Юлия Ауг: «После смерти мужа год я жила как под стеклянным куполом»

— Юля, а можно задать вопрос, что называется, с места в карьер — на тему щекотливую: почему вы не боитесь сниматься в провокационных, спорных фильмах, причем в откровенных сценах?

— Однажды меня спросили: что для меня лично является актерской нормой — психической и физической? Имея в виду мой взгляд на это, как актрисы — то есть, изнутри, и режиссерский — как бы со стороны. И я ответила, что помимо одаренности, самое важное — открытость и бесстрашие. Как творческое, так и психологическое. То есть: если я договариваюсь с режиссером о совместной работе, то я для него открыта, и, значит, абсолютно любые предложения воспринимаю, как некий повод для творчества, какими бы сложными, опасными и провокационными они ни были. С обратной же стороны — в качестве режиссера, я хочу, чтобы актеры, которые начали со мной работать, выполняли именно те задачи, которые я перед ними ставлю. А если не готовы, ничто не мешает им сказать: «Извините, Юля, но, как режиссер, вы меня не устраиваете, я ухожу…» И чем раньше они это сделают, тем лучше.

— Понятно. Ну, а как же стыдливость, неловкость? Допустим, в «Овсянках» режиссера Алексея Федорченко, где вы сыграли главную роль, ваша героиня обнажена, у нее есть сверхоткровенные сцены сексуальной направленности. Не кажется вам, что что-то совсем уж интимное все-таки должно оставаться за кадром? Не опасаетесь, что на вас навесят ярлыки, дескать посягаете на нравственность?

— Да со страшной силой такое говорят. Иногда довольно агрессивно. Помню, на одном из российских кинофестивалей зрительницы после просмотра фильма «Интимные места» сказали мне, что я опозорила всех женщин, и они готовы задушить меня собственными руками… (С улыбкой) А на Венецианском фестивале все зрители Большого зала стоя аплодировали бесконечно долго. Если быть предельно точной — тринадцать с половиной минут… (Задумавшись)

Смотрите, какая штука. С установкой «стыдно, неловко» в актерскую профессию идти не следует, потому что она по сути своей бесстыдная. И, начав ею заниматься, ты сам с собой добровольно подписываешь некий договор о том, что не только твои лицо, глаза, ум, нервы, эмоциональность, душа, наконец, являются профессиональными инструментами. Но, извините, и тело тоже. То есть, ты целиком — инструмент. И если режиссеру для того, чтобы добиться определенной выразительности, нужно обнаженное тело артиста, тот обязан его предоставить. Если, конечно, творец осмыслил свое намерение, обосновывал его, а не решил оголить тебя просто ради того, чтобы потешить зрителя скабрезностями.

Между прочим, в античности обнаженности не стыдились, тело в те времена воспринималось, как естественная составляющая человека. В нем живет душа, и если она прекрасна, то прекрасны и лицо, и тело. И любые возрастные телесные изменения настолько же естественны, как изменения в природе, где после весны и лета, наступает осень, которую сменяет зима… К слову, в Норвегии есть совершенно замечательный парк Вигеланд, названный по фамилии художника, создавшего его. В нем множество скульптурных изображений, среди которых огромное место отведено фигурам пожилых обнаженных людей. Эти удивительные композиции просто выворачивают душу наизнанку. Допустим: сидит грузная пожилая женщина, а у нее на руках, как ребенок — маленький, сухонький пожилой мужчина…

А вот в христианской традиции тело считается греховным, мол, это сосуд, вмещающий грех, и на него наложено табу. Странно. Ведь в русской традиции есть не только православие, но и колоссально долгий период язычества. Где обнаженное тело не считалось зазорным. Достаточно вспомнить древние изваяния славянских каменных баб с огромными бедрами и грудями. Или ритуалы, связанные с первичными половыми признаками. Им поклонялись, и это было священно. Надо просто изучать историю.

В общем, смысл всего вышесказанного сводится к тому, что на мой взгляд отношение к телу должно быть спокойным и осмысленным. И принимать себя целиком, таким, какой ты есть — нормально. А если человек отвергает свое тело, он теряет цельность и, значит, становится неполноценным, потому что отрекается от того, как его задумала природа.

— Родители разделяют ваши взгляды?

— Ой, мне повезло — они люди образованные и очень свободомыслящие, так что всегда ко всему относились адекватно. Папы, к сожалению, уже нет в живых, а мама здравствует. В свои 86 лет она абсолютно современный человек, что меня восхищает.

Я у них поздний ребенок. Когда появилась на свет, маме было 40 лет, а папе — 48. Своему появлению на свет я обязана нашей дальней родственнице, тете Бэлле. Она работала гинекологом в питерской клинике и не только убедила маму решиться на роды, несмотря на возраст и определенные женские заболевания, но и вела всю ее беременность. Благодаря чему я родилась в Петербурге — родном городе папы. Но жила наша семья в Эстонии, в городе Нарва.

