Игорю Жижикину свернул челюсть Харрисон Форд и сам повез его к врачу

—Вот прикупил явочную квартиру. Небольшу­ю, 300 м всего. Ничег­о, если я нолик добавлю? А то несолидно писать, что это «однушка» площадью 30 кв. м. Вообще-то, когда я живу не в Голливуде, а в Москве, то обитаю вместе с мамой, сестрой и племянницей — у них просторная квартира в Химках. Но у меня часто бывают ночные смены. Приходишь домой под утро — сразу спать лечь не можешь, ведь от адреналина колбасит. И маму с сестрой тревожить не хочется, и самому расслабиться не получается. Даже телевизор не включишь… Поэтому и решил обзавестись отдельной жилплощадью. Один мой товарищ, очень известный деятель нашего шоу-бизнеса, узнал про мое приобретение. Звонит: «Поздравляю! Квартира — это круто!» Я говорю, что, мол, не пентхаус у меня совсем — просто угол, где можно вещи положить и переночевать. Он заявляет: «Все равно! Сейчас приеду, подарок к новоселью привезу». Заходит со стереосистемой — с огромной тяжелой коробкой в руках проносится через всю комнату, залетает на микроскопическую кухню и останавливается в замешательстве. Не ожидал, что квартира так быстро закончится. Мои дома в Лос-Анджелесе и Лас-Вегасе, конечно, несравнимо больше.

Но тут зато и местечко хорошее. Метро «Аэропорт» — это же район моего детства! Я все помойки от «Белорусской» до «Сокола» облазил… И здание, где находится новая квартира, стоит чуть ли не на том же самом пятачке, где был наш старый дом. А старый дом стоял на месте барака, где жили бабушка с дедушкой и моя мама, когда была маленькой. Я учился в школе, куда ходила раньше моя мама. Когда учительница истории поняла, чей я ребенок, ее чуть кондратий не хватил. Мама-то была ее любимой ученицей, круглой отличницей, у ме­­ня же были не только взлеты, но и серьезные падения… Короче, мы в этом районе давно пустили корни. Когда я учился в восьмом классе, наш дом снесли и нам дали квартиру на «Речном вокзале». Я ужасно переживал.

— А ведь вы производите впечатление человека, который даже в детстве был далек от сентиментальных переживаний и страха… У вас-то самого есть фобии?

— У меня с детства была боязнь высоты. В старом доме мы жили на четвертом этаже, а на «Речном вокзале» — на девятом. Мне там страшно было с балкона выглядывать. Но я поборол этот страх и потом в цирке — и в нашем, советском, и в «Цирке дю Солей» — в течение многих лет висел вниз головой на высоте десятков метров­!

В цирковое училище решил поступать после армии, потому что в спорт­­роте с отличными ребятами из цирка познакомился. Но я был мастером спорта по плаванию, а тогда существовало дурацкое правило, по которому мастерам «Союзгосцирк» давал оклад 130 рублей, а выпускникам циркового училища — 120 рублей. Учиться было невыгодно, тем более что и без профильного образования меня взяли в номер «Акробаты на велосипедах» Галины Мицкой.

Работал в цирке, заглядывался на воздушных гимнастов и думал: «Господи, как это прекрасно! И как они не боятся!» Иногда после репетиций забирался наверх, смотрел на землю — голова кружилась, но я делал это снова и снова. Так потихонечку привык, мой страх атрофировался. И я стал работать на высоте.

В 1988 году мы выступали в Бельгии, в королевском дворце в Льеже. Высота была метров сорок. Сверху, с колосников, люди муравьями кажутся, а сетка, на которую надо прыгать, — размером с пачку сигарет. Ощущение, что в нее попасть нереально. А мы прыгали!!! Тут только одна тонкость есть: надо перед самой сеткой правильно сгруппироваться, голову к груди прижать — тогда на спину падаешь и все хорошо. А если неправильно подогнешь, то можно и мышцы потянуть, и позвоночник или еще что-нибудь сломать… Вариантов масса, и все неприятные.

— А оставаться одному в Америке, без денег, знакомств и языка, не страшно было?

— Да какой страх в 23 года! Сплошной кайф. Даже в самом захудалом мотельчике ощущал себя как в сказке. Тогда же за границу не ездил никто… Когда я учился в школе, мы выписывали яркий глянцевый журнал «Америка». Я его обожал рассматривать, а потом во сне ходил по улицам какого-то удивительного  города — заграничного, видимо.

