Владимир Кошевой: после Раскольникова я долго ходил к психотерапевту

— Владимир, в кино- и театральных кругах вы считаетесь одним из самых модных актеров — сыграли почти в трех десятках фильмов и во множестве спектаклей. Но вот парадокс: почему-то вашу фамилию зрители в большинстве своем не знают. Не обидно?

— Одно время меня это, конечно, задевало, но теперь отношусь спокойно. Недавно ехал в транспорте и заметил, что две дамы меня разглядывают. Долго смотрели, потом подошли: «Простите, пожалуйста, мы знаем, вы Раскольникова играли, Юсупова, доктора в «Скорой помощи», а вот фамилию вашу вспомнить никак не можем. Крутится в голове что-то героическое — то ли Котовский, то ли Петлюра». Я говорю: «Кошевой». — «А-а-а, точно! — радостно воскликнула одна и, обращаясь к подруге, пояснила: — Это который из Второй мировой войны». (Смеется.) Я благодарен этим женщинам: они же ассоциируют меня с образами, созданными мною. Вот это ценно, а фамилия — дело второстепенное. Пока.

— Первой вашей знаковой ролью был Раскольников в сериале «Преступление и наказание». Сведущие люди говорят, что погружение в такого рода образы опасны для психики. Вы ощутили это на себе?

— Да, здоровья точно не прибавляет. Как бы банально и пафосно ни звучало, но каждая роль на самом деле как прожитая жизнь. Если это серьезная работа, конечно. Честно говоря, сначала я испугался и в страхе подвести режиссера решил от Раскольникова отказаться: полагал, что еще не готов к такому масштабу. С этим намерением на третий день съемок и явился к режиссеру Светозарову. А Дмитрий Иосифович настрой мой сразу уловил и, не дав слова сказать, стал отвлекать меня, говорить о том, как надо играть, так что про свои сомнения я забыл и первоначальная цель прихода у меня из головы вылетела.

— В моей семье считалось, что другого пути, кроме как стать военным, у меня нет (1994)

Когда снимали, я жил только ролью, больше ничем. Сознательно избегал общения, шумных заведений. Чтобы входить в нужное состояние и держать его в каждой сцене, следуя рекомендации режиссера, постоянно слушал музыку определенной направленности — психоделическую, деструктивную, на­электризованную, рвущую нервы, воспаляющую мозг, выворачивающую наизнанку душу. Это было весьма непростым испытанием, если учесть, что продолжалось это на протяжении семи месяцев — столько длился съемочный процесс.

На съемках тоже стрессов хватало — я даже сознание однажды потерял. В сцене убийства старухи-процентщицы это случилось, когда я увидел кровь, полившуюся из ушей, носа, рта Лизаветы, которую играла моя подруга, прекрасная актриса Светлана Обидина. Безусловно, я понимал, что кровь бутафорская, вытекает из специальных капсул и трубочек, но сделано это было настолько мастерски, что выглядело абсолютно натурально. В этот миг меня резанула дикая мысль: а вдруг это реальность и я на самом деле убил человека?! Стало безумно страшно. Я куда-то поплыл, слышал шум моря, видел белые корабли и… очнулся уже на полу.

— Кошмары потом не мучили?

— Еще как мучили! После съемок я был в пограничном состоянии, не мог нормально спать, интерес к жизни пропал вообще. Несколько месяцев просто лежал лицом к стене, ничего не интересовало. Многие, как мне казалось, близкие люди навсегда исчезли из моей жизни — посчитали, что у меня крыша съехала. Потом мне рассказывали, что и Юрий Васильевич Яковлев, игравший князя Мышкина в «Идиоте», и недавно ушедший из жизни Георгий Георгиевич Тараторкин, исполнивший роль Раскольникова в предыдущем, советском фильме, тоже переживали такого рода состояния. Я лично восстанавливался тяжело, долго ходил к психотерапевту, чтобы избавиться от этого наваждения. К счастью, до психиатрической лечебницы дело не дошло.

— Считается, что играть роли в постановках по произведениям Достоевского, Булгакова, Гоголя опасно, причем не только для психики: актеры неожиданно попадают в неприятные ситуации, травмируются.

