Михаил Шуфутинский: «Я пока не готов сидеть день-деньской в окружении детей и внуков»

— Михаил Захарович, вам исполнилось 65 лет. Для многих юбилей — это повод подвести промежуточные итоги. Как вы воспринимаете свой возраст?

— Итогов не подвожу, с возрастом в нормальных отношениях, просто сознаю, что становлюсь старше, и это явный плюс. Когда-то нас было всего двое — я и моя жена, а сейчас в семье уже 13 человек! Трое внуков от старшего сына Дэвида, четверо — от младшего Антона. Самому старшему, Димитрию, 17 лет, Ноа исполнится 13, Андрею сейчас 15, Захару, как и Мише, 4 года, Анечке 7 лет. А младшей, Ханне, в сентябре будет годик.

Вот ее фотографии, посмотрите.

— Боже, она же голубоглазая блондинка!

— Уникальный случай, учитывая, что ее мама афроамериканка. Даже не представляю, как это могло произойти. Голубые глаза, светлые кудряшки — вся в папу. Ханна — восхитительный ребенок! Весной у меня был трехчасовой юбилейный концерт, народу — тьма, а она сидела в зрительном зале на руках у мамы и ни разу не пискнула. И это в восемь месяцев от роду! На следующий день она выдержала банкет, где сотни гостей то и дело ее тискали, а она им улыбалась. Вот что значит человек полностью доволен жизнью.

Меня она, правда, еще побаивается — для нее я Карабас-Барабас, так же как и для всех своих внуков до определенного возраста. (Смеется.) Сначала они деда страшно боятся, а потом привыкают. Ханна недавно даже пошла ко мне на руки и не ревела.

— Женщины, выходя замуж, любят рисовать себе в фантазиях картинки — вот она, седовласая, в окружении детей и внуков сидит на лужайке перед большим домом… Интересно, а мужчины представляют себе что-то подобное?

— Нет, конечно. Я, например, специально жену не выбирал, не просчитывал, насколько хорошей матерью и бабушкой она станет, не представлял себя в роли деда. Просто у нас с Ритой все сразу удачно получилось. Мне понравился ее характер: она была робка, застенчива, скромна. Родители воспитывали Риту довольно жестко: в одиннадцать вечера ты обязана быть дома — не дай Бог задержаться. И хотя в период ухаживания это создает мужчине определенные неудобства, мне такая строгость понравилась. В женщине важен стержень — в Рите он был. Импонировало также то, что она очень чувствительна, переживает за все и за всех. И в молодости, и теперь, узнав, что кто-то из знакомых заболел, она места себе не находит, плачет. Но что бы ни происходило вокруг, на первом месте остается наша семья и дом.

— Долгие годы вы с Маргаритой живете на расстоянии. Вы в России, она — в Америке. Для многих семейных пар это аргумент, чтобы расстаться…

— Нам уже не до перемен. Да и не хотелось никогда ничего менять, честно говоря. Для развода нужны веские причины. Так уж сложилось, что нас ничто друг в друге не раздражает. Может, именно потому, что часто нас разделяет океан, мы до сих пор вместе. (Смеется.)

Но если говорить серьезно, мы видимся не так уж и редко, как может показаться со стороны. То я прилетаю к ней, то она ко мне. Мне важно иметь собственное внутреннее пространство и время от времени бывать одному. И пока, если в таком возрасте еще можно употреблять слово «пока», я не дошел до того, чтобы сидеть день-деньской в окружении детей и внуков. Мы все живем в разных местах: я здесь, под Москвой, Дэвид — в самом центре Москвы, Рита — в Лос-Анджелесе, Антон — в Сан-Диего. В идеале было бы хорошо собрать всех под одной крышей, а самому уезжать ненадолго, когда захочется покоя и тишины. Одиночество меня не пугает, наоборот: есть вещи, о которых хочется спокойно подумать, но из-за суеты не можешь себе этого позволить. Сегодня московские внуки — Миша и Аня — приехали в гости, носятся, шумят, и дом ожил. Но долгими зимними месяцами я немного скучаю по их гомону.

