Онлайн-журнал о шоу-бизнесе России, новости звезд, кино и телевидения

Владимир Винокур: «Я клоун, и это «звание» для меня самое почетное»

0

Подмечено, что с появлением внука в семье начинается новый отсчет времени. В семействе Владимира Винокура новое летоисчисление стартовало в декабре прошлого года — с рождением Федора. Мы встретились с Владимиром Натановичем, чтобы выяснить, как ощущает себя артист в статусе деда. Да и вообще потолковать о жизни…

ДЕД

— В моем возрасте многие уже прадедами становятся, поэтому факт появления моего нового «амплуа» давно ожидаемый. Настя у нас с Тамарой ребенок поздний, и сама она родила Федю, когда ей было около тридцати. По-моему, это вовремя, в самый раз. Не зря говорят: с детьми к людям приходит зрелость, а с внуками — молодость. Соответственно, отдалив свое появление на свет, Федор дал мне возможность чувствовать себя гораздо моложе своих сверстников. Отличный парень получился: жизнерадостный, улыбчивый, на позитиве. Я выбором дочки доволен, Гриша Матвеевичев — прекрасный парень. Работает в компании «Black Star Inc.», с Тимати, он сопродюсер компании. Зять за три года — с той поры, как он им стал, — ни в чем меня не разочаровал. Оказался не только интеллигентным, с хорошими мозгами, но еще и рукастым. И к Насте удивительно­ нежно относится. Больше всего меня поражает то, что мужчина способен менять подгузники, пеленки, купать пацана, смазывать его разными маслами. Я впервые такое увидел. Говорю дочке: «Настя, какая же ты счастливая, мамке твоей такого не досталось: когда тебя купали, я все время был на гастролях».

Вообще состояние «быть дедом» странное, я даже не ожидал. Вот раньше я после работы любил пойти ­куда-то посидеть с друзьями, а сейчас домой тянет. Зайду к ребятам (они рядышком живут), посмотрю на внука, поиграюсь с ним, а он так забавно хохочет — и… все мое нутро обволакивает спокойствие и безмятежность. Прихожу домой и засыпаю сном младенца. Федя — мое снотворное.



С женой Тамарой Перваковой на свадьбе дочери, Анастасии, с продюсером Григорием Матвеевичевым (2013). Фото: Из личного архива Владимира Винокура

ОТЕЦ

— Может, неловко так говорить о собственной дочери, но от правды не уйдешь: я Настей восхищаюсь. В ней — жизнерадостной, легкой в общении, веселой (педагог в балетном училище ей как-то сказал: «Ты такой же клоун, как твой папа») — есть в хорошем смысле слова какая-то сумасшедшинка. C нового сезона Большого театра уже начнет работать. Сейчас активно занимается, приходит в форму.

И в «Цирке дю Солей» продолжает трудиться. Хотя я и раньше просил ее не делать этого, и тем более сейчас. «Ну теперь-то зачем туда идешь?! — пытаюсь увещевать. — Какая цирковая гимнастика, акробатика? У тебя же ребенок — очнись!» Нет, не слушается. По-прежнему кувыркается в кольце, летает на трапеции, по канату бегает — чего только не вытворяет! Наисложнейшие трюки. Больше всего нас с женой волнуют ее номера без страховки на 10-метровой высоте. Отговаривали — бесполезно. Она обожает цирк. Ей нравится ощущать себя под куполом. Еще будучи студенткой Театрального училища Большого театра увлеклась этим. C 18 лет ежедневно, после многочасовых балетных репетиций, стала ходить на репетиции цирковые.

Анастасии постоянно приходилось доказывать свою самость. Так и говорила с детства: «Я хочу, чтобы меня воспринимали не как дочь Винокура, а как самодостаточную личность». И все сделала для этого. В ее карьере я ничем не мог ей помочь. Понятно, что похлопотать за своего ребенка можно при поступлении в вуз или устройстве на работу, но немыслимо сделать протекцию в балет Большого театра или в цирк. Там решающую роль играет только один показатель: способности человека. Кстати, и на продюсерский факультет РАТИ-ГИТИСа дочка самостоятельно поступила. Горжусь…

Я в честь Насти сделал себе на плече татуировку. Шесть часов мне ее рисовали: моя дочка в роскошном разноцветном платье танцует испанский танец. И «вручил» Насте на 18-летие. От восторга она расплакалась… А на другой руке у меня выгравирован клоун с надписью: «Сохраняйте улыбку!» — «Keep smiling!» Мой жизненный девиз.



