Зоя Буряк: «От насильника я бежала в мокром платье — меня била дрожь»

Зоя Буряк принадлежит к редкой категории артистов «негромких»: приветливая, улыбчивая, стеснительная, без тени пафоса, без налета звездности. Живет в Питере, в трудовой книжке одна запись: Молодежный театр на Фонтанке. Еще в антрепризах играет и периодически ездит на съемки. И вот тут-то самое интересное. Оказывается, сыгранных ролей в ее послужном списке насчитывается около сотни. И одна из первых сразу же подняла ее, 20-летнюю девочку, на гребень успеха.

— Зоя, совсем юной вы снялись в фильме, у которого был ошеломляющий успех. Картина «Холодное лето пятьдесят третьего…» вошла в число лидеров советского кинопроката. После такого взлета с артистами происходит то, что в народе называется «проснуться знаменитым». Как вам далось такое «пробуждение»?

— А я ничего такого не почувствовала. Училась тогда в ЛГИТМиКе, с утра до вечера пропадала в институте, потом шла в общежитие. Телефон только на вахте, связи с внешним миром никакой, так что позвонить поздравить меня никто не мог. Ну иногда на улице люди узнавали, подходили, о чем-то спрашивали. Знаю, маме на работе что-то лестное про меня говорили, но она женщина скромная, поэтому никаких восторгов особо не передавала.  

Вот когда на летние каникулы приехала домой в Одессу, там, да, бывали случаи, люди прямо кидались ко мне: «Ой, артистка! Пойдемте к нам в гости!» Но я никогда на такие приглашения не отзывалась.

— А съемки запомнились?

— Еще бы! Там был потрясающий актерский ансамбль. Чудо, что мне посчастливилось попасть в картину. Рассказывали, что Александр Прошкин долго искал артистку, которая сыграет девочку Шуру, живущую в захолустной глубинке. И каким-то непонятным образом ассистент режиссера нашел меня.

Пробовались мы с Валерием Приемыховым. До этого я видела его по телевизору — яркий такой, запоминающийся. И тут была страшно удивлена! В жизни он оказался неприметным: худенький, в толпе пройдет — и не заметишь. Но когда мы познакомились поближе, я влюбилась в него. Необыкновенно интересный человек, при этом совсем простой, легкий в общении, с потрясающим чувством юмора. Он надо мной постоянно подшучивал. Особенно по поводу того, что я пыталась выучить карельский язык. Я действительно не расставалась с учебником, заучивала какие-то фразы и с гордостью выдавала их съемочной группе, чем всех смешила. Вообще ко мне все относились трогательно-иронично, как к ребенку.

Съемки проходили в Карелии. Жили мы в Петрозаводске, а оттуда ехали на натуру — часа три подпрыгивали в автобусе по проселочным дорогам. Там, на полуострове, на берегу красивого озера, Сямозеро называется, расположились полузаброшенные деревушки. Местные жители занимались своими обыденными делами: пасли коров, лошадей, рыбу ловили, грибы, ягоды собирали и на киносъемку особого внимания не обращали. Но когда появлялся Анатолий Дмитриевич Папанов, все, от мала до велика, бежали к нему — автограф попросить, пообщаться. Один раз даже съемку приостановили.

Больше всего я боялась сцены изнасилования: не знала, насколько она будет откровенной. В итоге сняли предельно скромно, без пошлостей и, главное, очень быстро. Я и не ожидала, что получится так стремительно зарезать Витька-бандита, которого играл Сережа Власов. Понять не успела, как это все сняли.

Но все же «изнасилование» не прошло даром — я свалилась с высокой температурой. Дело в том, что мне надо было убегать от «насильника». Сначала вплавь, прямо в платье. Этот эпизод сняли быстренько: я пловчиха хорошая — не зря же выросла на море, в Одессе. Хуже было то, что в этом мокром платье я снималась дальше: бегу по лесу, а «урка» меня догоняет — и так целый день! Ветер холодный, платье мокрое — когда оно подсыхало, костюмер лила на меня из лейки холодную воду. Меня била дрожь. К вечеру стало совсем плохо: по коже мороз, зубы стучат. Коллеги попытались спасти коньяком — не помогло, началась ангина. Все забеспокоились, засуетились, вызвали врача, мне прописали антибиотики. Потом несколько дней я отлеживалась.