— Небоскребы видели?

— Нет, витрины с вещами! Мне все время хотелось, чтобы у меня были фирменные джинсы, футболки… И когда я первый раз выехал за границу — советский цирк после 40 лет холодной войны отправился на гастроли в Израиль, — то понял, что видел во сне Тель-Авив. Ходил по его улицам с ощущением дежавю. Зашел в магазин с витриной из моих снов и купил первые в жизни фирменные джинсы и рубашку.

Почему-то до сих пор обожаю покупать джинсы. При том что лишних вещей не люблю, и если что-то долго не ношу, то собираю и отвожу в пункт социальной помощи. Отвез пару мешков — и сразу ощущение чистоты и свободы. Но я так люблю покупать джинсы, что они все равно моментально накапливаются. В шкафу джинсов двадцать висит, и даже в ящике под диваном, на котором мы сейчас сидим, лежит штук десять! Это, конечно, потому что в детстве джинсы были недостижимой мечтой. Свои первые джинсы я в седьмом классе сшил из мешковины, которую мы с ребятами в пункте вторсырья украли. Мой друг раздобыл выкройку, я купил на барахолке ручную швейную машину «Зингер» — и мы сами стали шить штаны. А потом пошло-поехало: я по выкройкам шил себе рубашки, переделал школьную форму —  из обычных брюк получились клеши. Из дома выходил в нормальных брюках, а в подъезде переодевался в клеши и шел блатной походочкой, как волк из мультфильма «Ну, погоди!». Мама была в шоке от моих успехов в кройке и шитье — я же до этого в рукоделье не был замечен­.

— Когда решили остаться в Америке, она не пыталась отговорить? Ведь такой прыжок в неизвестность…

— Да я же не советовался. Нас — советских артистов цирка — кинул американский продюсер. Нажил на гастролях нашей труппы небольшое состояние, а дальше вкладываться не захотел. Увидел первые деньги — и подумал, что ему достаточно. Слил их куда-то, а себя объявил банкротом. И все — по закону ты с ним уже ничего сделать не можешь. «Союзгосцирк» всех спас: там искали и нашли деньги на обратные билеты — и вызволили артистов из американского плена. Я же в последнюю секунду решил остаться, когда все уезжали уже. На какие шиши буду жить и как, если понадобится, смогу вернуться на Родину, даже не подумал. Только спросил, не пропадет ли билет на самолет. Мне сказали, что я его смогу обменять с доплатой на билет на другую дату. Виза на год у меня была… Я, наивный, не знал, что по ней могу работать только с теми людьми, с которыми сюда прилетел. Потом столкнулся с этими трудностями. Деньги на мотель быстро закончились, и я переехал жить в парк. Но даже когда с бомжами в парке ночевал и за счастье было мусор убирать, все равно кайф ловил.

— И опыт, наверное, был мощный — и как для актера, и как для человека…

— Конечно! Я находил общий язык с такими людьми, с которыми в обычной жизни никогда разговаривать не станешь. Учился — и научился — терпению, лояльности, пониманию…

Приехав в США, я мог сказать: «Май нейм из Игорь, айм фром Москоу». Дальше мне что-то говорили, а я молчал и улыбался. Так что ходил со словариком, радовался, когда новые слова в иностранной речи удавалось узнавать. Оставшись один, язык стал впитывать, как губка, как дети, которых маленькими в Штаты привозят. Меня прямо трясло от радости, когда я понимал все больше, говорил все свободнее. И каждый день вставал с чувством, что сегодня мне сказочно повезет! И однажды действительно повезло — меня взяли в шоу в отеле Stardust поддерживать танцовщиц. Там платили невероятные для бездомного деньги — $900 в неделю. А потом я сунулся на кастинг в новый мюзикл «Самсон и Далила» — и получил главную роль! Продюсера даже не смутило, что я не могу петь, — так идеально подошла моя фактура, так пригодилось мое умение делать трюки. Пел за меня другой артист, ходивший за мной в таком же костюме. Мюзикл пользовался в Лас-Вегасе успехом, я купил дом, меня стали узнавать. Поэтому когда я через пять лет ушел оттуда простым артистом в «Цирк дю Солей», меня не понимали: зачем рыпаться, если и здесь все хорошо? Но мне очень хотелось развиваться, идти к новым горизонтам.

