатлительной, моя неокрепшая психика на всю жизнь оcталась бы травмирована. Этого не произошло лишь потому, что я росла трезво мыслящим ребенком.

С тем моим ухажером я перестала видеться не из-за ее проповеди, а просто потому, что меня в то время интересовала учеба и общественная жизнь, а не прогулки с мальчиками. Но он, получив отказ, повел себя как глупый отвергнутый влюбленный — ах, зелен виноград, не доставайся же ты никому! И стал мстить. То снежок в меня запустит, то портфель спрячет. (Смеется.)

Вторая школа осталась в памяти как место, где впервые проявились мои артистические способности. Я стала капитаном школьной команды КВН, играла в театральной студии, проводила капустники. А два последних года я училась в школе с театральным уклоном. Хотя из нее я тоже чуть было не вылетела. Там почему-то оказался упор на математику, которую я абсолютно не понимаю. И в 10-м классе мне поставили годовую двойку. Предложили забрать документы, но я уперлась, засела за учебники и за лето подтянула предмет. Школа мне очень нравилась. Самое интересное там проходило после уроков — начинались факультативы по сценическому движению, актерскому мастерству, пластике, танцу. Вот где была моя стихия. Тогда же я определилась с будущей профессией.

С одноклассниками из последней школы мы дружим и сейчас. М­ногие стали актерами и режиссерами. Один из них — Петр Красилов.

Когда вспоминают школу, часто рассказывают про школьную любовь. А у меня ее не было. Она настигла позже и вовсе не с одноклассником. В юности я ждала принца на белом коне, какого-то идеального парня. На эту роль ровесники не тянули. А взрослые мужчины меня не привлекали, поскольку к серьезным о­тношениям я была не готова, хотелось платонической любви, как у Петрарки и Лауры…

Честно говоря, я благодарна судьбе за это, потому что случись яркая любовь в школе, из меня ничего бы не вышло. А так все силы и помыслы были направлены на поступление в теат­ральный и покорение мира. (Смеется.)

«Фабрика»

Саша Савельева:

— Я очень любила ходить в школу: она у нас была необычная, с эстетическим уклоном — актерское мастерство, балет, рисование. И класс у нас был интересный, правда, из 13 человек только три мальчика. Однажды они взбунтовались. Мы остались после уроков в школе убрать класс. Один мальчик, Женя, вдруг провозгласил: «Не буду я ничего убирать!» — мол, не мужское это дело, на то вы и девочки, чтобы по хозяйству шустрить. Остальные к нему демонстративно присоединились. Я налила полный стакан воды и подошла к нему. «Если прямо сейчас не начнешь убираться, — говорю, — вылью стакан тебе на голову!» «Да ты не сможешь!» — ухмыльнулся Женя. «Смогу!» — сказала я и в ту же секунду опрокинула стакан на него. Потом мы с девчонками спасались бегством и заперлись в туалете, но после этого случая мальчик стал ко всем девчонкам относиться с уважением.

Ира Тонева:

— Я довольно долго была отличницей, но за поведение часто получала уд или даже неуд. Уже тогда во мне прогрессировала, как я называю это сейчас, «егозистость». В один мартовский день (я в 7-м классе училась) мы с подругами решили не пойти на урок труда. У нас была весьма веская причина: влюб­ленность! План был такой: без шапок пройтись до соседней школы и поздороваться с подружками, которые учились в одном классе с предметами нашего воздыхания. Помню, как сильно у меня билось сердце — и не только из-за предстоящей романтической встречи, но и из-за того, что до этого я себе прогуливать никогда не позволяла.  Все вышло как нельзя лучше: мы эффектно нарисовались перед пацанами, а урок труда в тот день как раз отменили.

Катя Ли:

— До 6-го класса я любила школу, но когда моим классным руководителем стала мама, все круто изменилось. Жизнь пошла по сценарию фильма «Чучело»: бойкоты одноклассников и мои слезы. Хлебнула я тогда! Я всегда была одна, до того момента, пока к нам в класс не перевели чернокожего парня. Он мгновенно стал изгоем, и на этой почве мы с ним подружились. Но моего отношения к школе это не изменило. Правда, ради мамы я сделала усилие и окончила ее с медалью. После уроков я летела на всех парусах в вокальную студию «Феникс», где проводились концерты, конкурсы, на которых я получала первые места, и где были настоящие друзья.

Марк Тишман:

— Учеба всегда давалась мне легко, я успевал еще и сценарии писать для КВНов и праздников, и вообще был школьной знаменитостью: вы­играл поездку в Америку. Я победил в школьном конкурсе и отправился по обмену на полгода в небольшой городок неподалеку от Сан-Франциско, жил в обычной семье и учился в стандартной американской школе. Когда я пришел первый раз в класс, учитель сказал: «Это наш новый ученик, он приехал из большой далекой северной страны. Дети, откуда, как вы думаете?» Несколько человек хором: «Из Сан-Франциско!» (Смеется.) Зато можете себе представить, какой был ажиотаж, когда я вернулся домой. В 1993 году съездить в Америку было все равно что в космос полететь. Собирались классами, приглашали меня, и я рассказывал о жизни в США.