— Мама говорит: «Спасибо тебе, сыночек. Ты подарил мне то, что обещали большевики, — счастливую безбедную жизнь». Празднование 90-летия мамы Владимира Натановича. Анна Юльевна Винокур с внучкой Анастасией (2012). Фото: Из личного архива Владимира Винокура

МУЖ

— С Тамарой мы вместе с 1974 года. Я был студентом последнего курса ГИТИСа и стажером московского Театра оперетты, а она — уже артисткой. Мы с ней вместе в спектаклях играли, и в двух из них у меня были главные роли. В первом, детском, «Не бей девчонок», я играл двоечника, а Тамара танцевала в образе фарфоровой куклы. Я сразу ее заприметил среди других прекрасных балерин. Само совершенство — необычайно серьезная, профессионально безупречная, а глаза… огромные, голубые. И очень независимая. На мои подкаты, ухаживания и забросы в ее сторону — а я с напором пошел — внимания не обращала. На «вы» со мной разговаривала — по-моему, вплоть до ЗАГСа. А я-то, курский парень, по-простому к ней, без экивоков. «Пойдем ко мне в общежитие, — говорю, — покажу тебе, как я живу». Однажды заманил.

Там у нас комната была на двоих. На стене чайник алюминиевый с водой висит, под ним — тазик, чтобы мыться прямо на месте, не бегая в общий душ. А по вечерам в этот чайник наливалось вино или коньяк — рядом Рижский вокзал, мы там по дешевке покупали. Ну, я включил музыку, винца в стакан граненый налил и давай в танце приставать к барышне. Она посмотрела на меня как на безумца, развернулась и ушла. Облом. И я не понимал, как современная девочка, артистка могла так поступить… Но сдаваться я не привык, и пришлось осаду продолжить. Все способы применял: знаки внимания, цветы, мороженое. Не меньше года это продолжалось.

И тут в институте наступает момент моего распределения. А в столичные театры зачисляют только при наличии московской прописки. И вдруг эта неподдающаяся девочка подходит ко мне и говорит: «Извините, я с мамой разговаривала, и она согласилась. Вы хороший артист, и мне жалко, если вас упекут куда-нибудь в захолустье. Поэтому могу вам сделать фиктивный брак. Совершенно бесплатно и без всяких обязательств с вашей стороны. А как только вас возьмут в театр, мы сможем развестись». Я обалдел: как такое вообще может быть?!

Обсудив все со своими родителями, сказал Тамаре: «Знаешь, мне совершенно наплевать, куда меня пошлют работать, а фиктивно жениться для меня оскорбительно. Вместо этого я хочу предложить тебе пойти за меня замуж не на один день, а на всю жизнь». Так я совратил молодую девушку. Мне было 26 лет, Тамаре — 20. Свадьбу сыграли самую веселую на свете, потому что собралась половина Театра оперетты: с моей стороны — певцы, с ее — балет. В ГЦКЗ «Россия» мероприятие проходило. Имеющихся денег не хватило бы, но театр помог, родители скинулись, спиртное разрешили свое принести.

В самом начале совместной жизни я пообещал юной жене: «Я обязательно стану богатым и знаменитым, и тебе не придется ни о чем беспокоиться».



С ансамблем «Самоцветы». Владимир Винокур — третий справа в нижнем ряду (1975). Фото: Из личного архива Владимира Винокура

ВНУК

— В раннем детстве мы жили в маленьком деревенском доме у дедушки с бабушкой по отцовской линии. С русской печью, в которой бабушка готовила щи, пекла пироги немыслимой вкусноты. Забавно, что в девичестве ее фамилия была Винокурова. А замуж вышла за Винокура. Потом я выяснил, что это не разные фамилии, а одна. Просто разнонациональная. Многочисленные бабушкины братья служили в царской армии. А когда туда брали евреев, им добавляли окончание «-ов».