Папа, в свое время учившийся в художественной школе при Эрмитаже, дал мне великолепное художественное воспитание. В выходные дни он возил меня в Питер. Расстояние от Нарвы всего 146 километров, мы выезжали утренним автобусом, а возвращались вечерним. С пяти лет я любовалась выставленными в Эрмитаже полотнами и скульптурами великих художников и ваятелей, восхищаясь красотой обнаженных тел. А в 11 лет я и сама поступила в художественную школу…

Вообще у меня семья интересная. Мама наполовину еврейка, наполовину полька. У нее еврейское имя Гения, но в жизни ее зовут Евгения Ефимовна. Папа — Артур, с ударением на первое «а», — наполовину швед, наполовину эстонец. Все граждане Эстонии.

Шведская моя бабушка (Клеттенберг Ксения Петровна — отец ее Пэтер) из мелкопоместных дворян, воспитывалась в пансионе мадам Дюруа. Приучала меня к девичьим навыкам, которые, по ее мнению, необходимы женщине: шитье, вышивание, вязание; объясняла, как красиво сидеть и правильно вставать из-за стола, подвигая стул без шарканья им по полу, учила делать книксен, изящно выражать благодарность. Постоянно говорила: «Стыдно бездельничать. Если у тебя есть свободное время от уроков, ты непременно должна делать какие-то другие полезные вещи». (С улыбкой) При таком воспитании я практически окончила институт благородных девиц. Конечно же, мне это казалось насилием над моей личностью, но, тем не менее, всеми умениями я овладела. И, например, когда в начале 2000-х годов вошли в моду вышитые джинсы, рубашки, пальто, я не заморачивалась доставанием этих вещей, а сама вышивала гладью, причем, без эскизов. Спасибо бабушке.

Общались мы с ней по-эстонски. Но после ее смерти, а мне было тогда восемь лет, разговорный навык у меня, к сожалению, пропал. Очень обидно, прямо до слез. Сейчас вот снимаюсь в Эстонии, и учить роль приходится мучительно. У меня два сценария: один на русском, другой на эстонском, плюс написанная транскрипция и звуковые файлы. Вот так и заучиваю, продираясь сквозь дебри, прямо беда.

Юлия Ауг в начале творческой карьеры. Фото: Из личного архива Юлии Ауг

— А что, родители на эстонском не говорили?

— Нет. Дело в том, что мой дедушка Оскар — с папиной стороны, был профессиональным революционером, соратником Виктора Кингисепа, вместе с ним делал знаменитую в Эстонии революцию, в результате которой в 1918-м году в Эстонии была провозглашена эстонская советская республика, просуществовавшая чуть больше года. Как и большинство первых большевиков, в 37-м году он был расстрелян. И папа мой в возрасте 15 лет оказался в ссылке. Это называлось «член семьи врага народа». В 48 часов он отдельно от своей мамы был этапирован сначала в Липецк, а потом в Сибирь. После освобождения долго жил в Минске. Разумеется, в тех краях говорить по-эстонски было не с кем, и соответственно, к моменту возвращения в Эстонию, разговаривал он исключительно на русском языке…

История семьи моей мамы тоже любопытная. Моя прабабушка, как это ни странно звучит, была бизнес-вумен — имела в Могилеве собственную небольшую кондитерскую-пекарню. Во время первой империалистической войны стала операционной сестрой-милосердия. Она из еврейского рода, дочка раввина, а замуж вышла за человека из рода священников. Для этого влюбленным пришлось пойти против воли родителей и уехать в другой город. Раввин проклял их прямо на вокзале. По семейной легенде считается, что именно из-за этого прабабушка осталась вдовой в 24 года — ее мужа скосила неизлечимая болезнь. Старшая их дочь тоже умерла — от туберкулеза. Вторично прабабушка вышла замуж за очень религиозного еврея. Но это когда уже подросли две младшие дочки-близняшки от первого брака. Одна из которых стала моей бабушкой. У нее, кроме моей мамы, было еще пятеро детей. И, кроме того, она усыновила двоих детей своей сестры, умершей во время войны. Во время эвакуации они все оказались выброшенными на вокзале в Перми и в течение месяца оставались там — всех эвакуированных ссадили с эшелона, поскольку он понадобился для перевозки солдат на фронт. Людей никуда не распределили, выживали, как могли. Мама рассказывала, что этот ноябрь был очень страшным. Ей — старшей, едва исполнилось 11 лет. Младшему мальчику было полтора года, и он заболел тифом. Бабушка пошла с ним искать больницу, оставив остальных детей на вокзале. Вернулась через двое суток — одна, без Гриши… Я сейчас пишу сценарий об этой трагической истории.