— Рита никогда не сетовала на ваше постоянное отсутствие? Вы хотя бы играли с сыновь­ями в футбол?

— Всю жизнь мечтал с ними погонять мяч, но так ни разу и не случилось. Когда они чуть подросли, мы эмигрировали из СССР и мне пришлось долгие годы пахать как каторжному. А когда дети выросли, я практически перебрался в Москву, сыновья остались со своей мамой в Лос-Анджелесе. Дэвиду тогда было лет 17-18, он уже окончил школу и поступил в университет. Антон учился в старших классах и через пару лет решил пойти в армию.

До сих пор обидно, что мало уделял времени своим детям. Тогда меня волновало одно: принести домой деньги, чтобы они не чувствовали себя хуже других. И сыновья, как я понимаю, не страдали. Во всяком случае, когда мы с ними вспоминаем то время, никаких упреков или сожалений они не высказывают. Знали, что папа все делает ради них же самих, и очень это ценили.

— Вы рассказывали, что в Америке отправили детей в лучшую школу, какую только смогли найти.

— Не сразу, потому что сначала мы жили в Бруклине. А там обычные школы. Естественно, я мечтал дать детям хорошее образование, поэтому сделал все, чтобы поскорее перебраться в Калифорнию. Когда это удалось, мы поселились в престижном районе Беверли-Хиллз и отдали сыновей в самую хорошую школу. Во все века родители жертвовали собой ради детей, и это нормально. Если ничего для своего потомства не делать, что тогда ожидать в будущем? Откуда возьмется их мотивация на успех? Если не направлять, не инициировать интересы ребенка, то потом будет горько видеть неприспособленного к жизни человека. Поэтому лучше пожертвовать временем, силами, средствами для того, чтобы ребенок получил от жизни все, что должен.

— Вы разделяете точку зрения, что воспитывать сыновей надо в строгости? За что им от вас влетало?

— Я считаю, что их надо приучать к дисциплине. Но мои дети ничего страшного не творили. Подростковые проблемы прошли стороной. И Дэвид, и Антон прекрасно учились. Антон немного лучше, поскольку всю жизнь гнался за старшим братом. В итоге его имя вошло в книгу «Сто лучших учеников начальных классов Америки», затем — в «Сто лучших студентов». Правда, он рос драчуном, дерзким таким… Вот Дэвиду как-то удавалось находить спокойные выходы из положения. А Антон, если что, бил обидчика в репу. (Улыбается.) Но армия его изменила, научила выдержанности.

Не скажу, что из меня вышел потрясающий воспитатель, но, во всяком случае, я старался использовать любую жизненную ситуацию, чтобы преподать детям урок. Приведу пример. Когда мы оказались в Америке, сыновья страшно удивлялись, увидев попрошаек. «Папа, кто это? Почему они сидят с протянутой рукой? Бедные… Давай поможем». «Конечно, мы дадим этому дяде четверть доллара, — говорил я. — Но он сам виноват в том, что с ним случилось. Плохо учился в школе, не слушался маму с папой, не поступил в университет, связался с плохой компанией, стал преступником, и его посадили в тюрьму. Потом он исправился, но теперь поезд ушел, его не берут на работу, вот он и голодает. Это плохая судьба. Чтобы такой не было у вас, вы должны хорошо учиться и видеть перед собой цель». В общем, рассказывал им простые вещи примитивным языком, чтобы они уловили главное. Это и есть воспитание.