— И этот путь привел к съемкам с Иствудом, Тарантино, Джоли и Джонни Деппом…

— Когда в квартире на «Аэропорте» ремонт делал, дизайнеры предложили установить на кухне стеклянную панель на стену. Показали варианты разных красивых видов, и среди них — тот самый канал в Венеции, где мы с Джоли и Деппом снимались в «Туристе». Джонни — очень позитивный человек. На ночных съемках все уставшие, хмурые, а приезжает Джонни — и все уже взбодрились и заулыбались. Положительная энергетика широкого радиуса действия! Джоли меня удивила. Я с ней до съемок «Туриста» не пересекался, но был уверен, что она холодная, необщительная… А она милая, теплая, внимательная, разговор на любую тему поддержать готова. Они с Брэдом Питтом нас с несколькими другими актерами приглашали в ресторан. На площадке тусовалась куча их детей с нянеч­ками­.

Месяца полтора я тогда прожил в Венеции. На гондольеров уже смотрел как на таксистов московских! Выходишь из гостиницы — они тебя узнают, и ты их. Подустал я, конечно, от этой Венеции…

— Нечасто услышишь такие слова!

— Двух недель хватает за глаза. Если бы не работа и не поездки в соседние города, я бы там совсем заскучал.

— Когда снимались с Клинтом Иствудом в «Кровавой работе», не боялись его повредить? Ведь там великого актера и немолодого человека вы швыряли через всю комнату. Не было мысли «Боже, я своими руками угроб­­лю легенду кино»?

— Я безумно боялся за Иствуда, а он меня подкалывал: «Что ты меня, как девочка, кидаешь? Ты, здоровый парень, не можешь меня нормально бросить?» Приходилось дубль за дублем швырять его по-настоящему. Зато мне Иствуд не разрешал из окошка с высоты 4 м выпрыгнуть — взял дублера. Хотя я в «Цирке дю Солей» делал вещи в сто раз сложнее! Говорю: «Ну дайте я прыгну! Это же легко». Иствуд отвечает: «Я тебя взял как актера, а это каскадерская работа. Вдруг ты ногу повредишь и хромать будешь? Зачем мне это нужно?» На съемках «Индианы Джонса» мы с Харрисоном Фордом тоже дрались до изнурения, все были с травмами и в синяках. Съедим обезболивающее — и опять на площадку доснимать. Был эпизод, где я Харрисона поднимаю на цепи, накидываю ему цепь на горло и бью кулаком по ребрам. Форд, конечно, висел на лонже, и он был в корсете. Но удар кулаком и через корсет пробивает. Спилберг говорит: «Игорь, по-моему, ты кулак приостанавливаешь». А мне же боязно бить по-настоящему… И Харрисон со своей лонжи: «Бей сильнее!» Я бью сильнее. Он: «Еще сильнее!» Я еще сильнее. Он: «Еще!!!» Тут я его уже изо всей силы мочу! Дубль за дублем! Кулаком его ребра через корсет чувствую. В гримерной раздеваемся, а у него синяки. Ладно у меня — я относительно Форда молодой и здоровый… «Извини», — говорю. А он: «Ничего, все нормально. Зато в кадре настоящий удар будет». Но и он меня не жалел — два раза челюсть свернул, когда снимали финальную драку, после которой меня съедают муравьи. Он бил кулаком наотмашь — и тоже заботился о правдоподобии. В одном из дублей долбанул так, что челюсть вылетела. Снимок показал трещину. Мы съемку прекратили на неделю, Спилберг на другой эпизод переключился, а через неделю, когда боль прошла и я уже мог нормально разговаривать, работа над нашей дракой возобновилась. И Харрисон снова попал кулаком по тому же самому месту! «Ты мне мстишь за синяки на ребрах?» — спрашиваю. Мы с ним прыгнули в машинку для гольфа, и он повез меня лечиться — при киностудии есть что-то типа поликлиники. Харрисон очень переживал.

— Так здорово, что такой знаменитый актер при этом еще и человек душевный.

— А Спилберг до чего внимательный! Мы сидели на съемках с ним, Харрисоном Фордом, Шайей ЛаБефом и смотрели очередной боевик с Вином Дизелем. И черт меня дернул заметить, что мне Дизель не очень нравится. Спилберг говорит: «Да ты что? Знаешь, какой он замечательный! Какая у него семья чудесная!» И начал про них рассказывать. В день знакомства Спилберг и у меня расспрашивал про родителей — потом регулярно интересовался, как там моя мама (папы, к сожалению, нет уже). Когда узнал, что она приехала ко мне в гости, позвонил ей и сказал, что я у нее очень хороший сын.

