Владимир Шевельков: «Тема свободной любви для меня закрыта навсегда»

— Владимир, некогда ваша актерская популярность в родном отечестве была сногсшибательной, а потом вдруг вы на долгие годы исчезли с экрана. Что произошло? Вас перестали снимать?

— Нет, я сам отказался сниматься, ушел из профессии. После фильма «Сердца трех» почувствовал, что живу не так, как душа просит, и сказал себе: «Ничего этого я больше не хочу».

— Простите, чего «этого»?

— Я испугался той невероятной славы, узнаваемости, которые прямо влезли в мою жизнь. Все глазеют, проходу не дают — все время, без пауз. В подъезде стены исписаны, какие-то люди постоянно сидят возле дома, пристают с расспросами, звонят ночами. Вся эта катавасия продолжалась с 17 до 30 лет. И наконец я понял простую штуку: мне этого не надо. Не хотелось мне нравиться всем. Я перенасытился актерством. Притом что перспективы вырисовывались вполне приличные.

— Артисты, наоборот, мечтают о таком, ради популярности и идут в профессию…

— Значит, я был неправильным артистом. Как раз из-за популярности я и изолировался — закрылся ото всех на 12 лет. Позвонил в актерские отделы киностудий и поставил перед фактом: «Забудьте про меня, на десяток лет я из кино ухожу…» Правда, когда несколько лет спустя заметил, что меня стали меньше узнавать, вдруг испугался, запереживал, но потом подумал: «Ну и слава Богу, я же этого хотел».

— Чем же занялись, расставшись с актерским делом?

— Разным. Допустим, поработал барменом в Питере, в ресторане «Адмиралтейский». Полгода стоял за барной стойкой — наливал спиртные напитки, смешивал коктейли, кофе варил. Подзарабатывал, словом. Но это оказался вообще не мой мир, очень скоро я стал всех ненавидеть. Тогда ведь все только начиналось — зарождение «бандитского Петербурга», беспредел. И я впрямую соприкоснулся с отвратительной изнанкой жизни. Увидел пожарных и ментов, которые не просто попрошайничали, а буквально вымогали деньги. Проверяльщиков, приходивших ради того, чтобы пожрать на халяву, а потом хапнуть взятку. Накачанных безжалостных людей в спортивных шароварах и кожанках, с золотыми цепями на шеях. Я наблюдал жестокость и злобу. На моих глазах шестеро человек, захлебываясь азартом, избивали одного; здоровенные молодчики оскорбляли и унижали пожилую женщину. Насмотрелся я на братков всех мастей: воры, налетчики, фарцовщики, бандиты… Достаточно сказать, что наше заведение полюбилось представителям питерского криминала, они регулярно у нас тусовались. Что и показано в книгах Андрея Константинова, описывающих реальные события, по которым был снят сериал «Бандитский Петербург». Я своими глазами увидел, из чего состоит бандитизм, рэкет. И уяснил: лишь со стороны можно подумать, что это весело и бодро, а изнутри все ужасно. Меня лично не били и даже не пугали толком, но я видел, как топтали людей, и… ничего не мог изменить. Суровая реальность, страшное ощущение собственной беспомощности. Через полгода такой жизни я из бара сбежал. Но мой прежний восторженный мир рухнул, наивность и романтика ушли навсегда. Я даже стихи перестал писать.

— Может, хотя бы романтические отношения скрашивали негатив? Все-таки вы были красавчиком, барышни не обходили вниманием…

— Я и сам млел от женщин, бого­творил женскую красоту. Когда на меня обрушилась слава, действительно появилось много новых барышень, и, если честно, я не анализировал, почему они рядом. Никому не отказывал, искренне полагая, что должен дать девушкам то, что им хотелось: мол, пусть для себя отметят победу. И происходило это практически безостановочно. При этом эмоционально я в такие отношения-сиюминутки не вкладывался, поскольку никого не приручал, не обнадеживал, не обманывал, никому ничего не обещал и, соответственно, никакой ответственности и укоров совести не чувствовал. Когда у меня возникали влюбленности, ведущие к более длительным отношениям, все эти ангелы исчезали. Но в периоды любовного безвременья они, как птички, снова слетались с разных сторон. Я не знал тогда великой поговорки «Чего хочет женщина, того хочет Бог», но интуитивно исполнял желания девушек, крутившихся вокруг меня.