Родители мои оба — инженеры-конструкторы. Создавали разные приспособления для ядерной промышленности. У мамы много патентов на изобретения для медицинских установок, которые дают направленное облучение на злокачественные опухоли. Они назывались генераторами, работали на ядерном топливе…

Папа был очень умным и обладал энциклопедическими знаниями. Долгое время он являлся непримиримым атеистом, лет в 50 даже поступил в Институт марксизма-ленинизма на отделение атеистической пропаганды. Но, постигая атеизм, стал глубоко изучать религии разных конфессий, ездил в монастыри, что привело к довольно близкому общению и дружбе с настоятелями православных Храмов на территории Эстонии и России. В результате чего взгляды свои он радикально поменял. Но не крестился — стеснялся этого. А за три дня до смерти вдруг захотел. Сказал мне об этом, и я все организовала…

— А у вас, интересно, какие отношения с религией?

— Все парадоксально. Вообще-то я человек неверующий, хотя крещена дважды — сначала крестилась в католичество, потом — в православие. С юности у меня была огромная жажда поиска Бога, я очень хотела ощутить божественное присутствие в этом мире. Но веры не чувствовала. Приду в Храм, и меня восхищают иконы, архитектура, потрясающая музыка. Но то же самое происходит и когда вижу витражи, слушаю орган в католическом Соборе. А когда была в Америке, друг провел меня по баптистским церквям в Гарлеме, и я услышала, как американцы поют госпел (евангельская музыка, жанр духовной христианской музыки в США — ред.), из меня слезы струями лились… То есть, на мою эмоциональность в одинаковой мере действует все, что связано с духовным антуражем. Всю жизнь пытаюсь понять, что же такое вера, но до сих пор не смогла. (Задумчиво) Поиск продолжается.

В общем, в 91-м году в составе делегации из России я оказалась на Всемирном слете католической молодежи в Польше. Мы не были католиками — просто молодые люди, учившиеся в ЛГИТМиК, каким-то образом попали в эту программу. Получилось настоящее паломничество: приехали в Краков, откуда потом пешком шли до Ченстохова. Где на огромном, переполненном людьми, стадионе, почти сутки вел проповедь Папа Иоанн Павел второй. Там мы и крестились в католичество.

А много позже, когда мне было уже 30 лет, я перешла в православие. Почему? Ну, мы же в большинстве своем к Богу относимся не столь серьезно, как истинно верующие люди, а словно к Деду Морозу, исполняющему желания. Разве нет? Мне лично это дико не нравится, отлично понимаю, что так нельзя. То же самое, кстати, и в иудаизме. Приехали к Стене плача, написали записочку, затолкали ее, и все — сидим, ждем, когда написанное исполнится. Аналогично и в отношении Ксении Петербужской, или матушки Матроны в Москве… Этакое бытовое язычество. Уши которого, мне кажется, торчат из любой религии. Потому что мы все родом из детства, верим в волшебство, и нам очень хочется, чтобы был некто, кому можно вручить ответственность за свою жизнь, и он непременно поможет. Но на самом деле никто не поможет, если не станешь помогать себе сам. Думаю, именно так обстоит дело, но, разумеется, ни в коем случае не претендую на истину. Возможно я ошибаюсь…

В общем, суть в том, что однажды я очень тяжело заболела. Заболевание системное, требовалось полное очищение крови. Я буквально оказалась на грани жизни и смерти. И в этот момент кто-то подсказал: «Тебе надо обязательно покреститься, и все пройдет». Я подумала: «Ну раз католическая моя религия не помогает, может, и правда, спасет православный Бог?» О, кей — приняла крещение. Попыталась таким образом обратиться к Богу.

— Не зря, значит, раз болезнь прошла.

— Да не прошла она, я так и живу с ней. Только помог мне в этом в итоге замечательный врач из Военно-медицинской академии. Вот такая правда жизни. (С улыбкой) Хотя возможно все это произошло по Божьей воле.

— А в поисках какой жизненной истины вам понадобилось получить аж три высших образования, что для актрисы по меньшей мере нетипично?

— Знаете, по сути это не три образования, а одно, просто расчлененное. То есть, каждое следующее дополняло предыдущее. (С улыбкой) Пока я была юна и не очень знакома с такой частью своего организма, как мозг, пошла учиться на актрису. Поступала в ЛГИТМиК не из-за страстного ощущения призвания, а в связи с большой влюбленностью в одного мальчика — сначала вслед за ним потащилась в театральную студию в Нарве, а затем и в институт… Но поработав артисткой, постепенно начинала осознавать, что придумывать мне намного интереснее, чем быть просто исполнителем чьей-то воли. Утвердившись в этом понимании, уехала из Питера, где жила, в Москву и поступила в ГИТИС на факультет театральной режиссуры. При этом мне хотелось не только развить образование, получить новые знания и навыки, но еще и расширить круг общения, ограниченный людьми, с которыми я работала в санкт-петербургском ТЮЗе. Что удалось. Оказавшись внутри гитисовской тусовки — хотя это слово мне не нравится, — я действительно начала обрастать новыми контактами. А
поступление затем на Высшие режиссерские курсы, где я освоила еще одну плоскость профессии — кинорежиссеру, только продолжило эту тенденцию.