Фамилия говорит сама за себя: прои­зошла от древнейшей профессии винокуров — тех, кто готовил спиртные напитки способом перегонки. Изготовителей вин, словом. Мой дальний прапрапрадед был владельцем винокуренного завода в Белоруссии.

Я застал обоих своих дедушек. С маминой стороны — Юлий. Участвовал в двух войнах. Он делал заготовки для обуви, а еще великолепно пел и играл комедийные роли в народном еврейском театре. У бабушки там же было амплуа травести… А деда по папиной линии звали Литман. Крепкий был мужчина, работал кузнецом, две войны прошел — империалистическую и гражданскую. Выпить стакан водки залпом для него пустяк. Однажды — я запомнил даже, что это было на майские праздники, — он стакан водки не допил, половину оставил. Посмотрел на него и сказал: «Что-то со мной не то. Наверное, детки, я помру». И две недели спустя умер.



С Аллой Пугачевой и Львом Лещенко (1987). Фото: Из личного архива Владимира Винокура

СЫН

— Мама моя, Анна Юльевна, жива, ей 94 года, и я в свои 68 лет еще ощущаю себя ребенком. Она говорит: «Спасибо тебе, сыночек. Ты подарил мне то, что когда-то нам обещали большевики, — счастливую безбедную жизнь…» Мама веселая, коммуникабельная, позитивная — я у нее подзаряжаюсь оптимизмом. Но в то же время она бывала очень строгой. Учительницей в школе работала, вела русский и литературу, в том числе и у меня. Я на уроках  обращался к ней на «вы» и по имени-отчеству — Анна Юльевна. И мне приходилось знать мамины предметы даже не на пять, а как минимум на шесть. Спрашивала она меня со всей суровостью. Заставляла много читать. Дома бесконечно сидела со стопками тетрадей, и я всегда удивлялся, как она еще успевает заниматься домашними делами. А ведь мы все были обстираны, наутюжены, сытно и вкусно накормлены.

У мамы день рождения 1 января, и поэтому я никогда не участвую ни в каких новогодних мероприятиях. На все приглашения у меня один ответ: «Нет таких денег, чтобы заставить меня где-то выступать в новогоднюю ночь». Новый год — только с мамой. Потом, если она уже ляжет спать, я могу уехать. Раньше в первых числах января я собирал всех ее подружек. Сейчас, увы, коллектив сильно уменьшился: многие ушли из жизни. Теперь приезжают мои друзья: Лева Лещенко, Саша Маршал, Алик Достман… Все приходят, не говоря уж о членах моей семьи.

Собраться, чтобы поздравить маму, — это традиция. Знаю, в редких семьях так бывает. Но для меня по-другому невозможно. Тамара первое время удивлялась, хотя у нее со своей мамой очень хорошие отношения. И Лева поражался, когда еще в далекие советские времена я звонил своим родителям в Курск отовсюду, допустим с Кубы — через спецсвязь меня соединяли. Он недоумевал: «Зачем?! Ты уже позвонил жене — пусть она им передаст, что все нормально». И я тогда, в 1979 году, сформулировал мысль, за которую до сих готов себя похвалить. Я сказал: «Лева, когда-нибудь изобретут какую-то немыслимую космическую связь или придумают другие технологические новшества, которые позволят людям соединяться друг с другом молниеносно из любых точек планеты, но… абоненты исчезнут. Звонить будет некому. Вот о чем надо помнить. И ловить момент — сегодня, сейчас разговаривать как можно больше». Так что с мамой я стараюсь общаться при любой возможности.

А двух других моих любимых абонентов — отца и брата (Борис старше меня на четыре года) — уже нет. Прихожу к ним на Кунцевское кладбище (они там рядышком), сажусь на скамеечку и вспоминаю всю жизнь. Для меня это как бы очищение…

В родительском доме всегда столы для гостей ломились. Все артисты, приезжая в Курск на гастроли, шли к моей маме. А встречал их брат. (По профессии Борис был инженером-строителем, но потом занялся организацией концертов.) Финал любого гастрольного выступления заканчивался фаршированной рыбой у мамы. Все у нее перебывали: Кобзон, Лещенко, Толкунова, Розенбаум, Буба Кикабидзе, Ян Френкель… Мама готовила феноменально и обожала всех угощать. В ее понимании невозможно, закончив работу, не посидеть за столом, тем более если речь идет о моих друзьях.