Наконец пришла пора, когда и от этого я устал. Понял, что мне нужна одна женщина — та, которой хотел бы отдавать себя полностью. И когда встретил Иру, ставшую впоследствии моей женой, осознал: это Она. Моя жизнь радикально изменилась. Тема свободной любви закрылась навсегда. Я открыл для себя прелесть семейной жизни.

— Не сожалеете о прежних связях?

— Я готов откровенно сказать всем молодым людям обоего пола: для семейной жизни и в целом для личных отношений сексуальный опыт имеет огромное значение. Не обязательно иметь по несколько партнеров или парт­нерш одновременно, но если даже было и так, ничего плохого в этом нет — в дальнейшем это только поможет. Ни в коем случае не следует казнить себя за предыдущие контакты. Они — для приобретения жизненного опыта, для того, чтобы потом, создав семью, не мучиться от осознания, что выбран не тот человек.

— Какими же достоинствами располагала Ирина, что сумела увлечь прелестями семейного быта такого беспутного донжуана?

— Во-первых, ее внешний облик полностью соответствовал моим представлениям о женской красоте, а мы, мужики, помешаны на визуальном восприятии женщин. На момент нашего знакомства Ире было 19 лет, и первоначально я, конечно, запал на ее красоту. Но в результате не это оказалось самым главным. Для меня в этой девушке совпало все: сексуальность, великолепная внешность (высокая, белокурая, божественного сложения) плюс характер, интеллект, человеческие качества, безу­пречный вкус, чувство стиля, выбор приоритетов. (С улыбкой.) И хотя другие девушки, с которыми я встречался, безусловно, тоже не были бракованными, Ира превосходила всех. Я увидел теплоту ее отношения к своим близким — родителям (они инженеры), брату. Был поражен, как, будучи самой младшей в семье, она оберегает этот мир. Я не знал, что такое бывает. Подумал: «Круто, мне это нравится», — и захотелось такого же отношения.

Познакомились мы с легкой руки моего брата: вместе оказались на вечеринке, куда Ира пришла в компании по­дружек. Она была студенткой филфака университета и успешно работала манекенщицей в Ленинградском доме моделей: ездила за рубеж и зарабатывала огромные по тем временам деньжищи. И мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы увлечь ее своей персоной. Она долго держала оборону, но все-таки сдалась, и в 1992 году мы поженились: мне был 31 год, Ире — 22. Пару лет спустя у нас родился сын, потом дочь. Институт Ира окончила, от работы манекенщицы отказалась и стала идеальной домашней хозяйкой. А я — главой счастливого семейства.

— Как приноровились справляться с конфликтными бытовыми ситуациями?

— Много лет назад мы поняли главное: надо разговаривать — все обсуждать, все объяснять. Такой пример. На первый взгляд он похож на сумасшествие, но с точки зрения психологии отношений, взаимной притирки абсолютно показателен. Первый раз я привел Ирину к себе домой. Мы поужинали, она вымыла посуду и поставила тарелки в сушилку так, как привыкла, правой рукой. То есть донышки получились слева. А у нас в доме принято ставить посуду по-другому. И когда я подошел к сушилке за тарелкой, ощутил прилив жуткого раздражения. Знаете, что я сделал? Сообщил об этом Ире. Но не в форме упрека: мол, как ты могла?! А просто поделился своим ощущением: «Представляешь, меня прямо штырнуло…» Понимаете, в чем штука? Таким образом я и себя успокоил, объяснив самому себе, что это полная чушь, и девушке рассказал, что бывает такая лажа. А мог бы носить это раздражение в себе, взрастить его до бешенства и в результате лет через пять, уже поседевший от злости, выплеснул бы его на свою жену в момент очередного семейного скандала. Короче, я уяснил простую истину: не стоит менять другого человека, гораздо лучше обоюдно идти друг другу навстречу. (С улыбкой.) В итоге мы ставим тарелки как кому угодно.

— Как прочувствовали отцовство?

