Владимир ЛЮБИМЦЕВ: дочка называет отца «деда Халк»

— Володя, фестиваль в Нижнем Новгороде дал вам с отцом возможность больше времени провести вместе?

— Конечно, мы же до этого почти пять месяцев с ним не виделись, с самого начала карантина. Я сидел дома в Москве, а отец с семьей — в деревне в Карелии, только по телефону обменивались новостями. Лично я карантин очень строго соблюдал, кроме магазина, практически никуда не выходил. В Нижнем Новгороде мы наконец с отцом встретились, правда, через пару дней у меня сложилось впечатление, что он уже устал от меня. (Смеется.) Он ведь там работал, а я по большому счету отдыхал. Наблюдая за отцом, учусь у него определенной собранности и умению правильно общаться с людьми. Готовлюсь в будущем тоже стать президентом. (Смеется.)

— Ты в Нижнем Новгороде второй раз, чем тебе запомнился этот город?

— Теплым приемом и атмосферой, конечно. Очень красивый город, и все заведения, где я тут побывал, просто прекрасные, очень хорошая кухня. В этот раз приехал, конечно же, благодаря папе, который меня просто вытащил из домашнего «заключения», чтобы я хоть немного развеялся после карантина. Но в итоге посмотрел на меня и сказал: «Будешь отрабатывать — вести закрытие фестиваля!» Для меня это было впервые, но вроде бы справился, всего пару раз оговорился. (Смеется.) Мы с моей соведущей Лукерьей Ильяшенко постарались сделать все весело, легко и задорно.

— Чем сегодня вспоминается нахождение в самоизоляции?

— Мне кажется, если бы не приняли таких жестких мер, то все могло быть еще печальнее, есть примеры других стран, где погибших было в десятки раз больше. Хотя сидеть дома было, конечно, тяжело, и ничего особо полезного я за это время не сделал. Планов было много, а на деле все выходит иначе, потому что дома заниматься крайне тяжело — учиться, тренироваться, репетировать. Обмен настоящей, живой энергией происходит только во время партнерства, в том же театре или на съемочной площадке. Но я тренировался, поддерживал спортивную форму, набрал хороший рабочий вес, что многие отметили.

— Месяц назад ты наконец завел «Инстаграм», что тебя к этому подтолкнуло?

— Завел его больше с позиции профессиональной деятельности, потому что все говорят, что у артиста обязательно должен быть «Инстаграм». Я года три это выслушивал и вот решил попробовать. Пока всего чуть больше десяти постов сделал с фотографиями из своей недавней «бородатой» фотосессии. Ну а к фото ставлю какие-то цитаты из недавно прочитанных книг.

— Да, на тех фото ты прям бородатый дядька! А в жизни встретились— ты все тот же юноша и на свои 30 лет не выглядишь. Тебе в каком образе комфортнее?

— Мне все хорошо, разницы особой нет. На карантине просто решил попробовать совсем не бриться, чего никогда не делал, и посмотреть, что из этого получится. Почти три месяца растил бороду, а потом меня вызвали на пробы, где потребовали побриться: «Мы не можем тебя нормально рассмотреть, только бороду твою разговаривающую видим!» Ну и перед тем, как побриться, решил себя таким запечатлеть на память. Брить не жалко было, потому что в любой момент можно снова отрастить. Да я и в жизни под ноль никогда не бреюсь, сохраняю легкий налет брутальности. (Смеется.)

— Тебе в конце прошлого года исполнилось 30. Обычно с этого возраста у мужчин начинается переосмысление жизни, как еще говорят — кризис среднего возраста. Тебе присуще подобное самокопание?

— В принципе да, я вообще сомневающийся человек. Цифры меня не волнуют, я больше за работу переживаю, что не сделал еще чего-то важного. Для меня сейчас профессия на первом месте. И пока я не могу сказать, что доволен собой на этом этапе. Я не выполнил поставленные перед собой задачи и пока только надеюсь на то, что когда-нибудь все это сделаю. Хочется больше работы и в театре, и в кино, по пока все как-то заглохло. Хотя в МХТ им. Чехова, где я служу, все в порядке, и нашу стажерскую группу перевели в основной состав. За нами остается большой спектакль, который мы начали готовить к выпуску, но перенесли из-за пандемии на целый год. А также из-за театра я отказался от главной роли в кино у режиссера с мировым именем, потому что там совпадали сроки с театральной премьерой. Считаю, что стратегически я принял правильное решение, а вот тактически, возможно, совершил ошибку. Многие у виска покрутили и сказали: «Ну и дурак!» Да и главный продюсер фильма на мои слова, что мне придется выбрать театр, сказал: «Такое может быть только в России!»