Однажды, в 1986 году, на концерте в «Олимпийском» я познакомил родителей с Аллой Пугачевой, и она призналась, что ее мама готовила очень вкусную фаршированную рыбу. Моя мама сказала: «Аллочка, я хотела бы, чтобы вы попробовали мою». Ну поговорили, и все — спасибо, до свидания. Забыли. А вскоре мне звонит Женя Болдин, тогдашний муж Аллы Борисовны, и сообщает, что Алла собирается на гастроли в Курск. И у меня там как раз концерт планировался. Я поехал на поезде, они — на машине. На границе Курска мы с братом их встретили, сопроводили, поселили. Курск забурлил: Пугачева приехала! Тут же сплетни пошли, что у нас с ней шуры-муры и она прибыла знакомиться к родителям Винокура. И невдомек народу, что с ней рядом муж. В какой-то момент Алла захотела пойти в наш старинный Сергиево-Казанский собор. И вот незабываемая картинка: идет Алла Борисовна в храм, и за ней — демонстрация, сопровождают люди. Но тактично себя вели, не доставали. А мамину фаршированную рыбу Алла до сих пор вспоминает.

И не только она. Помню, приехали мы в Курск с новой программой — «Выхожу один я…». Мама с папой, как обычно, устроили нам настоящий праздник: столы ломились от угощений. Шура Ширвиндт потом сказал: «В Москве не было такой премьеры, какая была в Курске». Я спросил: «Почему?» — «Потому что, — ответил, — не было фаршированной рыбы твоей мамы». Недавно мы с Александром Анатольевичем это вспоминали. Тридцать пять лет назад это было. Ему — под 50, мне — за 30. Я тогда думал: «Надо же, человек в таком почтенном возрасте, а какой юмор сохранил, какие у него живые глаза…» А сейчас мне 68, и я каждый день репетирую, что-то придумываю, горю бесконечными идеями, в конце концов, мне не перестают нравиться красивые женщины. Точно знаю, что 47 лет — это юность.

В профессии я оказался только благодаря маме. Она меня отдала в детский хор Дворца пионеров, и я был там солистом. Получил поощрительную путевку в «Артек», где на международном конкурсе исполнил песню Вано Мурадели «Бухенвальдский набат», за что был награжден золотой медалью — получил ее из рук самого Юрия Гагарина!

Когда началась мутация голоса, мама перевела меня в драматический кружок. Пришел я туда под Новый год. Все роли в новогоднем спектакле, который там готовили, были разобраны, кроме одной — задней части осла, под попоной. Передняя оказалась уже занятой. Так я сыграл свою первую роль. А вторая оказалась головокружительным, феноменальным скачком: в постановке «Красные дьяволята» мне была доверена роль Буденного.

Но на отца эти мои кульбиты впечатления не производили. Он в Курске был человеком очень известным и уважаемым — как он шутил, «умный еврей при губернаторе». Осев в Курске после войны, папа стал начальником строительного управления, потом возглавлял трест промышленного строительства, работал генеральным директором объединения «Стройдеталь». Построил почти все заводы города. Разумеется, он лелеял коварный замысел сделать из меня строителя. Хотел, чтобы я сначала окончил техникум, а потом, как он сам и как Боря, Ленинградский инженерно-строительный институт. Но… в семье не без артиста!

В строительно-монтажный техникум я все-таки поступил, а параллельно занимался на дирижерско-хоровом отделении в курском музучилище — на вечернем отделении. Когда вдруг озвучил дома свое желание поступать в театральный институт, папа меня вообще не понял. Только благодаря усилиям мамы согласился на это. Но когда после неудачной попытки поступления я вернулся домой, сказал: «Раз не поступил, иди в строительный». Вместо этого я сделал все возможное, чтобы пойти в армию. Находясь там, поступил в ГИТИС.