— А как же вас, студентку, отпустили на съемки? Ведь в театральных вузах, мягко говоря, это не приветствуется…

— Так меня и не отпускали — сама уехала. В ЛГИТМиК я поступила на курс Льва Додина (знаменитый театральный режиссер, художественный руководитель Малого драматического театра — театра Европы. — Прим. «ТН».). Все говорили: «Как же тебе повезло: попала к лучшему мастеру!» И я была счастлива. Поселилась в общежитии — пять человек в комнате. Учеба оказалась не просто жесткой — экстремальной. С девяти утра до глубокой ночи мы безвылазно занимались, только полпервого нас отпускали, поскольку метро работало до часу, а потом еще пешком надо было идти полчаса до общежития. И так каждый день. Додин считал, что мы должны круглосуточно вариться все вместе, привыкать друг к другу. Личного пространства вообще никакого — ни почитать в одиночестве, ни поразмышлять, даже в театр вечером не разрешалось пойти. Исключение — спектакли самого Льва Абрамовича, на которые ходили всем курсом.

У него же помимо нас был свой театр, постановки в других, гастроли, поэтому видели мы мастера редко, но его распоряжение о том, что нас надо держать в ежовых рукавицах, выполнялось неукоснительно. Мы как в казарме находились. Ладно, если бы в это время занимались творчеством, смотрели спектакли, обсуждали их, но нет — это была просто муштра. Даже бабушка-вахтерша мучилась. По правилам ей положено было закрывать институт не позже одиннадцати вечера, и она каждый день поднималась с первого этажа, уговаривала педагогов закончить занятия, но им, наверное, было велено не выпускать нас раньше часа ночи. Она, бедная, плакала оттого, что спать хотелось, а лечь не могла.

Мы у Додина были первыми — видимо, экспериментальный курс. Эксперимент был слишком суровый, я от него дико устала. К концу второго курса решила все бросить. Но куда двигаться дальше, что делать — не понимала. И вдруг происходит невероятное. В институт приезжает ассистент по актерам, находит меня и приглашает в Москву на пробы фильма «Холодное лето пятьдесят третьего…»! Я объясняю: «Это невозможно, нам не разрешают уезжать». Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Этот разговор совпал со смертью одного старенького педагога. Занятия отменили, но всем было велено прийти в институт: церемония прощания, похороны… И вот в этот день я решила сорваться на пробы. Рассудила так: «Если представляется шанс, упускать его нельзя. Я ведь с этим человеком не знакома, и, думаю, он простит меня, если буду отсутствовать на его похоронах. К тому же на «Мосфильме» никогда еще не бывала». И ­уехала. Для меня это было скорее приключением, сменой обстановки…

Вернулась — вроде без проблем, никто моего отсутствия не заметил. Прошло месяца полтора, никаких известий из Москвы нет. И вдруг возникает человек, который сообщает, что я утверждена на роль, и объясняет, что необходимо официальное разрешение, подписанное руководителем курса. Я пошла к Додину. Он был категоричен: «Пока вы моя студентка, не подпишу». И я брякнула: «Ну тогда подпишите хотя бы то, что я не ваша студентка». Он даже немножко растерялся и предложил вернуться к этому вопросу после сессии. Но я ждать не желала — мне хотелось всего и сразу. С курса пришлось уйти. Так что сниматься я уехала без разрешения. Но документы в спешке не забрала. И правильно сделала.

После съемок попросила в деканате, чтобы меня перевели на другой курс, руководил им Александр Николаевич Куницын. На этом курсе обстановка была совершенно другая. Я задышала спокойнее. Появилось личное время, можно было уже и в кино пойти с другом. В общем, началась иная жизнь. Куницын проводил с нами гораздо больше времени, чем Додин, разбирал ошибки, все досконально пояснял, занимался подробным разбором каждого отрывка, каждого этюда, каждой нашей пробы. И домой нас отпускали в семь вечера, чтобы мы могли и в театр пойти, и кино посмотреть, и книжку почитать. И обсудить потом все это вместе.