— В этом что-то есть. На своем собственном примере могу это утверждать. Вот, скажем, Достоевский, который меня не «отпускает». Мне кажется, в этом есть некая закономерность. В 2015 году, к 40-летию творческой деятельности Светланы Крючковой, в БДТ был поставлен спектакль «Игрок» по роману Достоевского — я там исполняю роль Алексея Ивановича, компаньона Бабуленьки (Крючковой) по игре в рулетку. Работать на сцене с такой актрисой — великое счастье. Разумеется, когда режиссер Роман Мархолиа пригласил меня на роль, я, ни секунды не раздумывая, бросил все и приступил к репетициям. Так что вы думаете? За неделю до выпуска спектакля получаю серьезную травму ноги и премьеру играю в гипсе, обколотый обезболивающими препаратами. В связи с чем, кроме вкуса железа во рту, не помню о ней ничего.

— Работа в картине «Сонька: Продолжение легенды» свела меня с Виктором Мережко. Это кладезь знаний. С Варварой Щербаковой

Аналогичная история произошла у меня и с Булгаковым. Несколько лет назад знаменитый фотохудожник Жан-Даниэль Лорье, которого называют магом фотографии, осуществил проект «Мастер и Маргарита. Иллюстрации к роману Михаила Булгакова». Эта фотоэкспозиция выставлялась в разных странах, получила международное признание. Фотороль Маргариты исполнила Изабель Аджани, а мне поступило предложение быть Мастером. Поначалу я заартачился: этот образ казался ужас каким скучным, мне Воланда хотелось сыграть, о чем я и попросил. Но Лорье сказал: «Ты посмотри, у Мастера есть судьба, а у мессира — пустота, которую заполнить нечем». И этот аргумент стал решающим. Я подумал: «Господи, какой же я бестолковый, там действительно есть судьба. Человек совершил страшный грех — струсил, он трус по большому счету. Есть что играть».

Так вот, накануне первого съемочного дня я во время съемок в одном из фильмов на Украине неудачно прыгаю, и этот мой прыжок заканчивается переломом плюс разрывом связки на левой ноге. Со всеми вытекающими — в виде операции и дальнейшего восстановления. Поэтому прилетаю на встречу с Изабель Аджани и предстаю перед ней инвалидом на костылях. Более того, там надо было подниматься по лестнице, и мне помогли взобраться наверх, подняв меня на руки. Увидев это, Изабель воскликнула: «Вот так и должна появляться настоящая звезда — ее обязаны носить на руках!» (Смеется.)

Потом у нас с ней было очень хорошее общение. Говорили на английском, в основном, конечно, о героях Булгакова. Оказалось, что Изабель очень любит именно это произведение писателя. Меня удивило ее восторженное отношение к роману: она искренне восхищалась русскими женщинами, их долготерпением, самоотверженностью…

(С улыбкой.) Меня всей съемочной группой очень любили и жалели, а поскольку за время съемок больше никто не пострадал, еще и благодарили. «Спасибо, — говорили, — всю «чертовщину» булгаковского романа ты взял на себя, а нас избавил». Действительно, ко всем остальным участникам Булгаков удивительным образом был благосклонен. А вообще-то этот писатель на самом деле, как и Достоевский, очень опасен.

Хотя, когда меня утвердили на роль Феликса Юсупова, одного из убийц Распутина в картине «Григорий Р.», я тоже растревожился не на шутку. Ведь муссировались слухи о том, что над родом Юсуповых висело вековое проклятие. И перед тем как согласиться на работу над этим образом, я даже советовался со священником. Он успокоил меня, сказал, что, если бы роль была неинтересная, от нее стоило бы отказаться, а от интересной, но сложной нельзя.

— На съемках сериала «Преступление и наказание» стрессов хватало — я даже сознание однажды потерял

— Что-то вам везет на страшилки: необычный спектакль «Черный русский», где вы играете пушкинского Дубровского, по жанру и вовсе обозначен как триллер.