— Мы родом из детства, верим в волшебство, хотим, чтобы пришел некто и решил все проблемы. Но решать их надо самой. Или я не права? Фото: Из личного архива Юлии Ауг

— Не страшились кардинально менять привычный уклад налаженной питерской жизни?

— Ой, боялась, да еще как! Для того, чтобы решиться на переезд в Москву, мне понадобилось три года. Действительно, жизнь была окружена условной стабильностью, все вроде бы налажено: есть театр, в котором стабильно играешь главные роли; есть комната в театральном общежитии с перспективой в дальнейшем приватизировать ее; да и вообще все неплохо… Но в какой-то момент вдруг пришло ощущение, что жизнь замерла, остановилась, я перестала развиваться, деградирую. Все чаще стала задумываться: ну, еще одну роль сыграю, потом следующую, и это, конечно же, здорово, но дальше-то что?! Ничего. Полная стагнация. Нет, так не интересно…

— Погодите, но это все в плоскости работы. А личная-то жизнь у вас существовала?

— А как же. К 30 годам я успела не только выйти замуж и родить дочку, Полину, но и разойтись с первым мужем… Поначалу у нас со Степаном все складывалось совершенно прекрасно, как это и бывает в юности. Познакомились, когда я переходила на третий курс. Летом шли прослушивания абитуриентов. На предварительных консультациях этим занимались студенты-старшекурсники, среди которых были мои друзья. Однажды я к ним забежала и среди поступавших увидела Степу — мальчика с какой-то сумасшедшей энергетикой. Очень он мне понравился. Я подошла к нему и сказала: «Не надо больше никуда ездить показываться, вы поступите сюда — не сомневайтесь». И ушла. А 1-го сентября, обнаружила его на 1-м курсе…

Через год произошло знаменательное событие. О-о-о! (Смеясь) Даже не знаю, можно ли о таком рассказывать — мама до сих пор не знает. Хотя дочке я рассказала… И я, и Степа жили в студенческой общаге. В день, когда у меня утром состоялся выпуск дипломного спектакля, а вечером я еще вела какой-то концерт, один из студентов отмечал день рождения. Я приехала в общежитие часа в два ночи, от усталости совершенно никакая. А тут ребята гулеванят — шум, гвалт, ла-ла-лы, дым коромыслом. Ну, конечно, зовут меня. Я говорю: «Не, я еле ноги волочу». Разумеется, они настояли, я к ним все-таки зашла и как-то очень быстро напилась — до чертиков. Ничего не помню, кроме того, что все время несвязно твердила: «Надо встать в девять утра, потому что репетиция…»

— Когда дочке исполнилось 4 года, я перевезла ее в Эстонию, к своим родителям. И только в 10 взяла к себе. С дочерью Полиной. Фото: Из личного архива Юлии Ауг

Наконец благородный Степа на руках отнес меня в свою комнату, уложил на кровать уехавшего соседа, и оставшееся до утра время караулил, чтобы не пропустить момент, когда нужно меня разбудить. Кстати, соседом, на чьей койке я лежала в беспамятстве, являлся знаменитый теперь польский театральный режиссер Анжей Бубень. Когда Степа меня разбудил, честно скажу, я вообще не поняла, где нахожусь, и кто это передо со мной. Абсолютно серьезно. (Смеясь) К счастью, постепенно память вернулась…

С этого момента мы со Степой стали общаться плотно. Цветочно-конфетный период у нас был совершенно волшебный. Правда, конфет было немного, зато цветы — в изобилии. Каждый день. Реально, причем в течение года. Несмотря на то, что, как у студента, живущего в чужом городе, денег у Степы не было. Но знаете, что он делал? Совершенно фантастическая история. Покупал в Питере на заводе пиво известной марки и ездил в Кронштадт продавать его — там оно стоило чуть дороже. Этих денег ему хватало на дорогу и приобретение цветов для меня.

— О замужестве мечтали?

— Совсем не хотела. Более того, никогда не могла понять женщин, мечтающих об официальном муже, и до сих пор не понимаю. (С улыбкой) Может, поэтому по иронии судьбы сама дважды была замужем… Кстати, и к рождению ребенка я тогда была совершенно не готова, произошла случайность. Когда поняла, что забеременела, сильно удивилась. Не скажу, что запаниковала, но оторопь, непонимание, что делать, как жить, — возникла. На дворе 95-й год. Ни у меня, ни у Степы — он из Красноярска, — даже своего жилья нет. А в общаге, извините, туалет один на этаж, душа нет, не говоря уж о ванне. Более того, зимой периодически вырубали отопление, и мы оставались в промерзающих комнатах — до ледяных наростов на стенах. Ну, и как в таких условиях растить ребенка?!