— С точки зрения понимания ситуации я все просек моментально. А эмоцио­нальное восприятие ребенка, осознание пришло позже. Вообще рождение детей — событие, не только взрывающее эмоции, но и переворачивающее жизнь. У меня произошло полное переосмысление. Я сделал важное открытие. Когда детей нет, ты на подсознательном уровне ощущаешь себя венцом природы, пиком совершенства. Кем бы ты ни был, чем бы ни занимался, ты на вершине пирамиды, в основании которой — твои родители. И ты, божество, пребываешь в прекрасном убеждении, что мир вращается вокруг тебя, а родители — просто твои подданные. А в момент рождения ребенка (именно тогда, а не в период беременности жены) ты осознаешь, что с пика пирамиды вдруг — раз, вжих! — и переместился вниз. Оказался в основании треугольника вместе со своей женщиной, матерью ребенка. В одну секунду соотношение сил изменилось: надо мной появился человек, который главнее меня — просто во всем круче!

— Чем ваши «главные люди» занимаются?

— Дочка учится в школе, она артистичная, творческая, в чем-то даже талантливая. Занимается танцами, музыкой, рисованием, верховой ездой. А сын — студент. Когда-то Анд­рей спросил маму: «Кем лучше всего работать?» Она ответила: «На мой взгляд, самое крутое из всего, что существует, — стать известным оперным певцом. Учишь арии, поешь их по всему миру, а с собой возишь только ноты. У тебя полная свобода и независимость, тебя все любят, и за это ты еще получаешь приличные деньги». Он промычал печально: «У-у…» — и ушел. После этого, правда, некоторое время ходил по квартире, напевая куски из опер, которые когда-то слышал. Вскоре к нам пришла помощница по хозяйству, которую мы очень любим, и Андрюха, прервав свои напевы, обратился к ней с тем же вопросом: «Валентина Александровна, а вы как думаете, какая профессия самая хорошая?» Она сказала: «Я знаю одну отличную работу — при ней ты ни от кого не зависим, к тебе все хорошо относятся и денег всегда полный карман». — «Ну-ка, какая же?» — «Сантехник». Сын посмотрел на маму долгим взглядом, после чего с оперным пением было закончено. (Смеясь.) Сейчас Андрей учится на четвертом курсе юридического факультета Санкт-Петербургского университета.

Я считаю, что обязанность родителей — показать детям разные варианты существования, помочь, дать возможность найти таланты, а задача ребенка — сделать свой выбор. Точно так же я осознал, что с детьми надо все время говорить. Пока они еще в нежном возрасте, стараюсь им многое объяснить. Например, советую: «Если вы хотите нормально жить, то до 30 лет надо работать по полной. Фигачьте на всю катушку — потом в любом случае будет легче. Потому что вы уже будете подготовленными ко всему».

— Со своими родителями вы ладили?

— Я внимательно следил за братом (Виктор старше меня на три с половиной года) и учился на его ошибках. Мои наблюдения привели к пониманию, что бузить и козлить — ругаться, психовать, требовать у родителей деньги и уходить в 16 лет из дома — не нужно. Поэтому ничего подобного не делал.

Жили мы в питерской коммуналке, рядышком с Русским музеем. Дружным, сплоченным, позитивным семейством. Мама — из Моршанска, из многодетной семьи, почти полностью уничтоженной в годы войны. Ее старший брат 19-летним погиб в 1941 году: немецкая авиация разбомбила стоящий на перроне железнодорожный состав, отправляющийся на фронт. Моя бабушка не пережила его смерти. Еще один брат умер маленьким, и осталось у деда четыре дочери: тринадцати, одиннадцати, девяти и двух лет. В 11 лет мама моя начала трудовую деятельность — вкалывала на лесоповале, зарабатывая на всех. Приехав в Ленинград совсем девчонкой, пошла на завод — много лет работала слесарем. После рождения моего брата заводскую работу бросила и оформилась уборщицей в Институт востоковедения. С пяти до восьми утра убирала, а все оставшееся время посвящала нам. Семья была единственным смыслом ее жизни.