В результате мы сделали несколько классических спектаклей и еще спектакль-концерт с чтецкими номерами и песнями, потому что курс наш считался эстрадным. Там много было талантливых ребят-певцов: Олег Погудин, Женя Дятлов… Юноши все голосистые, очень красиво пели, мы ими гордились.

— Обычно в студенчестве девушки с молодыми людьми общаются не только на профессиональные темы. Вы были исключением или тоже влюблялись?

— Конечно, влюблялась. Но поскольку не видела никого, кроме своих однокурсников, они и становились предметом моей влюбленности. Поочередно. Правда, при отсутствии личного пространства отношения могли быть лишь платоническими.



— То есть как таковые женихи, из тех, что с серьезными намерениями, отсутствовали?

— Были такие, но, говорю же, учеба забирала все время. Да и женихи те в основном образовывались в Одессе. Но я-то после каждого приезда домой уезжала, а они оставались. Потом попишут мне письма, попишут и перестают. Без телефона ведь никакой связи. Меня и на съемки долгое время не приглашали, потому что не могли дозвониться. Хотя изредка все-таки находили и звали в небольшие эпизоды — на Одесской киностудии, где меня знали, связи ­были.

Однажды меня нашли… в больнице. Мне аппендицит вырезали. Лежу, страдаю — вдруг записку приносят, зовут на съемки картины «Навеки — 19», эпизод игровой. «Режиссер, — написали в записке, — хочет только Зою Буряк». Меня от радости аж подбросило, и, держась за живот, с не снятыми швами и лицом зеленого цвета, я отправилась поддерживать оте­чественный кинематограф. Сниматься хотелось ужасно. Приезжаю к указанному месту, меня сажают в автобус, где сидят еще сорок девушек — режиссер, видно, всех хочет. (Улыбается.) Привезли в чисто поле и оставили. Сидим, ждем, когда же съемка начнется. К вечеру всех нарядили в военную форму. Наконец режиссер появляется. Ассистент подводит меня к нему: «Вот она, Буряк, о которой я говорила. Видите, какой у нее изможденный вид, ее надо снять крупным планом». Думаю в волнении: «Интересно, что же мне нужно будет делать?» Суть эпизода оказалась ­такова: главный герой на грузовике едет по полю, везет какой-то важный груз, неожиданно мотор глохнет и он встает посреди поля. И тут слышит песню и из-за пригорка появляется полк девушек, которые дружно наваливаются на грузовик. В этом и состояла моя миссия — в толпе девчонок толкать плечом машину. В итоге этот эпизод в фильм не вошел… Или меня там не видно, не помню уже.

— А с чего вдруг девочка-одесситка направилась в сторону театра и кино, причем не в родном городе? Гены повлияли?

— Ну, во-первых, я родом не из Одессы, а во-вторых, гены тут точно ни при чем. Дедушка с маминой стороны — из Вологодской области. Окончив лесотехническую академию, стал гидростроителем. Активно участвовал в реализации плана электрификации всей страны, за его плечами много ГЭС. Его имя — Петр Михайлович Палагичев — есть в энциклопедии.

У дедушки трое детей, и все они стали инженерами. Мама окончила Горьковский инженерно-строительный институт и по распределению поехала в Красноярск. Там повстречалась с папой. Он украинец, из Винницкой области. Окончил Киевский институт пищевой промышленности и также оказался в Восточной Сибири по распределению. Мой брат Дима тоже стал инженером — работает на строительстве атомных станций.

Когда дедушке пришла пора выходить на пенсию, надо было решать, где осесть. Дед остановился на Одессе. Мне тогда было четыре года.

Одесса — особенный город. На Привозе поторговаться — обязательно! Если не торгуешься, значит, ничего не купишь. Спросишь: «Сколько стоят помидоры?» — «Пять рублей». — «Хорошо, я беру». — «Нет, — отвечает, — не дам, я, может, хочу, шоб вы за четыре купили. Мне не надо, шоб вы покупали, мне надо, шоб вы разговаривали…» Или: «Так вы будете торговаться или мне забыть вас навсегда?»