С Юрием Никулиным (1972). Фото: Из личного архива Владимира Винокура

АРТИСТ

— После того как Юра Маликов позвал меня влиться в их коллектив сразу в трех качествах — вокалиста, ведущего и пародиста, — из театра я ушел. «Самоцветы» тогда были на пике популярности, ажиотаж вокруг них был немыслимый, от поклонников ограждала конная милиция. Конечно, оказаться среди них было здорово. А мой плюс еще и в том, что пародия тогда была жанром неизведанным. Талантливейший Витя Чистяков начал было, но рано погиб. И больше никто этим не занимался, ниша была свободна. Поэтому первый же мой эстрадный номер — «Осечка» (его написали Юрий Волович и Ярослав Хоречко) — имел бешеный успех. В нем я, ухаживая за девушкой, желая потрясти ее воображение кругом своего общения, звонил ей по телефону, говоря голосами разных известных людей — Высоцкого, Сличенко, Магомаева, Папанова, — от чего она обалдевала.

А потом мы с Юрой сделали феноменальный номер: как песню Добрынина «Прощай» поет военный ансамбль, русский народный хор, цыгане, ВИА. Начиналось представление так: я выходил на сцену из зала, будто бы местный. За мной гнались тетушки-дежурные, бывало и милицио­неры, — никто не знал, что я не зритель. Но кое-как я до сцены добирался. «Здрасьте», — говорил. Маликов спрашивал: «Вы что хотите, молодой человек?» — «К вам хочу, в «Самоцветы». Возьмите меня». — «А кем вы работаете?» — «Солистом». — ­«Солистом?! А где?» — «На овощной базе — солю помидоры и огурцы. И я могу спеть». После чего начинал петь. Потом они выдавали мне форму, и дальше шел номер: я солировал в военном ансамбле… Это всегда проходило под гром оваций.

В 1977 году мне предложили пойти на Всероссийский конкурс артистов эстрады. Обязательно нужен был монолог. А у меня их еще не было. Где взять? Я — к своему давнему другу, Леньке Якубовичу. Он дал мне монолог «Про старшину Ковальчука», написанный им в соавторстве с Мишей Кочиным — оба кавээнщиками были. Мы его переделали, каждый абзац разбавили музыкальными вставками. Шикарный получился номер — о дружбе народов, что сегодня смешно звучит. Зал взрывался хохотом на все реплики: ­«Ефрейтор Груша, сколько времени вы собираетесь висеть на турнике? Кто сказал, «пока не созреет»?!», «Никак нет, то у него не голова свесилась — это кулак. Вот и я говорю: «Ого!», «Черных, выньте Великанова из-за шведской стенки! Как он туда залез?! Черных, я сказал: ­Великанова! Что вы делаете со ­штангой?! Нет, гвозди ею забивать не надо».

Первую премию на том конкурсе взяла Любочка Полищук, вторую разделили мы с Леней Филатовым, а третья была поделена между Ромой Карцевым и парой Роман Казаков — Илья Олейников. А я после конкурса начал делать сольную карьеру. Телефон раскалялся докрасна от звонков с предложением выступить. Потихонечку стал обрастать репертуаром, партнерами.

С Оганезовым сделали номер, ставший знаменитым, — «Певец и пианист», очень смешной. Я — периферийный певец, Левон — аккомпаниатор, они первый раз видят друг друга, и у них полная нестыковка во всем. «Глинка, «Попутная песня». Исполняется впервые!» — «Что значит «впервые»?! Ее поют уже 150 лет!» — «Мною впервые…» Гомерический хохот стоял в любой аудитории. Мы все время что-то придумывали, дурака валяли. Помню, на гастролях в Магадане я, как обычно, вышел на своих немыслимых платформах, с папкой для нот в руке, а другая рука — за спиной. Оганезов не знает, что там. Кладу папку на рояль, по тексту начинаю ворчать на пианиста, мол, что это такое, вы что, ноты первый раз видите… И вдруг вынимаю из-за спины топор и укладываю его рядом с нотами. Лева, конечно, раскалывается, умирает от смеха. Не зная, что с этим делать, он начинает играть… испуг. В итоге номер, который обычно шел пять-шесть минут, продолжается четверть часа — под нескончаемый хохот зала.