— Да, эта постановка, которую воплотил яркий режиссер Максим Диденко, необычная, так называемая иммерсивная. Что означает полное погружение зрителей в сюжет, абсолютный эффект присутствия в нем. Мы играем ее в особняке Спиридонова. Решение оригинальное: зрительный зал и сцена отсутствуют в принципе. Зрители напрямую взаимодействуют с артистами, оказываясь в центре действия, становятся непосредственными его участниками. Их, облаченных в маски, водят по всему пространству — дому Троекурова, и каждый может выбрать свой собственный спектакль по одной из версий событий: самого Кирилы Петровича, Маши или Дубровского. Три истории, и все они не ограничены четкими рамками — наоборот, могут разворачиваться в самых неожиданных направлениях, иногда пересекаться. Для нас, артистов, работа и физически, и психологически архисложная — все равно что в армии пробежать марш-бросок с полной выкладкой, но это и интересно.

— Так получается, что по большей части вам достаются роли людей, либо находящихся на грани, либо преступающих какую-то грань. Как думаете, почему: из-за вашей нервической внешности или вы человек рефлексирующий, и режиссерам об этом известно?

— В фильме «Сонька Золотая Ручка» Виктора Мережко часть эпизодов снимали в одной из психиатрических лечебниц Петербурга. И вот происходит такой случай. Машина, в которой я нахожусь, подъезжает к парку. Выхожу, ко мне подходит женщина в белом халате, кладет руку на плечо и говорит: «Ваша палата такая-то, главврач ждет вас». Все как начали ржать: «Мы знали, что ты их клиент, догадывались…» (Смеется.)

На самом деле, думаю, режиссеры меня «прихватывают» на такие роли из-за моей внешности. Я не манекен, лицо у меня не ровное, а пластичное, что в кино является просто находкой для гримера, художника по свету и оператора. То есть я могу на экране выглядеть и невероятным красавцем, а могу быть страшен, как Квазимодо. Но я лично здесь ни при чем, это Господь Бог и родители так распорядились.

— К 40-летию творческой деятельности Светланы Крючковой в БДТ поставили «Игрока».  Играть с такой актрисой — великое счастье! Со Светланой Крючковой и Семеном Мендельсоном

— А они к актерскому миру причастны?

— Нет. Все военнослужащие — с обеих сторон большие военные династии. С той лишь разницей, что по папиной линии — только морские офицеры, а по маминой — морские и сухопутные. Такая типовая семья прежних времен: мужчины на службе у России, а женщины — хранительницы очага, поддерживающие своих мужей во всех тяготах их службы. Мама по специальности картограф, но работала в основном папиной женой — сопровождала его, капитана первого ранга, в командировках. Поэтому родителей мы с братом — Вячеслав младше меня на четыре года — видели редко, только отпуска проводили вместе.

Росли мы в уютной столице Латвии — Риге, а когда мне исполнилось 16 лет, наша семья переехала в Москву. Здесь стали уже жить вместе с папой  и мамой и характерами, конечно, столкнулись.

А детство мое было счастливое. С дворовыми друзьями той поры я дружу до сих пор. Мы делали свою газету «Дворовые новости», читали вслух романы Дюма, переписывая из них некоторые сюжеты, сбегали с уроков на фильм «Граф Монте-Кристо» с Жаном Маре, который посмотрели не меньше полусотни раз, и бабушка вылавливала нас из кинотеатра. Летние каникулы проводили у прабабушки с маминой стороны, в Калининграде. Статная, с прямой спиной, она держала большой дом, всех кормила, поила, и все ее неукоснительно слушались. Будучи блестяще образованной, она рассказывала много интересного, «Слово о полку Игореве» читала на древнерусском языке. Вообще подсовывала хорошие книги. Благодаря ей я узнал Хлебникова, Гумилева, с которым прабабушка была лично знакома и много общалась.

То, что хочу стать артистом, я понял очень рано. С трех лет уже внятно читал стихи. Позже мог воспроизводить литературные тексты разными интонациями и голосами — за всех персонажей. С 1-го класса меня даже оставляли вместо учителя, и я на все лады читал все, что нужно.