А какая атмосфера в одесских автобусах! Там никто никогда не сидит спокойно — все громко общаются, что-то обсуждают, бесконечно шутят. Хотя и не считают это шутками, они просто так разговаривают: «Вы выходите, слава Богу, или остаетесь, не дай Бог?», «Ой, не надо меня уговаривать за билет, я и так соглашусь».

Я в автобусах постоянно ездила — то на курсы английского языка, то в Народную студию киноактера при Одесской студии, куда в старших классах пришла за компанию с подружками. Там мы занимались и снимались в кино. И это было здорово.



— Прямо сразу в кино попали?

— Я имею в виду эпизодики, групповочки, массовочки. А фильмов на Одесской киностудии тогда много снималось. Какие-то из них, где есть я, до сих пор показывают. «Зеленый фургон», например. У меня там крупный план: я сижу в оперном театре и плачу — переживаю из-за того, что на сцене убили Ленского. Совсем еще ребенок, лет пятнадцать.

В общем, вопрос, куда идти после школы, не стоял — все мои мысли сосредоточились на актерской профессии. Хотя мама конечно же хотела, чтобы я приобрела какую-то земную специальность — врачом стала или учителем. И когда я сообщила, что собираюсь поступать в театральный, никто мне не поверил. Говорили: «Зой, ты пойми: плохим инженером можно быть, но плохим артистом — нельзя». (С улыбкой.) Почему они думали, что я буду плохой артисткой? Я обещала им стать хорошей.

— Верили в себя?

— Я скромная была, меня постоянно терзали сомнения, так что в большей степени я ехала за компанию.

В Москве, куда мы сначала приехали, как водится, ходили по всем институтам. Мне не хватало веры в себя. В Щукинском училище одна педагог отозвала меня и прямо сказала: «Если человек не осознает, зачем он сюда пришел, это передается приемной комиссии. Вы имеете право поступать, но пока не готовы». Тогда я не очень поняла, что она имела в виду, но этими словами она придала мне уверенности.

Когда стало ясно, что я провалилась везде, пришлось возвращаться в Одессу. Я решила к следующему году подготовиться основательно. Но родители поставили ультиматум: сдавать экзамены в нормальное учебное заведение. Пришлось поступить в педучилище. Однако тут начались съемки фильма «Подвиг Одессы», и я стала сбегать на них. Занятия, естественно, пропускала, педагоги начали возмущаться.

Там надо мной смеялись. Одна преподавательница в коридоре всех собрала и устроила показательное выступление: «Ой, посмотрите на нее, она в артистки хочет идти! Смех, да и только!» Все девочки стояли и слушали ее пламенную речь. В общем, я психанула и ушла из училища.

Как ни удивительно, но во мне окрепла уверенность. Я твердила себе: «Назло вам поступлю, увидите, кто такая Зоя Буряк!» Сначала опять отправилась в Москву и прошла там какие-то туры. Даже на третий тур к Андрею Александровичу Гончарову попала. Но возникла проблема. Это был 1985 год, в столице начинался Международный фестиваль молодежи и студентов, и все вступительные экзамены с июля перенесли на август — чтобы убрать из города приезжих. Я подумала: «А вдруг, когда вернусь, меня не возьмут и останусь я у разбитого корыта. А мне уже 18…» ­Решила поехать в Петербург. И как раз попала на экзамены ко Льву Додину. Меня зачислили. Все, больше дергаться было незачем.

— После получения диплома сразу устроились или пришлось помыкаться?

— Вот тут действительно повезло. Художественный руководитель Молодежного театра на Фонтанке Семен Яковлевич Спивак пришел к нам на курс, посмотрел учебный спектакль «Вишневый сад», после чего пригласил в свою труппу меня, Дашу Лесникову (сейчас Юргенс) и еще троих наших однокурсников. Так в 1990 году я попала на театральную сцену. И тут грянули лихие девяностые.

