Сын Людмилы Касаткиной: перед уходом и папа, и мама пришли ко мне во сне абсолютно здоровыми

—Однажды мама возмущенно рассказала, как к ней в театре подошел один коллега и то ли в шутку, то ли всерьез поинтересовался: «Ты так давно живешь с Сергеем Колосовым. Неужели ни разу не изменяла ему?» — «Никогда!» — отвечает ему мама. И он, махнув рукой, говорит: «Ну, тебе и вспомнить перед смертью будет некого». — «Почему же?! — нашлась мама. — Я Сережу буду вспоминать…»

Так оно и получилось. После смерти отца мама оказалась в больнице и в своем полусознательном состоянии часто видела его перед собой. Обращалась к Елене — женщине, которая ухаживала за ней: «Сергей, почему ты молчишь? Сережа, где ты был?» К сожалению, постоянно быть рядом с мамой я не мог: мне пришлось увеличить число концертов, чтобы заработать деньги на дорогостоящие лекарства. Но когда приезжал в больницу и наблюдал эти сцены со стороны, чувствовал невыносимую боль в сердце. Накануне смерти мама приподнялась на кровати, снова посмотрела на Леночку. Взгляд как будто прояснился, лицо помолодело, словно болезнь отступила. Мама четко произнесла: «Сережа, зачем ты раздвинул кровати? Сдвинь воедино!» Потеряла сознание и больше в себя не пришла. А на следующий день ее не стало.

Я человек не религиозный, но когда думаешь об их жизни — особенно о том, как они вместе ушли, — невольно начинаешь размышлять, что есть все-таки высшие силы, которые нас ведут.

Приходи ко мне на день рождения!

— Думаю, и встреча их тоже была предопределена. И, как ни страшно это звучит, если бы не война, они могли разминуться по жизни. Ведь на режиссерский факультет ГИТИСа папа поступил в 1939 году, когда мама еще была школьницей. Только вот долго учиться в вузе ему не пришлось — ушел на фронт. Сначала воевал в советско-финской войне, а затем в Великой Оте­чественной… И только после победы смог продолжить обучение.

Родители часто со смехом вспоминали историю своего знакомства. Папа впервые увидел маму в мае 1946 года накануне дня ее рождения — где-то в коридоре института — и просто не смог пройти мимо. «Так она мне понравилась, — спустя много лет рассказывал мне отец, — что я тут же решил с ней познакомиться». Его можно понять: мама всю жизнь была такой обаятельной, открытой, искренней. Папа подошел, представился. Узнал, что зовут ее Людмила Касаткина, что учится она на третьем курсе актерского факультета, и пригласил на свидание. Она немного растерялась: надо же какой напор! Помолчала, что-то обдумывая, и неожиданно улыбнулась: «Хочешь, приходи ко мне завтра на день рождения!» И назвала адрес. В назначенный час папа в парадном костюме с букетом цветов позвонил в дверь. Ее открыли совершенно незнакомые люди. «Нет-нет, молодой человек, вы ошиблись, Касаткины тут не проживают!» Вот так моя будущая мама подшутила над настойчивым кавалером. Расстроенный, он вернулся домой. Через несколько дней, когда они снова пересеклись в коридоре ГИТИСа, папа посмотрел на нее с упреком, а мама подошла и… извинилась. Смотрела на него и улыбалась настолько искренне, что он не смог на нее сердиться.

Так они и начали дружить. В своих чувствах папа маме долго не признава­лся. Она сама догадалась. Как-то группа студентов ГИТИСа отправилась в Севастополь — выступать. Жили почти без денег, были вечно голодные. И вот идет однажды мама по улице, видит — у ларька, где продают виноград, стоит ее друг Сергей Колосов и пересчитывает копеечки. Решила за ним понаблюдать. А он протягивает продавцу деньги — все, что были на ладони, — и берет маленькую кисточку винограда. Повернулся, увидел ее на другой стороне дороги, обрадовался. Перебежал к ней и, счастливый, протянул только что купленные ягоды. Всю жизнь мама вспоминала эту историю. «Знаешь, — говорила она, — именно в тот момент я поняла, что он меня любит. Последние монетки на меня потратил!»