— Не у Тимура Бекмамбетова ли ты отказался сниматься?

— Да, он продюсер того фильма, а режиссер там американский.

— Может быть, ты не почувствовал себя в той роли?

— Да нет, прекрасно чувствовал и в той, и в другой — театральной. У меня же и у театрального мастера в будущем спектакле большая роль, заглавная. Причем обе истории военные. Надеюсь, еще будет возможность показать себя в подобном фильме.

— Что считаешь своей главной удачей на сегодняшний день?

— Во-первых, у меня есть семья и дочь Мирослава, которой уже пять лет. Мы вместе прошли через разные жизненные периоды, и все у нас в порядке. Ну и второе — я работаю в театре, что для меня очень много значит. С теплом и любовью вспоминаю недавний проект, в котором мне посчастливилось сниматься, — «Сердце Пармы» режиссера Антона Мегердичева. Восемь месяцев мы прожили на съемках этого фильма большой прекрасной бандой — я, Саша Кузнецов, Сергей Пускепалис, Ислам Зафесов и Илья Маланин. Снимали в довольно суровых природных условиях в Перми и Москве на конях и с мечами. Это историческая картина по одноименному роману Алексея Иванова «Сердце Пармы». XIII век, междоусобные войны между великой Пермью, Москвой и совсем дикими племенами. Я играю князя и язычника Бурмота, который приходит на помощь главному герою, и они вместе сражаются на протяжении всей истории.

— Что стало самым сложным в этой работе?

— Наклеенная борода! У меня очень чувствительная кожа, некомфортно, когда меня даже касается что-то колючее или неприятное по ощущениям. Например, шерстяные вещи вообще не могу носить, у меня сразу колики по всему телу. А тут я восемь месяцев ходил с бородой, которую мне клеили каждый день. На жаре так это вообще кошмар был, я даже есть не мог. Обычно гримеры снимают верхнюю часть — усы, и артисты могут есть. Но меня передергивало даже от ощущения того, что я ем, а это все шевелится… Но все эти сложности перевешивала наша классная актерская компания, которая там образовалась. Теперь у меня есть любимые кореша! Ислам мне почти как брат стал, мы постоянно на связи, к его дедушке приезжаем за город шашлыки жарить. С Саней Кузнецовым регулярно созваниваемся, кстати, фотографа для последней «бородатой» съемки он мне предложил.

— А с отцом ты любишь работать или это лишнее волнение?

— Никакого волнения, наоборот, с ним спокойно, легко, весело, всегда подскажет, если что нужно. Чувство ответственности перед ним, конечно, есть, но в нормальных границах, без паники. Да пока вроде и не случалось  такого, чтобы он был чем-то недоволен и сказал: «Ну что же ты косячишь, так не работают». А он бы не промолчал, если бы заметил повод.

— Три года, как ты служишь в МХТ им. Чехова. Что тебе дает театр, чему учит?

— Театр — это постоянный тренинг, где можно поднимать уровень своей квалификации. Когда ты там ставишь себе какие-то задачи и справляешься с ними, это просто бальзам на душу. Я очень благодарен театру, что нас, балбесов, приняли на работу после института. Был ограниченный показ выпускников трех театральных вузов, и в итоге выбрали меня и моего однокурсника Ваню Дергачева.

— Кому-то из близких удалось тебя удивить подарком на недавний 30-летний юбилей?

— Да я не просто удивлен, а сражен наповал был! Отец мне сделал по-настоящему большой подарок, но мне бы не хотелось говорить какой… (после долгих уговоров Володя все же раскрывает, какой незабываемый подарок на день рождения ему сделал отец. — Прим. авт.) Папа подарил мне машину, о которой я давно мечтал и планировал когда-нибудь потом сам купить, как накоплю денег.