Школу я окончил с золотой медалью. Но, глядя на нынешних выпускников, сдающих ЕГЭ, понимаю, что сейчас бы у меня этот фокус не прошел. Мне хорошо давались гуманитарные предметы: литература, английский, география, но вот с точными науками были проблемы. Правда, я всегда с такой уверенностью шел на экзамены, что у учителей просто не было шансов и они ставили мне пятерки.

Юлия Зимина:

— Так уж случилось, что, кроме мамы и мира во всем мире, я больше всего люблю соленое — селедку, кильку, квашеную капусту. И школьная история у меня связана с соленьями. С детства я была хулиганкой. Страдала от этого моя бедная мама вдвойне. Дело в том, что Зоя Григорьевна имела несчастье работать учительницей в той же школе, где я куролесила. Говорю сейчас об этом со смехом, хотя за одну историю стыдно и по сей день. Дежурила я как-то по столовой. Была такая общественная нагрузка, которую все обожали, потому что она давала легальную возможность убежать с урока на 15 минут раньше. В тот день к котлеткам да пюре прилагались они… соленые огурцы. Вкус этих столовских толстых желтоватых кругляшей я помню по сей день. Представляю их — и слюнки текут, а одноклассники мои огурцы эти не жаловали, и чаще всего вся партия после обеда оказывалась в мусорном ведре. Смотрела я на это, и сердце мое разрывалось. В тот день я была словно под наркозом. «Я спасу вас, огурцы!» — бормотала я как во сне и, пока одноклассники не вошли в столовую, собрала в одну миску огурцы с тарелок друзей и за пять минут уничтожила их все. К концу обеда учительница с буфетчицей поняли, что на тарелках чего-то не хватает. Буфетчица начала перечислять: «У нас сегодня пюре, хлеб, котлеты, огурцы, компот». «Огурцы? — задумалась учительница. — Что-то я не припоминаю. Ребят, вы их ели?» Класс хором: «Не-е-ет!» Тут-то все и посмотрели на меня. «Зимина, огурцы были?» — строго спросили меня. «Не помню», — сказала я. Потом призналась, конечно… Зое Григорьевне сообщили о моем проступке во время педсовета. Мама была в шоке. Мы с ней скорбно пришли из школы. Дома ее прорвало. Она стала доставать из шкафов банки с огурцами и причитать: «Что ж ты делаешь, а-а-а?! Что ж тебе дома их, проклятых, мало-о-о?!» — ну и все такое в том же духе. Но эта страсть сильнее меня…

Алексей Воробьев:

 — За время учебы мне пришлось поменять четыре школы. И мне каждый раз приходилось завоевывать авторитет. Причем не только среди сверстников, но и среди старшеклассников. Мой брат учился на два класса старше и приятельствовал со здоровенным таким парнем — фанатом тульского «Арсенала». Однажды я что-то сказал в шутку про его любимый футбольный клуб, а он решил, тоже в шутку, меня немного потрепать.. Но в какой-то момент он увлекся, и я понял, что шутка затянулась и переходит в драку. Тогда я пару раз врезал ему хорошенько и бросился бежать — он за мной. Мы оказываемся на лестнице, и я несусь через две ступеньки вниз. Он спотыкается на верхней ступеньке, в полете догоняет меня, и мы с ним «прилетаем» на бетонную ступеньку — я падаю лицом вниз, а он сверху припечатывает меня всем своим весом. В моей голове взрыв! Прихожу на урок — лицо распухло, глаз заплывает. Учительница в крик: «Что случилось?! Быстро к директору!» Все вместе они пытались узнать, кто меня побил, но я на голубом глазу уверял, что сам ударился. Громила в этот момент сидел в своем классе не дыша и ждал, когда за ним придут, не сомневаясь, что я его сдам. Потом он не раз меня выручал,  потому что знал, что я свой.

Юлия Началова:

— В школе, особенно в начальной, я училась на отлично, была командиром первой звездочки, старостой класса, выигрывала всевозможные конкурсы чтецов и бальных танцев. И с личной жизнью тоже все было на пять с плюсом (смеется): во 2-м классе случилась первая любовь, звали мальчика Игорек, он был меньше меня ростом, и ему приходилось подпрыгивать, чтобы поцеловать меня в щечку. Надо сказать, моих одноклассников этот аттракцион невероятно веселил. В один из дней все дружно собрались и пришли к учительнице с предложением: «Мы должны поженить Юлю и Игорька». Нам во 2-м классе чуть свадьбу не сыграли! (Смеется.) Проблемы у меня в школе были связаны исключительно с поведением. Моей страстью были вкладыши от жвачек, я хранила все, что только можно было достать: «Donald Duck», «Love is…» и прочие. И не только хранила, но и играла в них — в школах проводились чемпионаты, дети собирались в кучки, били ладошками по вкладышам. Выигрывал тот, у кого они переворачивались картинками вверх. Мы играли даже на уроках, стоило строгой учительнице выйти из класса. Учительница входила, видела это безобразие — нам влетало.

На родительских собраниях говорили: «Юля так хорошо учится и очень способная, но что же у нас с поведением такая беда?!» От родителей мне потом дома доставалось — они следили за моим поведением, держали в строгости, потому что понимали: дети, которые с ранних лет попадают на телевидение, не всегда справляются с психологической нагрузкой — случается звездная болезнь. Так как родители вели себя со мной правильно и мудро, меня она обошла стороной.