Антон за время службы в армии окончил университет, отслужил 20 лет и скоро выйдет на пенсию. Он преподает в университете города Сан-Диего, заведует каким-то отделом в департаменте здоровья и безопасности и на днях защитил диссертацию. Дэвид — саунд-продюсер, работает в кинобизнесе. У них с женой (она тоже занята в этом сумасшедшем кинобизнесе) совсем нет свободного времени. Это очень тяжелая работа, вовсе не гламурная. Хорошо, что при всем этом Дэвид как-то ухитряется заниматься детьми. Звоню ему, а он их то купает, то гулять повел.

— Какие у вас получились успешные дети! Наверное, отцовское сердце ликует?

— Безусловно, я ими горжусь. Но при этом обижаюсь на то, что редко мне звонят. Антон у нас более трепетный — чаще пишет, фотографии присылает. А Дэвид и живет-то вроде недалеко, однако приезжает редко. Одно время у нас обоих были офисы в гостинице «Пекин», на одном этаже, так мы могли месяцами не встречаться. Иногда он привозит мне детей, заодно и пообщаемся. Иной раз просит помочь по работе: в качестве свадебного генерала поехать с ним на переговоры. Это, кстати, срабатывает, поскольку некоторые власть имущие неплохо ко мне относятся. (Улыбается.)

У меня нормальное отцовское желание — чаще видеть сыновей и внуков, постараться подстелить соломку, уберечь от глупых ошибок, сделать их жизнь более гладкой. Я могу дать совет, но ни в коем случае ни на чем не настаиваю, потому что это их жизнь, они сами должны решить, как ею распорядиться. Да и как можно влезать с советами или запретами? Мои сыновья давно самостоятельные. Им бесполезно говорить: «А вот здесь ты ошибаешься, поступи иначе…» Хотя мой жизненный опыт кое-что подсказывает.

Я вспоминаю себя молодого и понимаю: да, я был таким же, как мои сыновья, — не признающим авторитетов, отлично знающим, чего хочу и как этого достичь. Помню, когда мы еще жили в Америке и Дэвид работал в корпорации Теда Тернера (CNN. — Прим. «ТН»), он выходил в шесть утра из дома в белоснежной накрахмаленной рубашке, садился в хороший автомобиль, который ему подарил папа, и ехал в офис. Я тогда был очень им доволен. А сейчас он выглядит иначе, носит какие-то странные джинсы, кеды, шапочку… У них в кино так принято. Но что я могу сделать? Разве при случае купить ему какую-то новую красивую одежду. Иногда он подаренное носит, иногда нет, но я не обижаюсь.

— Вы довольны своими невестками?

— Брэнди и Анжела — милые, приятные женщины, каждая из них родила мне внуков, и я отношусь к ним с большим уважением. В их семьях все хорошо складывается, чем мне быть недовольным? Лишь говорю своим сыновьям, что мужчине стоит быть с женой построже. Но это вечный вопрос: всегда кажется, что твои дети — белые и пушистые, что к своим половинам относятся невероятно трепетно, а те к ним — не очень. (Смеется.) Я никогда не вмешивался в личную жизнь сыновей. Рита, наверное, с ними больше на эти темы разговаривала.

Я был знаком с девушками Дэвида, когда он еще учился в университете, они приходили к нам домой. Была испанка, потом китаянка. А свою жену, Анжелу, Дэвид встретил в Москве. Я, конечно, интересовался, как у сыновей дела. Но так, чтобы сесть за стол и спросить: «Ну расскажи, сынок, что ты чувствуешь по отношению к этой девушке?» — такого не было. Я боюсь ответственности — ведь если сын послушается, а потом что-то пойдет не так, будешь всю жизнь себя винить и от него выслушивать справедливые упреки. Слава Богу, Дэвид счастливо женат, они с женой дышат одним воздухом. И Антон тоже. С Брэнди они вместе еще со школы — она его первая любовь.

— Дэвид с семьей живет в России, Антон — в Америке. Интересно, есть ли разница в воспитании детей? Ваши российские и американские внуки сильно отличаются друг от друга?