Поженились они в 1950-м — через четыре года после знакомства. Мама хотела, чтобы Сергей Николаевич сначала встал на ноги. Еще студентом папа стал ассистентом режиссера в Центральном театре Советской армии — там потом всю жизнь работала мама. Только начав зарабатывать, родители смогли подумать о свадьбе. Праздничный стол накрыли в квартире у маминых родителей — все без особых излишеств. Ну какие в те годы могли быть роскошные лимузины или рестораны?! К тому же оба — выходцы из дос­таточно скромных семей. Папины родители трудились в одном московском издательстве. Дедушка по материнской линии — на кондитерской фабрике «Красный Октябрь», бабушка — разнорабочей. Все они были интеллигентами по своей сути, доброжелательными, деликатными.

Сына назвали в честь учителя

— Родители папы ушли из жизни рано, я их и не знал. А вот бабушка и дедушка по маме приняли самое активное участие в моей жизни. Ведь мама все время играла в театре, папа стал режиссером Театра сатиры, а потом перешел на «Мосфильм». Когда он начал снимать фильмы, они с мамой часто вместе уезжали на съемки… Родители и мое-то появление долго не могли себе позволить оттого, что оба много работали. (Смеется.) Решились завести ребенка, только когда стали узнаваемыми, приобрели отдельную квартиру. Маме было тогда 33 года. Она успела сняться в популярных фильмах «Укротительница тигров» и «Медовый месяц». А папа ставил спектакли в московских театрах. Уезжая в отпуск — в какой-нибудь санаторий, — родители редко брали меня с собой: все-таки им надо было отдохнуть и подлечиться. Но потом обязательно приезжали на дачу, где мы жили с дедушкой и бабушкой.

Я так ждал их приезда! Мы с папой могли разговаривать часами — я доверял ему все свои тайны, задавал множество вопросов. Любопытный был. А он, кажется, знал обо всем на свете, потому что всегда находил на них ответы. Никаких обид по отношению к родителям у меня не возникало. Комплексовал я только из-за маминой популярности. Идем вместе в магазин, например, а к ней каждую минуту подходят люди: кто-то за автографом, кто-то — чтобы сказать: «Ах, Людмила Ивановна, мне так понравился фильм! Вы моя любимая киноактриса!» Мне все это не нравилось — я стеснялся, что на нас все смотрят.

Родители поддерживали меня во всех творческих начинаниях. Когда я увлекся рисованием, попросили со мной позаниматься прекрасного кинохудожника Ми­­­­­­­­­­хаила Карташова. Обнаружив у меня слух, купили домой пианино и пригласили учителя. Но когда мне надоело играть ненавистные гаммы, я взмолился о пощаде — и они отступили. (Смеется.) К музыке я пришел сам — намного позднее. Видимо, те первые уроки не были напрасными. А еще мама отвела меня в городской Дворец пионеров в студию художественного слова. Как же мне там нравилось! К нам приходили туда великолепные актеры — Сергей Никоненко, Всеволод Абдулов и другие — и столько всего интересного рассказывали о своей профессии. Мама в детстве и сама занималась в такой студии и часто со сцены, да и дома, декламировала стихи. Ее любимой поэтессой была Марина Цветаева. А еще мы с мамой не раз выступали перед гостями нашего дома. Мне было лет 10-11, когда мы вдвоем показали им отрывок из спектакля Театра Советской армии «Укрощение строптивой» — сцену знакомства главных героев. Я изображал Петруччо — на меня надевали большую шляпу, к поясу подвешивали шпагу. А мама в вечернем платье была строптивой Катариной.

«А, котик! Слышал я, вас так зовут?» — произносил я, совсем еще маленький мальчишка, с усмешкой. «Вы глуховаты на ухо, должно быть?! Меня зовут все люди Катариной», — возмущенно отвечала мама. «Ты лжешь. Тебя зовут царапка-котик!..»