И все-таки я приняла решение рожать. Естественно, хотела осуществить это дома, в Эстонии, рядышком с мамой. Но произошло непредвиденное — у мамы случился инфаркт. Когда забирала ее из больницы, врач сказал: «Если хотите, чтобы ваша мать полностью восстановилась, вам лучше здесь не рожать. Уезжайте, она такой нагрузки не выдержит». И я отправилась к родителям Степана в Красноярск.

После чего начался самый сложный период, о котором говорить мне очень трудно, поскольку абсолютно точно знаю: 90 процентов из тех женщин, кто это прочитает, меня не поймут. Дело в том, что, родив ребенка, я оставила его — там же, в Красноярске. Да, жесткое решение. А приняла я его по двум причинам: во-первых, действительно, не понимала, как жить с крошечной дочкой в таких условиях, а, во-вторых, точно знала: если оставлю театр, никакой карьеры у меня не будет, на себе можно ставить крест. Ну, и кроме того, объективно, у Степиных родителей дочке будет лучше. Так и вышло… Дедушка с бабушкой воспитали Полину в огромной любви, за что я им безмерно благодарна. Безусловно, они даже не вторые, а первые родители Польки. А вторые — мои мама с папой, потому что, когда дочке было четыре года, я перевезла ее в Эстонию. И только в десять лет я забрала ее к себе.

— Тем не менее, в Полине проявились именно материнские гены, раз она вслед за вами тоже стала актрисой…

— Да, Полина заканчивает третий курс РАТИ, уже довольно много снималась в кино. Смотрите, какая штука. Может, дело все-таки не в генетике, а в том, что поскольку меня слишком долго не было рядом с дочкой, я отношусь к ней не только, как к дочери, но еще и как к близкой подруге, соратнику. Никогда не давлю, ничего не диктую. Могу только проговорить с ней, что-то обсудить, но в любом случае выбор все равно делает она. Что и произошло в отношении профессии. Уверена: именно потому, что она всегда свободна в выборе, у нас такие замечательные, доверительные отношения. Конечно же, я жалею, что не застала каких-то моментов из детской жизни Полины. Например, не услышала, когда сказала первое слово. Правда, пошла она у меня на глазах — все-таки летом мы со Степаном забирали дочку к себе.

С дочерью Полиной и мамой Евгенией Ефимовной на церемонии вручения премии «Ника» (2017). Фото: Persona Stars

Особенно когда жили уже не в общежитии, а снимали квартиру. «Снимали» — громко сказано. Просто одна замечательная женщина, работавшая ТЮЗе главным художником, не знаю уж за что полюбившая нас, предложила нам со Степой жить в одной из своих квартир просто за оплату коммунальных услуг. И жить нам стало гораздо проще. Туда уже можно было привезти мою маму, которая нам помогала. К сожалению, это продлилось недолго, потому что в 98-м году грянул кризис, и мы уже не могли потянуть даже стоимость коммунальных услуг. Пришлось съезжать. Степан уехал в Красноярск, в надежде зарабатывать там какие-то деньги и присылать нам. Он вообще поработал в театре актером только год после окончания института, а потом искал заработки в других местах… С ним мне было невероятно интересно на протяжении всех восьми лет нашей совместной жизни.

— Отчего же развелись?

— История банальная, но от этого не менее жестокая: мой муж ушел к моей лучшей подруге. В это невозможно было поверить. Правда, чувствовать неладное я начала задолго до самого факта его ухода, хотя и не могла себе объяснить, что именно происходит. Вроде бы все то же самое, но на уровне каких-то ощущений до меня постепенно стало доходить, что между этими людьми возникло притяжение. Но что я могла с этим поделать? Ничего. А если и пыталась, мне же становится хуже. Любая попытка каким-то образом разрушить их притяжение разрушала меня саму… Они врали мне очень долго, где-то с полгода. Когда я напрямую спрашивала, есть ли между ними что-то, отнекивались: «Что ты?! Нет, конечно, у нас только деловые отношения». Подруга не была актрисой, она — успешная бизнес-вумен, владела сетью театральных буфетов по всему Питеру, а Степа работал в ее компании — закупал продукты и развозил их по точкам. Периодически они приезжали в ТЮЗ, и получалось, что мы все оказывались на одной территории, что называется, варились в одном котле…

А потом Степан от меня ушел, и для меня это было невыносимо. Он просил развод, но я не давала. Просто не могла на это согласиться. А через год ситуация изменилась в прямо в противоположную сторону. Они расстались, и Степа решил вернуть наши отношения. Вот тут я уже этого не хотела, время нашей любви прошло безвозвратно. Теперь, наоборот, я стала настаивать на разводе, а Степан не желал его давать. Однако постепенно мы все же пришли к взаимному соглашению.