Отец наш — из Тульской области, из деревни Сорочинки. После пятилетней службы в армии (был авиатехником) он обосновался в Питере, устроился на Кировский завод. Это человек, который реально сделал себя сам. В девять лет оставшись без отца (дед мой погиб в советско-финскую войну — у меня сохранилась похоронка), он, старший из троих детей, практически тащил на себе семью. Работал сызмальства, 15 лет стоял у станка, прошел путь от ученика токаря до токаря шестого разряда! Параллельно получил два высших образования и в результате сделал головокружительную карьеру: занял должность ведущего инженера Кировского завода. Как блестящий специалист в области тракторных двигателей он часто ездил в длительные зарубежные командировки — в Америку, в Ирак (был лично знаком с Хусейном). Папаша очень много знал. Выдержанный, точный, скрупулезный, с мягким юмором и каким-то своим, необычным взглядом на жизнь, он открывал нам с братом новые горизонты и всегда был олицетворением надежности — словно парус, направляющий семейную лодку, воплощением которой была мама.

Жизнь нашей семьи поделилась на два этапа: счастливый и несчастливый. В какой-то момент чудные отношения родителей стали расползаться, начались терзания. И все по причине женской сварливости. К сожалению, женщинам свойственно с возрастом становиться излишне нервными. И с мамой произошла такая штука. Вообще-то, как я уже говорил, она человек добрейшей души — заботливая, хлебосольная, открытая. Но вдруг ее развернуло. Она стала твердить, что многое в жизни переоценила, что доброта хуже воровства, — словом, начала пилить отца. Постоянно. Это отвратительное качество, вдруг выползающее у женщин, вызывает серьезные проблемы. У нас дома началось форменное безобразие: мамины нервные срывы, эмоциональные вспышки возникали все чаще. Основная причина — ревность к папаше, причем совершенно безосновательная. Нам с братом под горячую руку тоже доставалось по полной. Мы никак не могли маму остановить, ограничить какими-то рамками. Жуткое было время, и продолжалось оно очень долго — раздрай начался, когда мне было лет четырнадцать.

Хочу внести вклад в философию женской жизни — может, кому-то пойдет на пользу. Дорогие, прекрасные создания! Ну пожалуйста, сдерживайте себя, обуздывайте эмоции, переключайтесь с газа на тормоз — ради мира в семье, ради спокойствия в отношениях с вашими нелепыми мужьями. Не надо пенять, что ради кого-то вы отдали свою молодость. Не отдавайте вы ее, оставьте себе! И живите полной жизнью, вместо того чтобы совершать подвиг во имя кого-то или чего-то. Никаким мужикам

ничего отдавать не надо. Мы создания примитивные и поэтому гораздо лучше помним яркие, безумные встречи, а не какие-то жертвы. Так уж мы устроены, поверьте.

Разумеется, семейные конфликты отразились на здоровье родителей. Мама практически спалила отца — у него было три инсульта. На первых порах, не понимая смысла случившегося, она все еще продолжала свои воинственные действия. Но постепенно осмысление пришло, и… мама стала рассыпаться: с ногами были проблемы, со зрением, под конец потеря памяти, ампутация ноги… Чудовищно тяжелый был период. Они одновременно лежали в больницах и из жизни ушли тоже практически в одно время, с дистанцией в десять дней, — сначала папа, а вдогонку и мама, так и не узнав о его смерти. Десять лет назад это произошло… После смерти родителей пришло страшное в своей очевидности осознание: они ушли навсегда, и с этой поры никогда больше ни один человек не будет относиться ко мне так, как они. Свыкнуться с этой мыслью было невыносимо…

— Владимир, вы начали сниматься в кино совсем юным. Каким ветром вас занесло в актерские дебри?

— После школы я, можно сказать, по знакомству поступил в Ленинградский электротехнический институт. А поскольку я был парень спортивный (легкой атлетикой занимался, в футбол играл), меня заприметил институтский физрук. Я выдавал на его занятиях лучшие показатели, превосходящие все нормативы ГТО, и он относился ко мне с явной симпатией. Он знал о том, что технические науки мне даются с трудом, а на конкурсах чтецов я выступаю отлично. И тогда, услышав от знакомого, что на киностудии ищут исполнителя главной роли в фильм о подростках «В моей смерти прошу винить Клаву К.», он предложил мне пройти кинопробы. Это был шанс, о котором я грезил с детства. И я за него ухватился.

