Звезды в детстве: Орбакайте пытались похитить
Лариса Долина, Инна Чурикова, Кристина Орбакайте, Сергей Безруков, Максим Галкин – о самых ярких воспоминаниях детства.
Лариса Долина:
— Я с самого детства знала, чем хочу заниматься. Мне оставалось только убедить в этом родителей. Мои родители хотели, чтобы я была просто профессиональным музыкантом. Мать, чтобы я была скрипачкой, отец – чтобы я была виолончелисткой. А мне хотелось петь. Всю жизнь.
Самой дорогой вещью у нас дома было пианино «Красный октябрь», которое купили, когда мне исполнилось 7 лет. Оно
стоило 200 рублей. Как сейчас помню, я зачем-то спросила сколько оно стоит. 200 рублей – в то время это были сумасшедшие деньги. Оказывается, они вдвоем – и мама, и папа – полгода откладывали деньги со своих зарплат.
Когда переехали из Баку в Одессу, года три жили в сыром подвале. В самом жутком из тех, что мне только довелось видеть. Причем это была не отдельная квартира, а коммуналка, где, кроме нас, жили еще 20 человек. В том подвале я тяжело переболела коклюшем и заработала хронический бронхит. Затем была крохотная комнатка (17 метров, она была вытянута в длину, за что мы называли ее троллейбусом) в коммуналке, где даже некуда было поставить детскую кроватку, и я десять лет проспала на раскладушке.
Мама у меня женщина властная и всегда являлась безусловной главой семьи. А папа был добрейшим человеком. И когда мне в детстве бывало плохо, я приходила к нему, а не к маме. А маму я побаивалась. Однажды порвала «парадные» мамины
капроновые чулки. В ужасе представляя себе, что будет, когда она узнает об испорченных чулках, я убежала скрываться к соседке. В таких случаях мама меня хорошенько отшлепывала и грозилась отдать в интернат. Свято в это веря, я стояла на коленях и умоляла ее этого не делать!
Я — еврейка по национальности и никогда этого не скрывала. В школе меня иногда дразнили жидовкой. Бывало, я даже дралась из-за этого. Потом вычитала в словаре, что «жидовка» — по-польски еврейка, и перестала обижаться.

Инна Чурикова:
— Когда я маленькая приезжала к бабушке в деревню, мне говорили: «Ну, Инн, выходи, станцуй!» И я абсолютно не задерживалась. Выходила, танцевала и пела. Была очень смелая девочка. И мне это надо было.
Мама мне всегда говорила, что я буду актрисой. Она в жизни всего сама добилась — трудом, напором, волей. Бабушка почти безграмотная была, а мама — химик, профессор. Она всегда говорила: «Дочка, если что задумаешь, так тому и быть». А у меня внешность не артистическая — что с такой внешностью задумывать? Мама же говорила: «Дочка, ты у меня красавица». Смешно… И знаете, если бы не она, я бы, возможно, в себя не поверила… Еще маленькой девочкой я себе фантазировала какую-то жизнь. Все время бродила в одиночестве. С игрушками играть не любила. Может быть, потому, что их не было. Бедно мы жили. Моя мама была научным сотрудником и выращивала какие-то цветы, злаки. У нас в Чашникове (мы с ней жили под Москвой, по Ленинградке) был какой-то барак, какое-то одноэтажное деревянное здание. Было у нас две комнатки, печка. Вот там мое такое босоногое детство было.
А счастливее меня человека не было, когда мне в магазине заворачивали в маленький кулечек сто граммов кофейных подушечек. В них была какая-то удивительно вкусная молочная начинка…

Кристина Орбакайте:
— Я с детства была такой «серьезной литовской девчонкой». И лет, может, в десять бросила маме фразу: «Мамочка, ну какая же ты у меня непутевая!».
А мамина известность для меня была сопряжена с какими-то проблемами. Например, в первый класс меня провожало полстраны, наверное. В течение года, когда я ходила в первый класс, рядом со школой дежурили девчонки, которые не могли поверить своим глазам: что как же так я пошла в школу! И меня то украсть хотели, то еще чего-то. Естественно, были проявления фанатизма, какого-то безумного. Например, когда поднималась машина – «Волга», в которой мы сидели, и неслась на руках. Мама очень боялась за меня. Тогда никакой охраны еще не было. Меня дедушка провожал до школы. А потом родители моих подружек, по очереди, нас забирали, и разводили по домам.
В детстве я была похожа на папу. Меня в семье даже в шутку баронесса звали (так как у папы есть титул – барон). А мне в укор всегда ставили: «Это надо было умудриться, чтобы быть так не похожей на свою маму!». И пела я тихо – хотела танцевать, и была нескладной, длинноносой. То есть абсолютный антипод. И это мне помогло. Все поняли, что сравнивать меня не с кем, и я пошла своей дорогой.

Сергей Безруков:
— Я был очень скромный и страшно стеснительный. Всегда краснел. Поверить в то, что я стану наглым артистом Безруковым, думаю, было невозможно.
В детстве я очень хотел собаку. Мама была против, потому что в ее представлении это обязательно должна была быть огромная овчарка. Как-то мы с отцом поехали на птичий рынок, увидели фокс-терьера, маленького, в сумочке. Черный носик торчит. У меня забилось сердце. И я сразу отвернулся, потому что понимал: не купят. 120 рублей! А это по тем временам была целая зарплата. Мама дала нам с собой рублей 50. Видимо, в расчете, что на хорошую собаку не хватит, а плохую не купят. Но батя увидел мои глаза, и решительно сказал: «Берем – и все!». Мы приехали домой – дали щенка маме в руки, она обомлела и сказала: «Берем…»

Максим Галкин:
— В семье у нас был очень много военных. Но я с детства заявил, что военным я не буду. И папа, надо отдать ему должное, это очень демократично воспринял. Папина мама, бабушка Наташа, очень точно показывала своих соседей. Так что пародийные способности, у меня, может быть от нее. В детстве я начал писать роман под названием «Сила мрака». 10 глав написал, между прочим! Потом я писал волшебную а-ля русскую сказку, где у каждого персонажа было имя-отчество. Например, Яга Свистоплясовна Болотрясинская.
Я всегда был благодарен родителям за то, что они меня не утомляли поисками талантов во мне же самом. Некоторых же детей мучают: и такая секция, и сякая секция. А меня не учили ни музыки, ничему. Вообще, в детстве считалось, что у меня нет слуха. Когда я открывал рот в классе, меня сразу все затыкали. Когда директора изображать – пожалуйста, а романс, например, спеть – ни за что! Музыкальный слух, я стал потихонечку развивать в себе позже, когда начал пародировать.
В детстве я очень боялся скелетов. Для меня это был самый страшный кошмар. Я думал, что скелет – это отдельный монстр, никак не связанный с человеком. Мне и в голову не могло прийти, что внутри меня живет скелет! И тут добрый брат (он на 11 лет меня старше) объяснил, что у меня в голове – череп… Это для меня был шок!