Однако после окончания школы поступил в Военно-политическую академию имени Ленина. Это было решение семьи: считалось, что другого пути, кроме как стать продолжателем воинской династии, у меня нет.

— Когда меня утвердили на роль Феликса Юсупова в картине «Григорий Р.», я растревожился: ходили слухи, что над родом Юсуповых висело вековое проклятие

— Как же вы решились с него свернуть?

— Будучи послушным сыном, в 16 лет я отправился в казарму, что стало для меня достаточно серьезным испытанием. Если Гумилев явился на расстрел с «Илиадой» Гомера, то я прибыл на сборный пункт с томиком Дюма «Графиня де Монсоро». С этого момента в глазах окружающих я стал таким мальчиком «ку-ку», со сдвигом.

Училище наше располагалось в Кубинке. Испытаний на выносливость хватало. Сейчас не представляю, как доставало сил. Самое простое, казалось бы, драить пол. Но это же огромные помещения, и все их надо было выдраивать за смену по три раза. А сколько гор картошки перечистил — тонны! А кильки в томатном соусе, которыми я давился, — мы их называли «глаза в томате». А запах каши сечки — так она называлась, — от которого всех тошнило. Я жил с ощущением, что смотрю на свою жизнь откуда-то сверху: не верилось, что нахожусь внутри ее, что все это происходит со мной.

Сначала было многое непонятно: своя система, жизнь по уставу. Потом вроде включился, и эти казарменные будни чем-то даже стали нравиться: я воспринял это как игру. Но потом все-таки взвыл. От того, что холодно и голодно, от бесконечных лишений и испытаний. Самое большое из них — крысы. Это был и остается мой страх, ужас, фобия, жутчайший стресс…

Спустя три года я вдруг четко понял, что не могу больше терпеть. Вот тогда-то и начался серьезный конфликт с родителями. Никто не понимал, как я могу отказаться от такой прекрасной перспективы, как служение Родине. Я ничего против этой миссии не имею, просто это не моя история.

В общем, военное дело я оставил. Но три года учебы вырвали меня из нормальной молодежной жизни. Чувствуя, что оказался оторванным от сверстников, сильно закомплексовал. И тут мне подсказали попробовать поступить в МГУ на журфак. Я походил на подготовительные занятия и понял: это то, что нужно! Тут есть дух свободы, и это поможет мне раскрепоститься, преодолеть зажатость и комплексы.

— А барышни в этом не оказывали содействия?

— Ой, я, конечно, встречался с кем-то, влюблялся, готов был жениться на каждой встречной, а потом чувствовал себя как герой Басилашвили в фильме «Осенний марафон». Смешной период…

— Пока не наиграюсь, не напрыгаюсь, думаю, не решусь на создание семьи. Я уже пробовал пожить по-семейному, но не вышло

— Журналистом поработать удалось?

— Да, я работал в журнале «Стас» у Стаса Намина, в «Собеседнике». Но во время защиты диплома, к недоумению сокурсников, я уже бегал поступать на первый курс ГИТИСа. Однозначно понял, что хочу именно этого. Все близкие крутили пальцем у виска и говорили: «Ты сошел с ума!» (С улыбкой.) Возможно, так оно и было.

Получив профессию своей мечты, я оказался в Театре имени Гоголя у Сергея Ивановича Яшина, где меня назначили на роль Кота в детской сказке. Какое-то время играл с воодушевлением. В каникулы — по три спектакля в день. Бесконечный Кот занял все мое жизненное пространство, я чувствовал себя потерянным. Однажды, выйдя в очередной раз на сцену в этой «выдающейся» роли, поймал себя на том, что не помню, сказал ли я «мяу» в конкретном месте или нет либо это вообще другая сцена? Я заволновался. Это был звоночек.

Так и не дождавшись какого-нибудь человеческого персонажа, я из театра ушел. Лучше сказать, позорно сбежал, воспользовавшись тем, что Александр Рогожкин пригласил меня сниматься в Петербурге в фильме «Своя чужая жизнь» в роли Этьена Фаберже. Нет, не хотел я больше играть Кота. (С улыбкой.) Потом, правда, просил прощения у Сергея Ивановича за свое бегство.