Так я в 17 лет оказался на «Ленфильме». После отбора, длившегося два месяца, был утвержден. Дальнейшее мне показалось веселым дуракавалянием: все так прикольно, необычно, чепуховина какая-то… Не врубился я, что попал на съемки настоящего кино. И когда на площадке вдруг увидел Любовь Полищук — прекрасную и уже мегаизвестную, — обратился к ней с вопросом:

«А вы что тут делаете?» Она опешила: «То есть?!» — «Ну, вы же потрясающая артистка, а сюда-то зачем пришли?» — пояснил я, подразумевая, что здесь вроде как дилетанты собрались, все несерьезно. И тут же почувствовал, как атмосфера вокруг меня накалилась. Повисла зловещая тишина. Обернулся, а там все члены съемочной группы, включая замечательного режиссера Эрнеста Викторовича Ясана, смотрят на меня, идиота. И до меня дошло, какую же бестактность я совершил по наивной глупости своей, как незаслуженно обидел талантливых людей.

А вскоре после начала съемок я опять отличился: меня накрыло ощущение собственной крутизны. Еще бы: мне, никому не известному пацану, свезло играть главную роль в настоящем кинофильме в компании знаменитых артистов! Башку снесло набекрень. Даже заметить не успел, как оборзел. И откуда взялись такие «наикрутейшие» замашки — высокомерие, заносчивость, дерзость, наглость, вызывающее поведение по принципу «мне все дозволено», — не представляю. Естественно, всех это бесило. А я лишь распалялся, еще больше раздувался от осмысления собственной важности. К счастью, несколько недель спустя один ассистент режиссера вправил мне мозги. Жестко со мной поговорил, что называется, без скидок на возраст и неопытность. Внятно прояснил и мое нынешнее положение, озвучив, что я «никто, ничто и звать никак», и будущее обрисовал. Смысл «рисунка» сводился к тому, что после съемок меня выкинут на помойку, поскольку таких, как я, до фигища, и когда я начну ломиться во все двери, умоляя взять хоть куда-нибудь, меня опустят по полной во всех смыслах. Услышав о возможности таких перспектив, я немедленно очухался, и мое «звездение» ликвидировалось. К счастью, ничего из перечисленного в моей жизни не произошло. Наоборот, сразу после этого фильма я сыграл интересную, характерную роль в картине «Приключения принца Флоризеля». Затем, бросив свой институт, поступил во ВГИК, и к моменту его окончания у меня за плечами было уже 15 картин, в половине которых я играл главные роли.

— В вузе к вам, наверное, с пиететом относились?

— Да меня выгоняли оттуда девять раз! То за неуспеваемость по нелюбимым предметам, то за аморальное поведение, недостойное советского студента (застали в аудитории с девушкой непосредственно в момент интимной близости), то за конфликт с педагогом по истории КПСС — я разозлился на него и спросил во время экзамена: «На хрена нам все это надо?» Обидно было: сам задает вопрос, а во время ответа студента, ночами учившего ненавистный предмет, читает газету. Хоть бы вид сделал, что ему интересно. В следующий раз я вступился в деканате за однокурсников, которых отчисляли за неуклюжее выступление в поддержку антитоталитарного, антикоммунистического польского движения «Солидарность». И меня стали изгонять за компанию с ними. В итоге их вернули, а меня поперли, но потом тоже решили возвратить — в очередной раз сжалились и восстановили. По сути, основная моя проблема заключалась в том, что я постоянно добивался справедливости. А последней каплей, уже на четвертом курсе, незадолго до дипломного спектакля, стало то, что я заснул на репетиции руководителя курса Евгения Матвеева. Накануне мне практически не удалось поспать: целый день снимался, а ночью озвучивал. Я был совсем измучен — вот и вырубился. Из дремы меня выдернул гневный окрик мастера: «Да ты что себе позволяешь?! Таким, как ты, не место в искусстве!» Мои жалкие попытки извиниться действия не возымели, и я был отчислен — за профнепригодность. Уникальный случай во вгиковской истории. Но Матвеев вообще меня недолюбливал.

— За что?

— Вот не знаю. Наверное, я дурак. Очевидно, нужно врать, делать правильное, соответствующее моменту лицо, лизнуть вовремя. А у меня так никогда не получается — не понимаю я, как это сделать. Однажды вышла такая история. Евгений Семенович рассказывал о своей встрече с Брежневым, вспоминал, как они сидели за одним столом, беседовали и он своими глазами видел государственную печать, ручку генерального секретаря КПСС. В момент кульминации даже прослезился. Все слушали внимательно, затаив дыхание, а я хихикнул. Он увидел это и… (Смеясь.) Видно, осадочек остался. А дип­лом получить мне все-таки удалось, но на следующий год, причем я сам обзванивал членов государственной экзаменационной комиссии — просил принять у меня экзамен.