— За океаном все иначе. Там детям уделяется много внимания с самого первого дня жизни. К ним сразу относятся уважительно и с интересом. Меня это восхищает. В доме Антона я не слышал плача, скандалов, разговора на повышенных тонах.

Антон с Брэнди, насколько я знаю, никогда не шлепали детей. Сыну стоит строго назвать ребенка по имени — и этого достаточно, чтобы привести его в чувство. Его дети прекрасно воспитаны. Вот представьте картину, которую я наблюдаю в доме младшего сына: 4-летний Захар спокойно играет в свои машинки, а двое постарше в этой же комнате сидят и читают книги. Они вообще книгочеи. Одну закончили, тут же берут новую. В России, согласитесь, дела обстоят несколько иначе.

Как-то семья Антона приехала ко мне в гости, в Москву. Мы заранее купили билеты в Большой театр — об этом просили мальчики. И вдруг выясняется, что на вечерние спектакли дети до пяти лет не допускаются, по­­этому Захару придется остаться дома. Казалось бы, в чем проблема? У нас две домработницы, управляющий, охранники… Мальчик вполне мог побыть дома и без нас. Но в семье Антона и Брэнди не принято оставлять малышей посторонним людям. Я замечаю, что Димитрий перестает собираться и идет в комнату к Захару. Спрашиваю: «В чем дело?» — «Дедушка, я должен остаться с младшим братом, чтобы он не испугался». И это было сказано без тени сожаления! Хотя посмотреть балет было его мечтой — Димитрий увлекается музыкой, играет на саксофоне.

Знаю, что я для них большой авторитет, хотя мы видимся нечасто. Когда звоню, Ноа и Димитрий бросают свои дела и разговаривают со мной столько, сколько я буду их слушать. А если что-то рассказываю я, они никогда не скажут: «Извини, нам пора бежать». Вот Аня уже через минуту говорит: «Ой, дедушка, сейчас я тебе перезвоню» — и пропадает! (Смеется.)

— В прошлый наш приезд к вам в гости у вас была только одна внучка — Аня. Вы не скрывали, что очень ее любите. Она до сих пор ходит в любимчиках?

— Честно скажу: никого из внуков не выделяю, я всех люблю. Понятно, что когда они совсем маленькие, как Ханна сейчас, отношение трепетнее. Вот и вся разница. Аня окончила первый класс, но не могу понять — успешно или нет, поскольку образование у них какое-то условное, оценок не ставят. Ее мама иногда дочь жалеет и оставляет дома, не ведет в школу. На мой взгляд, это странно: ребенок должен знать слово «надо».

Аня артистична, хорошо рисует, у нее явные способности. Но она не очень много читает, это меня огорчает. Может быть, потому, что пошла в школу с шести лет. Говорил детям, что не стоит так рано отдавать, но они решили по-своему.

Уже год прошу детей перевезти Аню ко мне. У меня большой дом — на природе внучке явно будет лучше. Ее будут возить по всем кружкам и в школу. Пускай ходит на рисование, на танцы, в секцию фигурного катания, на хор, еще куда-нибудь, она потом сама выберет, что больше нравится. Сын говорит: «А она не хочет». Я возмущаюсь: «Ну что значит «не хочет»?! Ей же всего семь лет». Но думаю, что мои ухищрения увенчаются успехом и я добьюсь своего. (Улыбается.)

— Вы балуете внуков?

— Анжела ругается: «Не дарите им подарки, нам некуда их девать». У меня самого в детстве почти ничего не было. Единственное, чем мог похвастаться, — резиновый мячик, моя гордость. Такие мячи были у меня и еще у пары мальчишек из нашего двора. И велосипед мне купили одному из первых. Это было невероятно! Я захотел поскорее показать всему двору, какой я теперь крутой: надел пионерский галстук, школьную форму и вышел кататься. Но, разумеется, сразу упал, сильно ударился животом о руль, порвал брюки. Мне хочется, чтобы внуки тоже радовались жизни и понимали, что дедушка о них думает и заботится.