Наше выступление после домашнего застолья прошло на бис. (Смеется.) Кстати, этот спектакль в Театре Советской армии поставил режиссер Алексей Попов. Мои родители его боготворили и меня назвали в его честь. Благодаря Алексею Дмитриевичу мама сыграла в юности свои лучшие роли на сцене. А отец на основе спектакля Попова снял фильм «Укрощение строптивой» с мамой в главной роли — и он стал его первым крупным успехом в кино.

Ночь в концлагере

— Еще одно из самых ярких воспоминаний детства: 1965 год, родители впервые взяли меня с собой в киноэкспедицию на съемки фильма «Душечка» в Суздаль. Папа — режиссер, мама играет Ольгу. Я потрясенно смотрел, как она перед кинокамерой плачет. До сих пор я видел маму только в спектаклях. Там все понятно — она играла для зрителей. А тут для кого?! Да так вошла в образ, что слезы по щекам текут! Когда папа сказал: «Стоп, еще дубль!» — я понял, что сейчас будет повтор сцены, и пошел исследовать декорации. И в них обнаружил человека, который лежал, свернувшись калачиком, и сладко спал. Это был Ролан Быков. Он играл в фильме первого мужа Душечки и в ожидании своих эпизодов решил отдохнуть… Я увидел тогда, как на съемках делают дождь: льют на несчастных актеров воду из пожарного брандспойта. В общем, столько открытий для себя сделал! И конечно, мне самому захотелось сниматься в кино. Но стоило только заикнуться об этом — родители тут же заявили: они против. Посчитали, что известность для детской психики вредна. Только уже когда стал взрослым — школу оканчивал, появился в эпизодах нескольких фильмов. Первый раз я возник на экране в папином фильме «Помни имя свое». Это был эпизод без слов. В Крылатском построили несколько бараков  концлагеря. И я изображал немецкого солдата-охранника. Стоял с автоматом в каске и шинели, а ветродуй (аппарат такой, похожий на огромный пропеллер) «метель» на меня гнал. Замерз жутко, но вида не показывал. Не хотел подводить папу. Потом за свой съемочный день получил законные три рубля. (Смеется.) Так и попробовал актерскую профессию.

Я считаю, что «Помни имя свое» — один из лучших фильмов моих ро­ди­телей. Мама играла в нем женщину, которая, попав в Освенцим, была разлучена с маленьким ребенком. Мальчика как своего сына вырастила полька. Только через 25 лет русская мать смогла встретиться со своим уже взрослым сыном. Это, кстати, реальная история.

В работе папа был очень требовательным и даже родную жену не щадил. Некоторые эпизоды снимали в Польше — в настоящем концлагере Освенцим. И там он потребовал, чтобы мама переночевала в бараке. Одна! На следующий день ей предстояло сниматься в сложной сцене — когда фашисты отнимают у Зинаиды сына. И отцу хотелось, чтобы она как можно сильнее прочувствовала роль. Мама безоговорочно согласилась. Но спать не смогла. Ночью в одиночестве перебирала детские ботиночки, которые остались от убитых в концлагере детей и представляла себе этих малышей…

Когда отец брался за историческую картину, достоверность для него была на первом месте. Он добивался правды во всем: в декорациях, в костюмах, в эмоциях актеров. И всегда перед мамой ставил сложные задачи, не делал никаких скидок. А она мужественно все исполняла. Осознавала: раз Колосов просит — значит, это нужно для результата.

Доверчивая вне сцены

— Если на съемках ведущим был папа, то дома главную роль он уступал маме. Впрочем, поскольку она была слишком занята, то готовила, например, редко. И всю жизнь нанимала домработниц, чтобы поддерживали в доме порядок. Бывало, что ошибалась в них. Ее обманывали, обсчитывали. А одна женщина, когда никого не было дома, вынесла все золотые украшения родителей. Но мама не стала заявлять в милицию: пожалела ту деревенскую бабу, да и огласки публичной не хотела. Эта же ситуация повторилась и в последние два года жизни мамы. Наша домработница, которая за ней ухаживала, оказалась мошенницей. И тут уже я не стал подавать официаль­ное заявление, чтобы имя родителей не трепали некоторые желтые издания. Мама вообще была человеком доверчивым. Но при этом достаточно жестким и принципиальным. В театральных коллективах часто возникают интриги, «дружбы против» — мама никогда в этом не участвовала. Если что-то ей не нравилось, предпочитала все с достоинством сказать человеку в глаза, не держала негатива за пазухой. За это все ее уважали.