Я пережила колоссальную ломку, но справилась с собой и, когда все свершилось, вдруг поняла: какое же невероятное счастье — свобода и независимость! Меня больше ничего не держало, и передо мной был открыт весь мир. Я вздохнула полной грудью.

— К тому времени будущий второй муж уже появился в вашей жизни?

— Да, и безусловно, именно Андрей инициировал мой переезд в Москву и поступление в ГИТИС. Но, опять же, выходить замуж я не собиралась. Просто Андрюша стал мне очень серьезной опорой в жизни, реально много помогал… Познакомились мы на свадьбе моего лучшего друга. (Смеясь) Снова банально! Получается, вся моя жизнь нафигачена сплошными штампами… В общем, мой друг с детской поры, Витя Филиппов, пригласил меня в Москву на свою третью свадьбу. Свидетелем у него был Андрей Скулов. Так мы и встретились — двое разведенных. А после свадебных торжеств те два дня, что я оставалась в столице, провели вместе. Он возил меня по городу, мы посещали разные музеи, и все время разговаривали. Оказалось, у нас огромное количество общих тем, и нам безумно интересно их обсуждать, при том, что вкусы у каждого были разные…

Со вторым мужем, креативным программистом Андреем Скуловым. Фото: Из личного архива Юлии Ауг

Затем Андрюша стал во всем помогать мне. Сначала, как человек, владеющий компьютером. Дело в том, что поскольку мне нужно было зарабатывать деньги, я, помимо театра, где платили кошкины слезы, занималась, чем придется. Например, гримировала ведущих для ночных новостей на одном из питерских телеканалов, потом и сама стала вести эти информационные программы. Параллельно работала расшифровщицей у замечательного московского поэта, писателя и переводчика Михаила Исааковича Синельникова. Судьба связывала его с многими известными литераторами, режиссерами, политическими деятелями, и он рассказывал интереснейшие истории с ними связанные, а я по заказу издательства записывала их на диктофон и потом расшифровывала. К сожалению, книга до сих пор так и не вышла… Все эти записи я вела вручную, а сдавать текст нужно было в напечатанном виде. Но печатать я не умела, да и компьютера у меня не было. И вот тут Андрей мне очень здорово помог. Я приезжала в Москву за пару дней до того, как следовало сдать материал, диктовала ему, и он печатал. Так мы и сошлись.

А потом, как я рассказывала, я тяжело заболела. Когда лежала и умирала в больнице, ко мне попеременно то Степан приходил, то приезжал из Москвы Андрей. Очень смешно было. Невероятно, но они ни разу не пересеклись. Медсестры меня спрашивали: «Кто вас вчера навещал?» Я говорила: «Это мой бывший муж». — «А другой мужчина, сегодняшний посетитель — кто?» — «А это, наверное, будущий…»

На самом деле, он-то буквально меня спас. Дело в том, что Российского гражданства у меня не было, а медицинский полис, которым я располагала, неожиданно оказался поддельным, выписанным несуществующей компанией. При этом мне требовались сложные процедуры, стоившие очень серьезных денег, не говоря о самом факте пребывания в стационаре. Нужной суммы у меня не было, театр в материальной поддержке отказал. И Андрей — человек с которым я виделась всего несколько раз, оплатил все. Он же вел все переговоры с врачами…

— С Полина они сложно привыкали друг к другу?

— Андрюша с первой встречи полюбил ее, и Полька в него сразу же влюбилась. Где-то через полгода после знакомства сказала мне: «Если не выйдешь замуж за Андрея, то, когда вырасту, я это сделаю сама». Одно время она очень сильно меня к нему ревновала. Например, он приедет к нам в Питер, мы сядем с ним рядышком, так Полинка непременно пытается втиснуться между нами… (После паузы) Мы с Андрюшей хотели иметь общего ребенка, но не получилось…

У нас был просто идеальный союз, за 15 лет мы практически ни разу не поссорились. Андрей был моим соратником во всем, настоящим другом. Уже больше года прошло с его смерти, а я и сейчас испытываю нехватку в нем. Вот есть сценарий, который никак не могу дописать, потому что мы всё сочиняли вместе. То есть, Андрей не писал, но он очень здорово придумывал, был замечательным сюжетчиком. И мы с ним все проговаривали, наговаривали, а потом я садилась и литературно излагала.

Вообще он был невероятно талантливым человеком во всем. Имея диплом учителя физики, прекрасно рисовал, например. Но профессионально занимался чем-то, связанным с программированием. Я долго пыталась понять, спрашивала: «Андрюш, объясни, кем ты работаешь? Что мне людям сказать — ты программист?» Он отвечал: «Вроде того, но не совсем. Я, скорее, архитектор». В том смысле, что он не просто прописывал коды программ, а придумывал всякие конструкции, разрабатывал их движение, работу. Проще говоря, занимался креативным программированием. Создал, допустим, потрясающую программу для вторых режиссеров.