— У тебя много фото, где ты с мотоциклом, любишь полихачить?

— Мне всегда нравились мотоциклы, но пока я так и не смог получить права для езды на них. Для этого мне нужно доехать до Таллина и там сдать на права. За семь лет жизни в Москве я пока не получил гражданство России, это оказалось очень сложно, и пока я остаюсь гражданином Эстонии. Очень серьезно над этим вопросом работаю, и, надеюсь, в этом году мне все-таки удастся его решить, тьфу-тьфу. (Стучит по столу.)

— В родной Таллин часто ездишь?

— К сожалению, практически не бываю в последнее время. Хотя последний Новый год отмечал там с родными. Но у меня периодически девчонки — жена и дочь вынуждены туда возвращаться, так как живут в Москве по визе. В Таллине остаются бабушка, тетя, двоюродный брат, две двоюродные сестры, крестный, ну и друзья кореша. Иногда они ко мне приезжают, приходят в театр на спектакли.

— Ты себя русским или эстонцем считаешь?

— Конечно, русским, я всегда им был. Я жил в русском сообществе, ходил в русский детский сад и школу. Эстонский язык начал учить только в армии. Русская диаспора в Эстонии настолько объединена, что за 23 года моей жизни в Таллине у меня было очень мало знакомых эстонцев. Мы могли встретиться где-то на тренировках или в городе, но плотного общения с ними не было. Все мои предки были русскими, прадед и прабабушка воевали на флоте во время Великой Отечественной войны, их военная часть базировалась в Таллине. Так на свет появились моя мама и я сам еще во времена Советского Союза в 1989 году. В местную среду мы практически не ассимилировались, хотя я знал русских ребят, которые меняли себе имена и фамилии на эстонские, стараясь уйти от всего русского. У меня никогда не было такого желания, я всегда хотел уехать жить в Россию.

— Это создавало проблемы в детстве и юности?

— Да, потому что я еще в младших классах всем говорил: «Я русский и уеду в Россию», а все крутили пальцем у виска. Но я же действительно уехал! Помню, даже когда паспорт получал (а в Эстонии паспорт лет в семь выдают), уже знал, что российский паспорт красного цвета, а эстонский синего. И вот приходим мы с бабушкой его получать, и мне в окошко протягивают синий паспорт. Я ужасно расстроился: «Бабушка, как же так! Я хотел пойти служить в русскую армию!» Она меня еле угомонила: «Молчи, а то сейчас вообще ничего не дадут!» В итоге пришлось идти служить в эстонскую армию.

— Тебя там не ущемляли?

— Всякое было, но у нас там и русских много служит, а если во взводе есть хоть два-три русских, то ты опять общаешься только с ними. И эстонцы с нами часто сами на русском говорили, так что в этом плане было нормально.

— Что тебе дали долгие годы занятия боксом и кикбоксингом? Если у тебя будет сын, отдашь его в этот спорт?

— Обязательно отдам, сто процентов! Но сначала он пойдет, наверное, на танцы или гимнастику — для общего развития, а потом уже на бокс. Сам я первые девять лет занимался борьбой, и у нас с тренером была договоренность, что если я и уйду — то не к другому тренеру, а только в другой спорт. И когда по разным причинам наша секция начала разваливаться, я пошел туда, куда мечтал попасть с самого детства, — на бокс. Этот спорт дал мне очень многое, в первую очередь умение терпеть боль — как физическую, так и психологическую, определенную устойчивость к разным обстоятельствам. Ну и непосредственно навык физического взаимодействия с противником.

— Часто его приходится применять в жизни?

— Сейчас уже нет, мне кажется, я уже научился и словами договариваться. Если раньше все конфликты решались кулаками, то сегодня только советами, добром и любовью.

— Володя, ты весьма брутально и мужественно выглядишь, как и твой отец. А в жизни чего-нибудь приходилось бояться? Какие страхи есть у сильных мужчин?