— Ваши московские и американские внуки общаются между собой?

— Они друг друга любят. Вот вчера Миша вдруг спрашивает: «Дедушка, когда мы поедем в Америку? Я так соскучился по моему любимому Захару». Они ровесники, но такие разные. Захарчик молчаливый, а Мишка более общительный. Он говорит: «Я Захара обожаю». А Аня обожает Ноа. Тому скоро 13, ей 7, он такой красавчик, что она просто млеет. А он с ней так красиво общается, галантно так, на правах старшего брата. Стоит им собраться, гомон не прекращается ни днем ни ночью. Благодаря своим американским родственникам московские внуки бегло болтают по-английски. Те-то, кроме двух слов — «дедушка» и «бабушка», ничего по-русски не говорят. Может быть, Димитрий начнет изучать рус­­ский в университете… Мне бы этого хотелось. Пока внуки очень дружны, но с возрастом это, к сожалению, уйдет. Они растут в разных языковых культурах.

— Дедом вы стали в 48 лет. Не смущало, когда вас называли дедушкой?

— О нет. Для меня это хорошее, доброе слово. Быть дедушкой или бабушкой — значит быть успешным человеком. Да и не в этом дело: как себя ни называй, ты молод, пока молода душа.

— Сегодня у вас выходной, рядом внуки. Как проведете день?

— У меня нет выходных. Вечером концерт, после него лечу в Челябинск, там тоже выступление. Но день свободен, проведу его с внуками. Будем играть, читать, потом обедать. Нам сервируют стол, и я объясню, как правильно есть. Кстати, они это любят. Обычно Миша слушается, а Аня не очень. Как-то недавно Миша опустил в чашку с чаем две ложки сразу и давай размешивать сахар. Я говорю: так нельзя, некрасиво. Три раза повторил, в итоге он все же чашку перевернул, облил скатерть, получил замечание и отправился в угол.

Они должны понимать, что, хотя я их и люблю, вседозволенности не терплю. Я против серьезных наказаний, а то ведь и возненавидят. Главное, чтобы понимали и помнили, за что им влетело. 

Аня такая заводила, авантюристка, с ней надо общаться как со взрослой, тогда она слушается. А Мишу — хвалить. Сегодня с утра внучка прилепила на спину прозрачные крылья, бегает по дому и кричит: «Дедушка, я же фея, почему я никак не полечу?» Я отвечаю: «Так это и есть твой полет». Нам интересно разговаривать, и это радует. Они вообще с удовольствием сюда приезжают. Летом мы гуляем, катаемся на машинках, учимся играть в бадминтон или в бассейне плаваем, а зимой специально для них заливаем во дворе каток. Правда, я столько раз ломал руки-ноги, что сам больше не катаюсь.

— Интересно, а дома вы внукам поете?

— С чего это я буду им петь?

— Но они хотя бы знают, что вы музыкант?

— Ну видят афиши, расклеенные по городу, в курсе того, что дедушка — известный человек. Не уверен, что они знают большое количество моих песен, но почему-то любят хором петь «Бутылку вина». (Смеется.)

У Ани и Миши особая семья — дома нет телевизора, только компьютеры. Хотя, по-моему, это глупость — не следить за тем, что происходит вокруг. Дэвид редко читает, что обо мне пишут, недавно по телевизору показали мой сольный концерт, но никто из детей его не посмотрел. Это неприятно, но что поделать. Нет, конечно, ко мне они относятся с уважением, но все слишком заняты своим великим делом.

А американские внуки мои песни слушают только на концертах и не понимают, о чем там поется. Они любят рэп, и им ближе американская музыка.

— Вы верите в судьбу?