ХОХМАЧ

— С Левой Лещенко мы дружим уже 47 лет, что в нашем деле, в шоу-бизнесе, большая редкость. Лева — уникальный человек. В следующем году ему будет 75 лет, а глаз горит так, что ­20-летние позавидуют. У него и сейчас остался прежний юношеский задор. Несмотря на патетически-пафосную комсомольско-патриотическую часть своего репертуара, вне сцены он большой весельчак, балагур, феноменальный рассказчик и прекрасный анекдотист. И добрейшей души человек. Однажды он пошутил: «Володь, с моим покладистым характером, будь я женщиной, все время ходил бы беременным».

Мы с ним с юности любили подурачиться. На периферийных концертах, бывало, на сцене подменяли друг друга: я пел Левины песни, а он рассказывал миниатюры. А чтобы никто о подмене на догадался, мы выходили в одинаковых костюмах, да еще освещение специальное придумали.

Разыгрывали друг друга множество раз. Самый феноменальный случай был в Германии. Советское время, железный занавес, у нас все в дефиците. А там в магазинах глаза разбегаются. Мы оба купили себе по паре концертных туфель — дорогие, модные. Накануне отъезда домой я втихаря подменил Леве один башмак, в результате чего у него оказалось два ботинка на одну ногу. Думал, в Москве он позвонит мне расстроенный и тогда я расколюсь. Прилетели. Жду-жду, нет от него звонка. Звоню сам, жалуюсь: «Какая-то ерунда, немцы подсунули мне туфли на одну ногу». А Лева отвечает: «И тебе тоже?! Надо же, какая досада! А я обнаружил это у себя еще вчера, в Берлине, и, пока ты спал, сходил в магазин и обменял на нормальную пару». Так я остался с обувной коробкой, где лежат два левых ботинка разного размера. Впоследствии ее украсила надпись: «От Лещенко навечно!»

С годами мы научились чувствовать друг друга. Однажды Лева задумал меня разыграть — на мой звонок ответить женским голосом. Я позвонил, он взял трубку… и я женским голосом спросил: «Простите, а Льва Лещенко можно попросить к телефону?»

Поскольку я появился на свет 31 марта, отец подшучивал над мамой: «Что ж ты один день не дотянула до Дня дурака?» Мама отвечала: «Вот поэтому-то и не дотянула. Сознательно».

На всю жизнь запомнил розыгрыш на день своего рождения — из далекой юности. Левка мне его устроил. 31 марта мы в компании друзей шумно-весело отметили событие у меня дома, и под утро я завалился спать. Едва заснул — звонок. Лещенко. Голос тревожный, явно сильно нервничает. «Вова, выручай! Я на соседней улице застрял, машина заглохла. Притащи ведерко воды, иначе не выехать». Он тогда на дряхлых «жигулях» ездил. Я вскочил, давай искать ведро. Нашел, заполнил водой, потащил. Тамара опешила: «Что случилось?» — «У Левы проблема с машиной — не заводится». Выбегаю на улицу с ведром воды в чем был — в трусах, майке, с наброшенным халатом. Полшестого утра, вокруг ни души, только дворник наш метет метлой. Увидев меня, спрашивает: «Володя, а куда это ты спозаранку, да с ведром?» — «Да тут Лещенко, — говорю, — где-то застрял, а где, не пойму». — «А что, уже стали делать топливо для машин на воде?» — удивленно поинтересовался он. И тут до меня дошло: наступило 1 апреля.