Все по талонам, прописки нет, жить негде, денег нет. Выживала на копейки. Хорошо хоть иногда звали сниматься в рекламе — пельмени рекламировала, подсолнечное масло, каши какие-то, мороженое… Так, от случая к случаю, и перебивалась. А по студиям никогда не бегала: мне казалось, что нельзя предлагать себя, — ждала, когда сами позвонят. Но звонить могли только на вахту — теперь уже театра. Там дежурные записывали информацию и передавали мне. Своего телефона у меня опять же не было — ни в театральном общежитии, где я сначала жила, ни в служебной квартире, которую театр потом мне выделил. Поэтому даже в выходной день я бегала в театр, спрашивала: «Мне никто не звонил?» Если узнавала, что звонок был, тут же перезванивала. Так и жила 10 лет.

— Не было желания бросить все это и сбежать домой?

— Конечно, хотелось вернуться в Одессу. Все-таки там родители, квартира хорошая, друзья, женихи… Но перевешивало другое: «А как же профессия? Кем я там буду?» К тому же тогда Советский Союз развалился и мой отчий дом оказался за границей. И я окончательно утвердилась в мысли, что работать и корни пускать надо здесь. (Смеясь.) И стала, как та лягушка из рассказа Толстого, попавшая в кувшин с молоком, быстро-быстро перебирать лапками, чтобы молоко превратилось сначала в сливки, потом в сметану, а там уж и в масло.

Сейчас на канале Россия идет сериал «Людмила Гурченко», в котором я играю соседку семьи Гурченко по коммунальной квартире. К сожалению, в жизни мне не довелось познакомиться с Людмилой Марковной. Но я всегда относилась к ней с колоссальным уважением. У нее редкий талант. Мне запомнилось, как однажды она объяснила свое состояние в сложный период жизни. Зрители спросили ее: «Как же вы выбрались из той темной глубокой ямы забвения?» Гурченко позже призналась, что этот вопрос разбередил ей душу горькой точностью. Она ответила: «А я барахталась, карабкалась к свету и не представляла, что нахожусь в яме…» (С улыбкой.) Вот нечто схожее могу сказать и о себе. Так постепенно и выкарабкалась.

— В нулевые ваша жизнь наладилась?

— Да, появились большие сериалы, в антрепризу Нина Усатова меня пригласила. Она десяток лет играла в БДТ спектакль «Семейный портрет с посторонним» и очень его любила. Но в театре его решили снять: посчитали, что надо освобождать место для новых постановок. И Усатова сказала: «Тогда буду играть его в антрепризе». Собрала новых актеров: меня позвала, Александра Михайлова, Игоря Скляра. Получился совсем другой спектакль, с другим названием — «Любовь не картошка, не выбросишь в окошко».

— Когда люди долго играют спектакль, тем более комедию, обычно начинают дурачиться на сцене, «раскалывать» друг друга…

— Мы все время что-то придумываем, импровизируем, каждый раз возникают новые шутки, от которых поначалу все «колются». Например, во втором акте я прихожу к своему сценическому папе и приношу ему подарок. Он (в одном составе его играет Михайлов, в другом — Панкратов-Черный) лежит со сломанной ногой, встать не может. Жалуется: «Мне ничего не подарили, бутылку показали, и все». И тут я — вдруг, для Саши неожиданно, вне текста, — говорю: «Папа, на твоем месте я встала бы и ушла». И бедный Михайлов «поплыл», «раскололся».

— А сами вы смешливая?

— Очень. Мне много не надо было — я могла и от себя самой развеселиться. Помню, в «Иван-царевиче» — спектакле «Молодежки» — мы с моей парт­нершей танцевали восточный танец в шароварчиках и блестящих туниках. Решили рассмешить всех. Обе надели по накладной груди и вышли на свой эпизод, ожидая сногсшибательного эффекта. (Смеется.) В итоге никто не заметил — надрывались от смеха лишь мы сами. Но как!

Вообще эта сказка у нас «многострадальная»: много там было всяких веселых историй. Однажды не явился актер, играющий царя. А я в этот день в спектакле занята не была, но пришла помочь актрисе, вводившейся на мою роль, — злой ключницы, интриганки Варвары. И вот время начала спектакля, а царя, с которого все начинается, нет. Артисту звонят — тишина. Дома не ночевал, был у кого-то в гостях, видимо, выпил там лишнего и заснул. Ужас. Полный зал детей — сидят, ждут сказку, а она никак не начинается.