А эмоции она несла домой и только тогда выплескивала. Могла под горячую руку с отцом поссориться. Но он все понимал и старался вернуть ей хорошее настроение. Подойдет, обнимет, поцелует и успокоит. Папа мамой очень дорожил.

Внучки называли Люлей

Пока Земля еще вертится,


Пока еще ярок свет,


Господи, дай же ты каждому,


Чего у него нет.

— Эту песню Булата Окуджавы «Молитва» родители часто пели в компаниях. Поэтому, когда в позапрошлом году на сцене Театра Российской армии отмечали 85-летний юбилей мамы, я решил исполнить именно «Молитву». Родителям нравилось то, чем я стал заниматься по жизни — музыкой. В старших классах у меня ухудшилось зрение. Пришлось даже делать операцию, чтобы остановить процесс. Я даже как-то растерялся: чем же мне заниматься после школы? Не знал, куда поступать. Мама посоветовала журфак МГУ: и высшее гуманитарное образование будет, и разностороннее развитие. К третьему курсу я понял, чего хочу на самом деле. Я был увлечен джазовой музыкой, да так, что поступил на заочное отделение в Музыкальное училище имени Гнесиных. Джаз поначалу был ей не очень близок. Но ее отношение к этой музыке сильно изменилось после того, как она побывала вместе со мной на концертах знаменитого варшавского фестиваля «Джаз-джембори» в 1979 году. Кстати, мама повезла меня на этот фестиваль, разумеется, по моей просьбе. С того времени она тоже заболела джазом. (Смеется.) А со временем стала поклонницей того, что я делаю на сцене. Ходила на мои концерты, слушала дома мою музыку. Свой новый альбом я записал в начале этого года в Осло (Норвегия) с участием всемирно известного джазового скрипача Михала Урбаника. Я посвятил его родителям. Только они, к сожалению, его так и не успели послушать…

Пригодились мои способности и па­пе. Он приглашал меня писать музыку для своих фильмов: «Дневник профессора Готье», «Судья в ловушке» и «Потерянные в раю». Это не было, как говорят, по блату. Если бы моему принципиальному и требовательному отцу не нравилось то, что я делаю, он отказался бы от моей музыки, несмотря на родительскую любовь. Он работал с прославленными композиторами: Альфредом Шнитке, Алексеем Рыбниковым, Юрием Саульским. Так что, работая, я понимал, что должен сделать как минимум не хуже.

И вот на тот мамин юбилей я вышел на сцену вместе со своей девятилетней дочкой Аней. Мама не ожидала — это был сюрприз. И когда мы с Анечкой вместе пели «Молитву», глаза у мамы, которая сидела в кресле на сцене, заблестели от слез…

Она очень любила внучек, и они отвечали ей взаимностью. Называли ее не бабушкой, а Люлей. (Смеется.) Старшую дочь, от первого брака, я назвал в честь мамы — Людмилой. Но больше похожей на нее получилась младшая, Анечка. Она тоже у нас артистическая натура: танцует, поет, очень хорошо рисует, занимается в музыкальной школе.

С мужем попрощалась наедине

— Папа превращал дни рождения мамы в праздники. Если не получалось отметить торжество в ресторане, созывал друзей домой. За столом собирались только самые близкие. Приходили и драматург Леонид Зорин, и актриса Людмила Иванова с мужем — бардом Валерием Миляевым, и коллеги по Театру Российской армии… Пели, аккомпанируя на пианино и на гитаре. Мама и папа читали стихи. Я любил эти вечера: такая возникала удивительная праздничная атмосфера­!