— С режиссером знаменитой картины «Гардемарины, вперед!» Светланой Дружининой вы тоже конфликтовали? Поговаривали, что именно по этой причине в продолжении фильма вашего героя, князя Никиту Оленева, играет другой артист.

— Не совсем так. Конкретного конфликта не было. Да и с актерами у меня получился идеальный контакт. На везение режиссера, собралась потрясающая позитивная команда людей, давно знающих друг друга: наша троица (Сергей Жигунов, Дмитрий

Харатьян и я), а также Таня Лютаева и Оля Машная, с которыми мы вместе учились во ВГИКе, да еще Миша Боярский. Безо всякого напряжения мы играли дружбу и любовь, поскольку именно такие отношения нас связывали. Но во всем остальном я ощущал себя чужаком, по ошибке занявшим не свое место. С первого же съемочного дня мне давали это почувствовать. Дело в том, что Дружинина планировала снимать в этой роли своего сына, но по ряду причин он принять участие в работе не смог. Тогда Дима Харатьян и Сережа Жигунов предложили мою кандидатуру. Но, хотя меня утвердили, негативно-уничижительное отношение ко мне и режиссера, и других членов группы даже не скрывалось и проявлялось в каждой мелочи. Дескать, радуйся, что взяли, будь благодарен и знай свое место. Это ударяло по самолюбию, дергало. Я нервничал, переживал, психика не выдерживала напряжения. Не справляясь с собой, я начал огрызаться, дерзить, стал прогуливать съемки, выдумывал какие-то болезни. Не мог я нормально существовать в атмосфере такого отчуждения.

— Так чем же, кроме смешивания коктейлей, вы занялись в период многолетнего табу на киносъемки?

— Давным-давно, еще со съемок «Флоризеля», меня захватили мечты о кинорежиссуре. Хотелось снимать, вживую учиться режиссуре. Но в конце 1980-х в нашем кинематографе начались серьезные проблемы, и я смекнул, что можно попробовать подобраться к воплощению мечты с другого бока. Рек­ламы у нас в стране тогда не было, и я решил стать первопроходцем — попробовать сделать то, чего еще никто не делал. Вместе со своим концертным директором открыл первую независимую компанию по производству рекламы и теле-, кино-, видео- и радио­продукции. Я получил возможность самостоятельно снимать, сделать пусть крошечный, но все равно фильм! Сначала сам искал клиентов, убеждал их в том, что видео­реклама им необходима, и гарантировал, что снимем ее идеально. Сочинял сюжеты, сценарии роликов, договаривался с артистами, вертелся как заведенный волчок. И все это мне ужасно нравилось. Тогда я еще снимался в «Сердцах трех», потом в продолжении, и работа была мне по душе. И все же я понимал, что новое дело интересует меня гораздо больше, да и совмещать его с кинематографом нереально: пока бегаешь по съемочной площадке, заказчики расползаются. Вскоре я создал вторую аналогичную контору, где опять все придумывал сам, а потом, объединившись с другими людьми, мы открыли еще несколько рекламных агентств. В итоге было снято огромное количество роликов, музыкальных клипов — около тысячи! Поначалу совсем за смешные деньги — $20-30, но мне на это было наплевать, меня захватывал процесс кинопроизводства!

Наконец я почувствовал, что готов попробовать себя не только в рекламной режиссуре. И когда мне вдруг предложили роль старлея Иконникова в сериале «Опера. Хроники убойного отдела», согласился вернуться в актерскую профессию. Но лишь при условии, что мне дадут снять серию. Продюсеры были не против, и в итоге я снял для сериала не один, а пять фильмов. Этот режиссерский дебют дал старт новым работам. Я сделал несколько двухсерийных мелодрам, потом четырехсерийную картину «Васильевский остров» с Алисой Фрейндлих и Екатериной Васильевой в главных ролях, сериалы «На край света», «Женские мечты о дальних странах», «Станица», заканчивал «Тест на беременность», начинал «Рожденную звездой». А теперь вплотную приблизился к своей главной мечте — стать настоящим кинорежиссером. В этом году, дай Бог, выйдет моя полнометражная

картина «О чем молчат французы», и из этого же материа­ла — четырехсерийка для телевидения. Вот такой подарок я сделал самому себе к юбилею.