В моих творческих проектах здорово помогал. Он владел невероятной движущей силой, идеально умел творчески пинать меня. Мне, для того, чтобы поставить спектакль или снять фильм, клип, необходимо как бы прокачать себя. Андрюша всегда был в теме — мы с ним все мои постановки и роли обсуждали, много спорили. Он, как и мой папа, обладал буквально энциклопедическими знаниями. Я могла навскидку поинтересоваться, какое событие произошло, условно говоря, в 1382-м году, и он сходу начинал рассказывать, причем, не об одном, а о трех фактах этого периода. При этом, каждый исторический эпизод интерпретировал с точки зрения не только классической истории, но и альтернативных — я имею Гумилева, Фоменко…

— Что же случилось с Андреем, почему его не стало?

— По-настоящему никто никогда этого не узнает. Дело в том, что когда он умер, я дома отсутствовала — поехала в Эстонию забирать маму к нам, на Новый год. Уехала 13-го декабря, Андрюша провожал меня на вокзале. Следующие два дня мы с ним переписывались, разговаривали по телефону, а 16-го утром я дозвониться до него уже не смогла. Что произошло? Не знаю. Судя по всему, умер во сне. Официальное заключение — острая сердечная недостаточность. А возможно тромб оторвался и закупорил сосуд… Как бы то ни было, человека не стало в возрасте 44 лет…

(Задумчиво) Моя жизнь, конечно, продолжается, куда ж она денется. Вот только боль остается и, думаю, она уже никогда не уйдет. Мне говорили, что через год станет легче. Возможно, стало. Нет, не так. Просто на протяжении года я все время ощущала себя словно под каким-то стеклянным куполом, за которым происходит вся жизнь. А год спустя действительно это стекло как-то растворилось. Но боль не ушла. И все время преследуют какие-то знаки, связанные с Андрюшей, от чего у меня на полдня сносит крышу…

За роль императрицы Елизаветы в сериале «Екатерина» Ауг в 2015 году получила премию «ТЭФИ». Фото: Пресс-служба канала Россия 1

— Юля, у вас очень насыщенная жизнь — вы играете на сцене и в кино, пишите сценарии, снимаете фильмы и клипы, ставите спектакли в разных городах и странах… Являетесь обладательницей разных профессиональных наград. И все же, наверняка, самыми значимыми из них остаются призы Венецианского фестиваля 2010 года, на котором фильм «Овсянки» с вашим участием стал сенсацией. Что в этот момент ощущали?

— Наверное, это была самая большая радость в моей жизни. Первый миг тотального счастья наступил тогда, когда стало известно, что картина — официальный участник этого наипрестижнейшего фестиваля. Второй — когда я узнала о том, что приглашена в состав делегации. Ну а о третьем я уже говорила — когда после финала весь зрительный зал сначала на минуту замер, а потом взорвался аплодисментами, и люди стоя аплодировал нам почти четверть часа.

— Рассказывали, что у вас закрутились некие неформальные отношения с председателем жюри Квентином Тарантино, во всяком случае вас застали целующимися…

— (Смеясь) Ну это же была наша провокация. Встретились два актера и решили подурачиться… Началось с того, что со стороны Квентина действительно возник неподдельный интерес к моей персоне. Вряд ли он стал бы долго разговаривать с незнакомым человеком, который ему не интересен. А мы реально общались 40 минут. В замечательной компании: Тарантино, Дапкунайте, моя дочь Полина и я. Поскольку я не разговариваю по-английски, а Квентин по-русски, перекрестный перевод осуществляли Ингеборга и Поля. Происходило это на закрытом пати для участников фестиваля — без журналистов.

Говорили мы на разные темы: жизнь, театр, кино… Квентин рассказывал, как сначала не поверил в то, что я актриса — дескать, я так достоверно существовала в своей роли, что он подумал, будто на нее взяли обычную женщину. И увидев меня «вживую» — совсем другую, очень сильно удивился. Клялся и божился, что настаивал, чтобы кубок Вольпи за лучшую женскую роль дали мне. А я ему рассказывала о том, что подобная школа натуралистического существования, видимо, развилась во мне, когда я принимала участие в читках и пресс-показах театра «ДОК», которые предусматривают абсолютную достоверность и отсутствие какой бы то ни было игры. Ну и так далее…