В прошлом году 86-летие мамы па­па решил отметить в ресторане. Но в самый разгар праздника он вдруг схватился за серд­це. Вызвали скорую. У отца уже были прежде проблемы, связанные с сосудами мозга, — микроинсульты. Но до сих пор Бог миловал… На этот раз он уже не поднялся. В последние месяцы он существовал в каком-то параллельном мире, лишь изредка приходя в сознание. Мама навещала его каждый день. У нее от волнения обострились собственные болезни. И она несколько раз сама попадала в ту же ЦКБ. Когда ей становилось легче, она приходила в папину палату — навещала его. Сидела целыми днями рядом…

В последний раз мама вышла на сцену Театра Российской армии перед закрытием театрального сезона — 29 июня прошлого года в спектакле, который поставил специально для нее папа: «Странная миссис Сэвидж». Зрители не догадывались, как тяжело маме было играть. Подводила память, она забывала слова. Но помогали актеры рядом — незаметно для публики подсказывали ей. Мама сильная была, волевая, доиграла спектакль до конца. Когда вышла на поклон, зрители устроили овации!

После спектакля мама сказала: «Все лето буду готовиться к новому театральному сезону». Это был бы ее юбилейный, 65-й сезон на сцене Театра Российской армии. Но наступила осень — и мама попала в больницу. Как оказалось, в последний раз…

Отец накануне смерти мне приснился — такой здоровый, улыбающийся. Я удивился и обрадовался: он здоров — от болезней ни следа не осталось. А когда открыл глаза утром, не сразу поверил, что это был всего лишь сон…

В тот же день папы не стало. Об этом я сам сказал маме. Она выслушала меня молча. Без истерик и слез. Думаю, она понимала, что папа уйдет. Мне кажется, что и о своем уходе она догадывалась. В день похорон мама попросила, чтобы ей дали возможность попрощаться с ним не на людях. Мы привели ее в ритуальный зал ЦКБ за два часа до начала официальной панихиды. Потом ходили слухи, что маму привезли туда на инвалидной коляске. Нет, мама подошла к нему сама! Молча стояла и смотрела на папу. Беззащитная… О чем она думала в тот момент? Что мысленно обещала? Не знаю. Вслух не было произнесено ни слова. Мама наклонилась, поцеловала, постояла еще немножко рядом. Повернулась и медленно пошла прочь.

Через неделю во сне я увидел маму — веселая, здоровая: смотрит на меня, смеется. Совсем как папа в моем прошлом сне…

---

Сергей Колосов

Родился: 27 декабря 1921 года в Москве

Умер: 11 февраля 2012 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище

Образование: в 1952 году окончил режиссерский факультет ГИТИСа

Карьера: с 1948 по 1951 год — ассистент режиссера в Театре Советской армии. С 1952 по 1955 год — режиссер Театра сатиры. Снял более 20 фильмов, среди которых: «Укрощение строптивой», «Вызываем огонь на себя», «Операция «Трест», «Помни имя свое», «Душечка» и другие. Преподавал на режиссерском факультете ВГИКа

Звания и награды: лауреат премии Ленинского комсомола (1968) и Государственной премии РСФСР им. братьев Васильевых (1976), народный артист СССР (1988)

Людмила Касаткина

Родилась: 15 мая 1925 года в с. Володарское (Смоленская обл.)

Умерла: 22 февраля 2012 года. Похоронена на Новодевичьем кладбище

Семья: сын — Алексей Колосов (53 года), музыкант, композитор и радиоведущий; внучки — Людмила (27 лет), окончила Высшие курсы сценаристов и режиссеров, и Анна (11 лет)

Карьера: с 1947 по 2012 год — актриса театра Российской армии (ранее — Театр Советской армии). В кино с 1954 года («Укротительница тигров»). Снялась более чем в 30 фильмах, среди которых: «Большая перемена», «Принцесса цирка», «Яды, или Всемирная история отравлений»

Звания и награды: народная артистка СССР (1975), лауреат Государственной премии им. братьев Васильевых (1976), кавалер ордена Ленина (1985), ордена «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2000), III степени (2005) и II степени (2010)