Мне удалось найти тему и убедить людей из Министерства культуры в том, что я предлагаю хороший сценарий. И меня поддержали, открыли финансирование. Правда, деньги дали как на дебютное кино, что очень странно, поскольку мною снято какое-то немыслимое количество кинопродукции. Ну и ладно. Но в связи с этим мне пришлось изыскивать дополнительные средства, потому что выделенных никак не могло хватить. Я попросил друзей помочь с кредитами, и, слава Богу, они поручились за меня, за что им большое спасибо. Тем не менее риски и ответственность на мне. По современным меркам мирового кинематографа деньги смехотворные, но это суммы не из моей жизни. Волнуюсь сильно, на карту поставлено все. Но отступать некуда, цели определены, и задачи понятны.

— А о чем фильм?

— Я давно знаком с писателем Владимиром Корневым, и мне очень нравилась его книга «О чем молчат французы», написанная еще в 1980-х годах. И вдруг я осознал, что этот Вовин сюжет как нельзя лучше подходит для фильма, который мне хотелось снять. Мы его переиначили, поменяли многих персонажей, мотивации изменили, и в итоге год спустя получился сценарий. С одной стороны, это камерная, пронзительная история любви, а с другой — зрительское кино, этакий динамичный, калейдоскопический аттракцион, мейнстрим, как сейчас принято говорить. С элементами мистики, триллера, детектива и музыкой Сергея Шнурова. Я определил жанр как фантастическую трагикомедию.

В основе — история парня со странным именем Тиллим Гвидонович Папалексиев. Благодаря любви женщины он обрел мистический дар… Параллельно выясняется, что точно такая же история в свое время случилась с Наполеоном. Его тоже полюбила русская женщина (прапрапрабабушка возлюбленной нашего героя), и именно благодаря ей Бонапарт стал тем, кем

стал. Однако император предал свою любовь, и дар его пропал. Чтобы вернуть ту женщину, а с ней — утерянное дарование, он был вынужден напасть на Россию. Об этом и молчат французы. (С улыбкой.) Вот так — шерше ля фам.

По моему глубокому убеждению, все, что происходит в нашем мире, — результат деятельности женщин. Не зря вы созданы самыми красивыми и загадочными существами, живущими на этой планете. Вы — нежные, сильные, повелевающие всем на свете — правите миром! И хорошее создаете вы, и трагическое — от вас же. Так всегда было, так и будет. Женщина способна любого мужчину и счастьем одарить, и до инфаркта довести, может в бомжа превратить, а захочет — сделает генералом или академиком… Вот про что фильм.

— С какими ощущениями готовитесь встретить юбилей?

— Знаете, я никогда, что называется, не был в тренде. Я не заслуженный, не народный, у меня нет выданной государством квартиры, машины, дачи, я не принимаю участия в жюри фестивалей… Тем не менее я считаю, что мне и моим близким есть чем гордиться. Старался жить честно и искренне, не врал, не угождал, не изворачивался, никого не обижал, гадостей не делал. И по большому счету, пожалуй, никому ничего не должен. Слава Богу, не довелось спекулировать, всегда обеспечивал себя и родных только за счет творчества. Несколько раз начинал с нуля и кое-чего в профессии добился… Мне кажется, в сумме это неплохой результат. И все-таки самым главным достижением в своей жизни я считаю семью — мою всегдашнюю защиту и поддержку. (С улыбкой.) У нас на самом деле получилась отличная команда.

---

Владимир Шевельков

Родился: 8 мая 1961 года в Ленинграде

Семья: жена — Ирина, филолог; сын — Андрей (22 года), студент юрфака СПбГУ; дочь — Александра (13 лет)

Образование: окончил актерский факультет ВГИКа

Карьера: актер («В моей смерти прошу винить Клаву К.», «Приключения принца Флоризеля», «Поезд вне расписания», «Гардемарины, вперед!», «Сердца трех»); режиссер (около 1000 рекламных роликов и клипов, сериалы «Васильевский остров», «Станица»)