— Надо нести людям радость, бодрить их. В этом я вижу смысл существования. Всем рекомендую взять за основу мой девиз «Сохраняйте улыбку!» — «Keep smiling!»
. Фото: Сергей Иванов

ФИЛОСОФ

— Я несколько раз мог погибнуть. Во время войны в Афганистане выступал на полевом концерте перед воинами-интернационалистами. Вдруг неподалеку от сцены друг за другом разорвалось два снаряда: недолет — перелет. От шока я даже упасть на землю не успел, так и стоял, замерев от ужаса. А кто-то, наверное, подумал: «Какой герой!» В Германии попал в жутчайшую автомобильную аварию. Два моих друга, ехавшие со мной в машине, погибли. Полгода я оставался обездвиженным — спасибо советским военным врачам в ГДР, вытянули. А немецкие медики, кстати, говорили, что ногу придется ампутировать. Потом, когда восстановился, я специально приезжал к ним — цыганочку станцевал. По поразительному стечению обстоятельств я в последний момент отказался от поездки на теплоходе «Адмирал Нахимов» — на том самом, роковом, который в 1986 году, столкнувшись с сухогрузом, затонул в порту Новороссийска и унес жизни сотен людей. А должен был — билет лежал в кармане. Но мы намеревались плыть вместе с Левой, а его неожиданно вызвали на концерт в Москву. Одному мне ехать было неохота, и я предпочел остаться «на шашлыки» с местными друзьями, а в Сочи потом отправиться на катере.

Потом я много раз задавался вопросом: что это — судьба отводит меня от беды или ангел-хранитель защищает? И не находил ответа. Хотя вывод сделал правильный: все, что с нами происходит, — не просто так. И я подумал: «Наверное, не пришла еще моя пора, не все, видно, доделал». Значит, надо доделывать.

Отец говорил: «Делай добро и не жди ответа». Сам он так и жил: кого-то в больницы устраивал, кого-то на работу, всем помогал и не ждал «обратки». Без стеснения могу сказать, что я тоже стараюсь делать добро, поэтому, наверное, мне и дарована Всевышним жизнь.

Вот сейчас делаю новую программу со своим театром, который создал почти три десятка лет назад. И радуюсь этому. Хорошие молодые ребята со мной работают, в труппе 16 человек. Мы неразлучны, на гастроли ездим только вместе. Я давно уже не выступаю один, отказываюсь, даже если предлагают очень выгодные условия. Коллеги недоумевают: «Зачем тебе эта головная боль? Как хорошо в одиночку: вышел, прочитал что-нибудь, спел и сам же все деньги получил». Да, согласен, финансово я теряю, зато в профессио­нальном и моральном плане получаю огромное удовольствие.

Вот о чем я часто думаю. Атеизм — это философия, и религия — философия, но вне зависимости от того, веришь ты или нет, нужно задумываться о том, что мы на этой земле гости. Вообще цивилизация человеческая — гостевая. А потому тот отрезок времени, который отведен, нужно прожить… ну, пусть не как у Островского — «чтобы не было мучительно больно», — а так, чтобы радостно было. Хмурый, мрачный, насупленный человек не способен ни сам радоваться, ни другим людям нести добро. И жизнь ему в тягость. С улыбкой все иначе. А значит, надо нести людям радость, бодрить их. В этом я и вижу смысл существования. Всем рекомендую взять за основу мой девиз «Сохраняйте улыбку!» — «Keep smiling!».

Когда я еще учился в ГИТИСе, параллельно подрабатывал в Цирке на Цветном бульваре — два сезона пел в программе с хорошим названием «Мечте навстречу». Годы спустя, когда я уже много выступал на эстраде, Юрий Владимирович Никулин сказал мне: «Мальчик, что же ты обманул меня? Говорил, хочешь стать певцом, а стал клоуном». Я действительно клоун, или, как пою в одной из песен, «я шут гороховый». И это «звание» для меня самое почетное и дорогое.


Владимир ВинокурВладимир Винокур

Родился: 31 марта 1948 г. в Курске

Семья: жена — Тамара Первакова (63 года), в прошлом артистка балета; дочь — Анастасия Винокур (31 год), балерина, артистка Большого театра и «Цирка дю Солей»; внук — Федор (1 год)

Образование: окончил факультет промышленного и гражданского строительства Курского монтажного техникума, факультет музыкальной комедии ГИТИСа

Карьера: с 1972 по 1973 год — артист Цирка на Цветном бульваре. С 1974 по 1975 год — артист Театра оперетты. С 1975 по 1977 год — участник ВИА «Самоцветы». Артист «Москонцерта» и «Росконцерта», певец, пародист, радио- и телеведущий, художественный руководитель «Театра пародий Владимира Винокура»

Загрузка...