— Мужчины часто женятся на женщинах, похожих на маму…

— Ха! Я был три раза женат, и ни американские жены, ни русская абсолютно не были похожи ни на маму, ни друг на друга. Надо сказать, каждый новый брак у меня был удачнее преды­­дущего. Первый раз я очень быстро развелся. Со второй женой, Лисой, мы прожили года три, а официально развелись только через пару лет после того, как разбежались в разные стороны. Лиса была моей партнершей по шоу «Enter the Night». Она действительно была мне самым близким человеком. Но трения у нас были, она меня часто ревновала не по делу, пыталась скандалить. А я этих громких выяснений отношений не выношу. Поэтому, когда начинались громкие обвинения и упреки, уходил на пару часов из дома. Возвращался — а Лиса, вместо того чтобы остыть, продолжала обвинительную речь с того самого слова, на котором остановилась два часа назад… А с третьей женой, Наташкой, было и спокойнее, и теплее, и роднее. Мы 8 лет прожили, а после развода просто дружим. Она дизайнер одежды — и я по сей день ее любимая модель. Да мы и с Лисой в «Фейсбуке» переписываемся. Я и со своими бывшими женщинами продолжаю общаться. Если не сложилась совместная жизнь — это же совсем не повод рвать человеческие отношения…

— Смотрю, у вас на дареной стереосистеме сидят куклы, подозрительно похожие на вашего героя из «Индианы Джонса»…

— Да, их сделали после выхода фильма на студии Джорджа Лукаса. Мне прислали в подарок две упаковки, в каждой по двадцать штук. И я их раздал моментально. Уже подкупал несколько раз, когда просили подарить, — неудобно же объяснять, что закончились.

— На съемках программы «В черной-черной комнате…» вы кому-нибудь сочувствуете?

— Девчонкам, которые боятся тараканов и пауков.

— Можете вспомнить, когда вы сами последний раз чего-то испугались?

— Не далее как три дня назад в Праге на съемках фильма «Вий. Возвращение». В сцене, где мой герой из казака превращается в чудовище, надо было прыгать с высоты и потом лететь на лонже — это было страшно. Вдруг ты ошибешься или люди, которые тебя держат на лонже? Этот страх, он с тобой всегда — и в цирке, и на съемках. И для него есть основания! За время работы в цирке я перенес восемь операций. Ломал ноги, руки, шею, спину… На  представление в «Цирке дю Солей» в Лас-Вегасе у меня нога переломилась пополам, когда я в лопинге (снаряд у воздушных гимнастов, похожий на качели) ловил акробатов. На нее упал человек с высоты 13 м и практически перерубил мне ногу. Я после этого поймал следующего гимнаста, забросил его на другие качели, что физически очень тяжело. Чувствую: стоять не могу, что-то меня в сторону качает. Вниз глянул — все в крови, а нога почти оторванная болтается! Только тут мне чуть-чуть поплохело. Ведь когда адреналин бурлит, боль не накрывает. Зрители встали и стоя ждали, когда меня унесут… Я прошел через разные испытания и видел жуткие травмы. После такого начинаешь очень бережно относиться к людям, стараешься оградить их от опасностей. Поэтому я за каждого участника передачи «В черной-черной комнате…» волнуюсь. Ведь для какой-нибудь девушки дотронуться до таракана страшнее, чем для меня прыгнуть с высоты 50 м.

Игорь Жижикин

Когда и где родился: 8 октября 1965 года в Москве

Знак зодиака: Весы

Образование: окончил Московский областной институт физической культуры, Театральную школу штата Невада (США)

Карьера: c 1984 по 1989 год — артист Московского цирка, с 1990 по 1991 год выступал в шоу «Enter the Night» в Лас-Вегасе, с 1991 по 1995 год играл роль Самсона в мюзикле «Самсон и Далила». Снялся в американских фильмах и сериалах: «Шпионка», «Кровавая работа», «Индиана Джонс и Королевство хрустального черепа», «Турист» и др. В российских фильмах и сериалах: «Убойная сила», «Сматывай удочки», «Мужской сезон. Бархатная революция», «Любовь в большом городе 2», «8 первых свиданий». Ведущий шоу «В черной-черной комнате…» (Первый канал)