— Потерять близких — это самый главный страх. Иногда за дочку так переживаю, чуть ли не до панических атак. Я вообще сам по себе не очень устойчивый, в том, что касается детей, стараюсь держать себя в руках, но периодически приходится искать опору. Я не из тех родителей, кто спокойно смотрит, как дети расшибают лбы и коленки, и считают это вполне нормальным. Особенно переживаю, когда меня рядом нет, а что-то может случиться. А еще мне иногда снятся кошмарные сны, что я выхожу на сцену и не то что забыл слова, а вообще не понимаю, где нахожусь и что это за постановка. Меня просто выталкивают на сцену, а я пытаюсь спросить, что же я должен играть. Говорят, внутренние страхи часто приходят к нам во снах.

— Можешь вспомнить какой-то из самых экстремальных поступков в своей жизни?

— Не буду рассказывать про все свои хулиганства, расскажу про поступок, который кардинально изменил мою жизнь. Семь лет назад в мае я вернулся из армии, а в июне уже поехал в Москву поступать, даже не представляя, как я это буду делать. Причем первый подзатыльник мне дала тетя, сказав, чтобы я ехал немедленно. Мы с ней даже поругались, потому что я планировал спокойно подготовиться и ехать через год. Говорил ей, что люди по пять лет не могут поступить, а как я приеду, вообще ничего не понимая. Но она настояла, я поехал и поступил в Щепкинское театральное училище. Это был, наверное, самый смелый поступок, который полностью изменил мою жизнь. Мне очень помогли мои будущие педагоги — Владимир Николаевич Драгунов, Татьяна Николаевна Пышнова и Людмила Николаевна Новикова, которые меня и таких же оболтусов, как я, заметили, и дали нам шанс. У нас половина курса ребят были после армии, все по 23-25 лет, уже взрослые мужики. Я поступал во МХАТ, Щуку, Щепку, а до ГИТИСа не успел дойти. Во МХАТе и Щуке вылетел сразу, как и большинство моих однокурсников, — все повылетали с первого тура во всех других вузах. Так что Щепка для меня теперь на всю жизнь родной дом, где я прожил четыре года.

— Раз во МХАТ не поступил, значит, папа тебе не помогал, не ходил замолвить словечко…

— Нет. По крайней мере, я до сих пор об этом не знаю, и мне почему-то кажется, что принципа «мохнатой руки» он не применял.

 

— Во время учебы ты успел еще и папой стать… Как тебе это удавалось совмещать?

— Да, на втором курсе у меня родилась дочка, но я в то время очень мало участвовал в ее воспитании. Первые два года ее жизни прошли в Таллине, и все заботы о младенце легли на жену. Юля дала мне возможность учиться, за что ей огромное спасибо, этим она мне очень помогла. Я же приезжал в основном летом, а все остальное время она справлялась сама, ну и наши родные, конечно, помогали.

— Папина дочка растет?

— Да, такая же хулиганка, как и я был в детстве. У Миры нет никаких страхов и сдерживающих факторов, потому я за нее так волнуюсь. При этом она очень ранимая девочка, все в себе переживает, может ничего не сказать, а потом заплакать. Ей только пять лет, но она очень серьезная барышня и при этом мегаактивная. В ней точно есть творческие задатки, надо только понять, в каком направлении развивать ее таланты. Сначала дочка любила танцевать, потом играть на пианино, теперь полюбила барабаны и заявила, что будет барабанщицей. Не можем понять, откуда эта страсть взялась. Детские игрушечные барабаны у нее есть, но она хочет по-настоящему заниматься, а не просто дома барабанить. Любит, когда я дома тренируюсь и выполняю «бой с тенью», тоже надевает шлем с перчатками и начинает со мной махаться. Договорились с ней, что осенью пойдем заниматься легкой атлетикой.

— Михаила как называет — дедушка или Миша?

— Она называет его «деда Халк», сама придумала такую ассоциацию и больше уже по-другому не хочет называть.

 

фото: Геннадий Авраменко / личный архив

ДОСЬЕ

Родился: 22 декабря 1989 года в Таллинне (Эстония)

Образование: ВТУ им. Щепкина

Семья: женат, дочь Мирослава (5 лет)

Карьера: актер МХТ им. Чехова, снялся в таких фильмах и сериалах как «Легенда о Коловрате», «Мост», «Гадалка», «Полярный», «Агент национальной безопасности. Возвращение». Чемпион Эстонии по дзюдо среди юниоров, трехкратный чемпион рейтинговых боев по правилам К-1 (кикбоксинг)