— Да. Возьмем недавнее происшествие. Весной проходил мой концерт в «Крокус Сити Холле». По сценарию я должен был выйти из гримерки, в лучах вспыхнувшего света пройти через весь зал к сцене и запеть. И вот выхожу из комнатки, прямо передо мной лестница, и луч света направлен на меня. Естественно, я ничего не вижу. Оступился и полетел бы кубарем, если бы не оперся на плечо какого-то зрителя. В зале пять тысяч человек, телевидение снимает… Вот была бы сенсация­!

Через неделю точно с таким же концертом поехал в Питер и на обратном пути решил сойти в Твери — там студия, где я часто работаю. И при входе споткнулся о порог и со всей дури упал на руку. Сломал и ее, и ребро. Думаю про себя: «Бог предупреждал еще там, в «Крокусе»: смотри, идиот, по сторонам, не ходи в темноте, а ты не послушался». От судьбы не уйдешь…

Бог часто предупреждает, но мы не слышим. Из-за каждодневной суеты мало обращаем внимания на то, что творится вокруг. А между тем встречи с разными людьми, разговоры, часто сторонние, какие-то случайности — все это и есть знаки, которые посылает нам Бог, судьба.

— Вы говорили, что вам необходимо одиночество. Не значит ли это, что у вас нет друзей?

— Ну что вы! Есть, конечно. И здесь, и в Америке. Есть и те, кто со мной еще с юности, со времен учебы в Музыкальном училище имени Ипполитова-Иванова.

— Не про Аллу Борисовну Пугачеву речь? Вы ведь однокурсники.

— Мы с ней дружили в студенческие годы. Она была талантливой пианисткой и уже тогда замечательно пела. Причем в своеобразном стиле, на непонятном языке — на ходу импровизировала, сочиняла песни. Было ясно, что у девочки большое будущее. Я до сих пор дружен с Женей Болдиным, ее прежним мужем. Мы с ним родились в один день, в один год и в одном роддоме — имени Грауэрмана. И пока они были женаты, общались чаще. А потом пути разошлись.

— Вы заговорили о суете, о том, что нет времени оглянуться. Вам это и сейчас не удается?

— Темп моей жизни замедляется в силу возраста. Но на завалинке я, конечно, не сижу. В лучшем случае в шезлонге у бассейна. (Улыбается.) Даже сейчас, в Америке, на отдыхе, буду работать над  программой «Как по нотам», которую веду на «Радио Шансон». С моим соавтором будем писать текс­­ты, придумывать что-то новенькое.

Год от года времени все меньше и меньше, оно все уплотняется, а мы не вечны. Раньше все было впереди, как при коммунизме. Я видел перед собой одно лишь светлое будущее, а сейчас его вдруг не стало. Но как бы то ни было, радует то, что удалось сделать в жизни много важных вещей. Песни, оказывается, нравятся людям.

Я серьезно себя не воспринимал, просто думал, что пою какие-то песенки. Но время показало, что это не так. В этом году мне присвоили звание «Заслуженный артист России» — признаться, страшно удивился, потому что сам к этому руку не прикладывал. Раньше мне казалось, что награды и звания — ерунда. А сейчас понимаю: признание людей — это все же очень важно…

---

Михаил Шуфутинский

Родился: 13 апреля 1948 года в Москве

Семья: жена — Маргарита, домохозяйка; дети — Дэвид (40 лет), саунд-продюсер, Антон (38 лет), преподаватель; внуки — Димитрий (17 лет), Андрей (15 лет), Ноа (12 лет), Анна (7 лет), Михаил (4 года), Захар (4 года) и Ханна (11 месяцев)

Образование: окончил Музыкальное училище им. Ипполитова-Иванова (хоровое дирижирование)

Карьера: участвовал в московских джазовых коллективах.

С 1976 по 1979 год — руководитель ВИА «Лейся, песня». В 1981 году эмигрировал в США. Исполнитель хитов: «Левый берег Дона», «Ночной гость», «Душа болит», «За милых дам», «Марина»,

«Пальма-де-Майорка» и др.

Выпустил около 30 альбомов