Понятно, что наша затянувшаяся беседа не могла остаться незамеченной для окружающих. К нам стали подтягиваться люди, и постепенно мы оказались окруженными достаточно плотным кольцом. И когда Квентин должен был уходить, чтобы продолжить работу в жюри, между нами произошла чисто актерская импровизация. Момент, в который ощущаешь партнера не на уровне слов, договоренности, а энергетически. Вот тогда и возникло это наше хулиганство, в хорошем смысле слова. То самое прекрасное бесстрашие, с которого мы с вами начали нашу беседу. Когда мы увидели, какое количество зрителей собралось вокруг, стало понятно, что беседу надо завершить эффектно. Как бы восклицательный знак поставить в конце фразы. И тогда Тарантино, посмотрев мне прямо в глаза, сказал: «Поцелуй меня». Мы поцеловались. Но публике такой поцелуй показался слишком коротким, все загудели: «У-у-у, мы сфотографировать не успели…» Квентин, ничуть не смущаясь, тут же сказал: «Ну что, давай еще раз?» Я говорю: «Да». И дальше мы целовались очень долго, страстно и (игриво подмигнув) с удовольствием. Под восторженные крики и аплодисменты присутствующих. После чего мой «кавалер» ушел. (Смеясь) Потрясенная Полинка откомментировала лаконично: «Мама, я просто в шоке…»

— Юля, вы блистательно сыграли роль императрицы Елизаветы Петровны в историческом сериале «Екатерина», за которую получили премию ТЭФИ, как лучшая актрисе года на ТВ. Интересно, есть ли у вас что-то общее с этим историческим персонажем.

— Ой, эта работа для меня прямо необычайно значимая, любимая. Это ведь не просто роль, там Судьба, масштаб личности. Очень крутой сценарий написал Ариф Алиев, было, что играть. Тем более, с такими замечательными партнерами. А что касается общих черт с моей героиней, то я скажу так: безусловно властность. А еще ответственность. И любовь к поэзии, музыке. И, конечно же, острая жажда любви. Я, так же, как и она — Всероссийская самодержица, — хочу любить и быть любимой.

— Где можно будет увидеть вас и ваши работы в этом году?

Увидеть меня можно в фильмах Кирилла Серебренникова «Лето» и «Русский бес» Григория Константинопольского, в телепремьерах: «Садовое кольцо» режиссера Алексея Смирнова и лирической комедии «Соседи» Владимира Виноградова. Кстати, до «Соседей» я никогда не играла в комедии. В драме и трагедии я умею все. А в комедии, казалось, не умею ничего. Тем интереснее было попробовать себя в новом амплуа, а зрителям, надеюсь, будет интересно увидеть результат.

---

Юлия Ауг

Родилась: 8 июня 1970 года в Ленинграде

Семья: дочь — Полина (22 года), студентка актерского факультета ГИТИСа

Образование: окончила актерский факультет ЛГИТМиКа, режиссерский факультет ГИТИСа, Высшие курсы сценаристов и режиссеров

Карьера: работала как актриса в Санкт-Петербургском ТЮЗе, Театре.doc, «Гоголь-центре». Как режиссер ставила спектакли в Школе современной пьесы, Театре на Таганке, в театрах Красноярска, Новосибирска. Снялась более чем в 60 фильмах и сериалах, среди которых: «Овсянки», «Интимные места», «Екатерина», «Ученик». Режиссер фильма «Варенье из сакуры», видеоклипов

---

Бабушкины детки

Юлия Ауг — не единственная актриса, которая отдала ребенка на воспитание родственникам. Вот еще несколько артистов, чьих детей воспитывали бабушки и дедушки в других городах.

Лолита
К моменту рождения ребенка певица уже развелась с Александром Цекало. И дочь, которую Лолита назвала Евой, все время воспитывает мама певицы в Киеве. Лолита считает это одним из мудрейших поступков своей жизни. Сама она активно гастролирует, чтобы заработать на содержание матери и дочки. Сейчас Еве 19 лет, она оканчивает 11-Й класс, с интересом изучает языки, увлекается цирком.

Фото: East News

Екатерина Скулкина
Олег, сын Екатерины, появился на свет в тот момент, когда проект Comedy Woman вышел на большой экран. Сейчас мальчику 9 лет, и, как шутит сама Екатерина, у него «виртуальная мама»: живьем он видит ее реже, чем по телевизору или в компьютере. Муж Денис с ребенком живут в родной Казани, Олег учится в школе, и всю заботу о нем взяла на себя мама актрисы. В планах Скулкиной — перебраться с семьей в Москву.

Фото: instagram.com

Анжелика Варум
Дочери певицы, Елизавете, сейчас 19 лет, 13 из них она живет в Майами. Там ее, в основном, и воспитывали дедушка (Юрий Варум, отец певицы) и его жена.  Анжелику часто спрашивают, как она решилась уехать от дочки, на что она отвечает, что девочка в любом случае видела бы ее нечасто, где бы она ни жила. Ведь Агутин и Варум постоянно на гастролях.

Фото: Юрий Богомаз