И тут помреж бежит ко мне: «Зоя! Срочно надевай корону, красную мантию — будешь царицей. Он у нас царь Агей, а ты, значит, станешь царицей Аглаей. Давай выручай!» И я вышла на сцену. Текст более-менее знаю, на слуху, ну и папку какую-то со словами мне выдали. А по сюжету спектакль начинается с того, что царь выходит и говорит: «Здравствуйте, ребята! Я царь Агей, у меня царство большое, хорошее. И слуги хорошие. И все у меня прекрасно, только детей нет. Не знаю уж, что и делать». После этого звучит бодрая музыка —  и на сцену выносят ребенка. Царь спрашивает: «Кто это?!» — «Это ваш сын, царь-батюшка, вот родился первенец». — «Надо же, сын у меня родился! — радуется счастливый отец. — Назову его Иваном». Берет на руки и кладет в люльку. После чего начинается история про Ивана.

Но на этот раз вместо царя появляется царица Аглая. Я выхожу и говорю текст: «И царство у меня хорошее… И слуги… И все прекрасно… Но детей все нет…» Думаю в ужасе: «А дальше как же мне выплывать?» Осенило! Сообщаю: «А вчера, знаете ли, родила! Ну-ка, принесите моего сына, покажите!» Смотрю, радист в радиорубке рухнул на свою аппаратуру, музыку включить не может, артисты буквально ползают по сцене, икают от смеха, за кулисами тоже все корчатся в конвульсиях. Зато дети счастливы! (Смеется.) Это называется «срочный ввод».



— Зоя, позвольте задать вам вопрос на деликатную тему… У вас нет семьи, детей — вы сами этого не хотели или не сложилось?

— Конечно, хотела, но как-то так получилось, что все ушло в работу, в выживание. При отсутствии жилья (которое, к счастью, при помощи родственников мне после десятилетия мытарств все-таки удалось приобрести), при абсолютной неуверенности в будущем. Какие-то встречи, естественно, случались, но они заканчивались сами собой, так и не вылившись в семейную историю. (Помолчав.) Но я не чувствую себя одинокой. Работы у меня в избытке: снимаюсь, сейчас практически одновременно выпускаю три спектакля. Кроме того, у меня есть друзья, родные: мама, брат, племянники, крестник Алексей девяти лет. К слову, пока что он намеревается пойти по моим стопам — хочет стать артистом. Уже и роль сыграл у нас в театре.

— Зоя, вам, наверное, не раз говорили о вашей внешней схожести с Натальей Гундаревой.

— (Смеясь.) Да, даже в Интернете вывешивали наши фотографии — дескать, найдите пять отличий. А когда я снималась в «Подвиге Одессы», запомнила, как пристально Наталья на меня смотрела. Наверное, тоже заметила общие черты.

— Но это в ту пору, когда Наталья Георгиевна была такой же комплекции, как вы. А потом она решила радикально себя изменить. У вас такого желания не было?

— Я делала попытки — ради здоровья. Но максимум, что удавалось, — сбросить 5 кг. Что поделать, такая конституция. Видно, в украинскую родню: у меня все дядюшки-тетушки упитанные, в теле. С другой стороны, в такой комплекции есть свои плюсы: люди хорошо относятся — с теплотой, с доверием. (С улыбкой.) Узнают свою-то…

---

Зоя Буряк

Родилась: 6 ноября 1966 года в Красноярске

Образование: окончила актерский факультет ЛГИТМиКа

Карьера: актриса Санкт-Петербургского молодежного театра на Фонтанке. В ее фильмографии около 100 картин и сериалов, среди которых: «Холодное лето пятьдесят третьего…», «Линии судьбы», «Чужой район», «Агент национальной безопасности», «Убойная сила», «Дальнобойщики», «Русские деньги», «Сонька Золотая Ручка», «Марш Турецкого», «Утомленные солнцем 2: Цитадель», «Идеальная пара»