— Повезло, актерская судьба все-таки оказалась к вам благосклонной. А кто из партнеров произвел на вас наиболее яркое впечатление?

— Светлана Крючкова — мне довелось с ней работать не только в театре, но и в кино. А именно в картине «Луна в зените», где она гениально сыграла Ахматову в возрасте. А я — молодой поэт Николай Гумилев — приходил к ней во сне. Светлана Николаевна потрясла меня филигранным мастерством перевоплощения.

Многим актерским хитростям на­учил меня Валерий Борисович Гаркалин. Обожаю его: с ним — постоянное ощущение праздника. Когда мы снимались в картине «Дед Иван и Санька», смеялись практически безостановочно. А утро начиналось с обязательного ритуала: мы с ним ели мороженое. Он говорил: «Чтобы усилить ощущение радости жизни и чтобы день прошел хорошо».

Очень люблю Виктора Ивановича Мережко. Вот недавно снялся у него в фильме «Не ждали» — для меня прямо этапная работа. Тем более что там я встретился с Олегом Валериановичем Басилашвили. Много от него почерпнул — объяснить на словах невозможно: это какие-то профессиональные приемы, которыми я стал пользоваться.

Восхищаюсь такими артистами: все время придумывают какие-то штучки, чтобы зрителю было интересно.

— Зрителям, которыми являются ваши родители, нравятся работы сына?

— В семье нет культа артиста Кошевого, но за хорошие роли хвалят. Вот посмотрели «Игрока» в БДТ и были довольны. А я жутко нервничал, когда они пришли. Давно заметил: если на спектакле присутствуют родители, любой артист начинает вести себя как-то по-особенному. Думал, меня это не коснется. Но перед выходом на сцену у меня вдруг затряслись поджилки. Не хочу, не могу! Полина Толстун, моя тонкая и любимая партнерша, заволновалась: «Ты чего, на тебе лица нет?» Я говорю: «В зале мои родители». — «А-а-а, поняла!» Встряхнула меня хорошенько и повела на сцену. Очень приятно было, когда после спектакля отец сказал: «Молодец, я тобой горжусь!»

— А не хотелось бы вам услышать такие же слова, например, от своей жены или вы еще не созрели до семейной жизни?

— Нет, пока не наиграюсь, не напрыгаюсь, думаю, не решусь на создание семьи. Как нормальный человек, я уже пробовал пожить по-семейному, но не вышло — обоим было очень больно. Каждый день какие-то проблемы. Допустим, я должен был улетать на следующий день, а неожиданно все поменялось, и вылет перенесен на сегодня. Тут же начинается: «Как же так?! Мы ведь договаривались пойти с тобой туда-то именно сегодня, ты мне обещал!» — «Ну, не получается, давай в другой раз». А в другой раз опять что-то происходит. Не каждая женщина способна принять подобное положение дел. Да и мне надоело мучительно выкручиваться, раздавая обещания, которые заведомо не смогу выполнить.

— Однако все люди, даже вашей профессии, как-то приспосабливаются.

— А я не желаю больше приспосаб­ливаться. Сколько можно совершать подвиг самопреодоления! Зачем? Жизнь одна, и она такая короткая. Мне хочется жить, имея возможность честно смотреть себе в глаза в зеркале. И очень надеюсь дождаться того человека, который будет принимать и чувствовать меня таким, какой я есть, понимая особенности моей замечательной профессии.

Фото: Андрея ФЕДЕЧКО

---

  Владимир Кошевой

   Родился: 1 сентября 1976 года в Риге (Латвийская ССР)

   Образование: окончил журналистский факультет МГУ,
   актерский факультет ГИТИСа

Карьера: артист театра (Театр им. Гоголя, «Театральное товарищество 814» п/р Олега Меньшикова, Большой драматический театр, антрепризы), киноактер (среди фильмов и сериалов: «Преступление и наказание», «Григорий Р.», «Сармат», «Луна в зените», «Скорая помощь», «Сонька: Продолжение легенды»)