Онлайн-журнал о шоу-бизнесе России, новости звезд, кино и телевидения

Вера Васильева: «Я не пожалела ни о том, что так любила, ни о том, что мы расстались»

0

Ее безупречная внешность, знаменитая улыбка с ямочками, искрящиеся глаза, радушная манера общения, приветливость… Впечатление, что Веру Кузьминичну Васильеву жизненные испытания обошли стороной. Но, как оказалось, ей столько всего пришлось пережить! «Это помогает в ролях, потому что без эмоций, без ощущения в самой себе понимания, что такое большое горе, печаль или восторг огромной любви, ничего не сыграешь», — рассказала актриса корреспондентам «ТН».

— Вера Кузьминична, поскольку вы никогда не скрывали своего возраста, позвольте спросить напрямую: ощущаете свои почти девять десятков лет?

— Пожалуй, нет, хотя на самом деле возраст-то ужасающий. Но я не знаю, что такое уныние, совсем не чувствую себя старой, хотя и стали появляться некоторые возрастные неудобства: ножки устают, когда долго хожу на каблуках, или, допустим, глаза на ветру слезятся. Но, по-моему, это не настолько ужасающие проявления, чтобы загоревать. Наверное, меня держит на плаву работа. То, что мне дают возможность выходить на сцену, играть, — огромное счастье. Вот недавно, к моему грядущему юбилею, вышел спектакль «Роковое влечение» — Андрей Житинкин поставил, он же и пьесу написал. Несказанно рада, что в моей жизни появилась такая роль. Эта женщина, хотя и в возрасте, но лет на 20 моложе меня, причем с молодой душой и трагической судьбой. Когда-то у нее были прекрасные роли, популярность, всеобщее восхищение, а потом пришло забвение. И осталась она богатая, но всеми забытая, а все равно мечтающая о ролях, продолжающая, как и прежде, ощущать себя звездой. Я понимаю мою героиню и сочувствую ей. Пусть она полна недостатков, в чем-то глупа, вздорна и в своей самоуверенности выглядит смешно, но все же я ее оправдываю. Даже в ее влюбленности в молодого мужчину — талантливого, но нищего. Поверив, что к ней вернулась молодость, абсолютно безоглядно, со всем пылом и страстью, она отдается своему чувству — что со стороны выглядит моментами унизительным и жалким. Но, на мой взгляд, в настоящей, большой любви унижения не может быть.

— Вам лично довелось испытать нечто, схожее с «роковым влечением»?

— Пожалуй. Это было мое первое, юное, чувство к режиссеру Борису Ивановичу Равенских. Яркая личность в искусстве, человеком он был сложным, противоречивым, в моем представлении навсегда оставшимся великим и загадочным… Я узнала его в работе над ролью в замечательном спектакле «Свадьба с приданым», который впоследствии был сыгран 900 раз, экранизирован и удостоен Сталинской премии…

Репетиции проходили вдохновенно, режиссер много рассказывал о русских обрядах, традициях, постоянно говорил о святости любви, о чистоте женской души, о том, как можно возвышенно любить друг друга, на всю жизнь оставаясь верными такой любви. Слушая его, я была заворожена,

думала: «Вот так и должно быть…» Меня в нем пленяло все. А ко мне режиссер относился чуть насмешливо, ну, как к котенку или маленькому ребенку: милая, забавная, чистая, доверчивая, очаровательная. И в этом уже выражалась симпатия. Допустим, кричит из зала: «Вера, что ты как замороженный судак! Разозлись на него как следует!» Все хохочут, конечно. Я с перепугу погрожу партнеру кулаком, и он доволен: «Ну вот, молодец, отлично!» Понимаете, он любовался этим котенком, на которого мог и прикрикнуть, наслаждался всем этим, умилялся, от души хохотал над какими-то моими высказываниями. А знаете, что я однажды ему сказала? «Борис Иванович, вот женой вашей быть я не хотела бы, но мечтаю, чтобы вы меня как щенка взяли — на всю жизнь — и любили бы, и я, как щенок, любила бы вас до самой смерти». Он говорит: «Какая же ты дурочка. Ну а почему же тогда не быть женой?» Я ответила: «Жена — это что-то очень бытовое, а щенок или котенок — радость». Охваченная любовью, я не хотела бы стать женой худрука из тех, что подносят термос мужу и обеспокоенно твердят: «Тебе надо поесть». Терпеть этого не могу.

— В тот период ваш герой был женат?

— Да, на чудесной актрисе Лиле Гриценко. Но мне кажется, когда мы с Борисом Ивановичем познакомились, их отношения уже были исчерпаны. Вот выходим мы с репетиции — он, окруженный восхищенными актерами, что-то рассказывает, кокетничает, острит, и все умирают от смеха, потому что он был безумно остроумный. А где-то вдали, не привлекая к себе внимания, сидела прекрасная женщина, Лиля, и терпеливо ждала, пока они пойдут домой, в общежитие на Трифоновке. Вот такого будущего для себя я не хотела.

Около семи лет длился наш роман, который для меня был чем-то гораздо большим, нежели просто отношения мужчины и женщины. Ради своего любимого я готова была на все — исполнить любое его желание, уехать за ним куда угодно, да что там — жизнь отдать, если бы потребовалось! Высшая награда — быть рядом с ним и знать, что я тоже любима. Любовь закрутила меня сумасшедшим вихрем. Наши отношения были идеальными. На мой взгляд. Может, другая женщина посчитала бы иначе. Все-таки я не являлась законной женой, не знала, стану ли ей, но это не имело значения. Главное — я любима! Но… Как только я поняла, что перестала занимать главенствующее место в жизни столь дорогого мне человека, сама прекратила наши отношения.

— А каким образом вы это поняли?

— Борису Ивановичу предстояло возглавить Малый театр, где он ставил спектакль «Власть тьмы» по Толстому. В то время внутри коллектива шла большая борьба, Равенских оказался в сложном положении, сильно нервничал. Всеми мыслями и волнениями он был на репетициях,

озабоченный ситуацией в театре. Иногда звонил мне глубокой ночью. Я бежала босиком по коридору своей коммунальной квартиры к телефону и слышала вопрос: «Не спишь? Ждешь?» — «Да, жду…» — отвечала шепотом.

Когда наступил день премьеры, я, естественно, думала, что он меня позовет, но он вдруг сказал: «Не приходи». Я послушно осталась дома, сидела в невыносимой тоске, мучаясь от одиночества, и ждала его звонка по окончании спектакля. Часов до двух ночи это продолжалось. Звонка не прозвучало. Тогда я побрела к дому своего любимого, благо жила неподалеку. Встала под его окнами, они были освещены. Долго-долго я стояла, размышляла и наконец пришла к выводу: если меня ожидает такое, лучше поставить точку прямо сейчас. Лучше закончить отношения на пике любви, пока в них ничто не изменилось. А иначе наступает охлаждение или начинаются выяснения, взаимные упреки, ранящие душу. Нет, только не такое, лучше остаться одной. Пусть тяжело, зато в душе на всю жизнь остаются прекрасные воспоминания. Иногда меня спрашивают: «Как вам удалось так сохраниться?» А ответ простой: я всегда хотела быть достойной той прекрасной взаимной любви, которую мы оба испытали.

— Позвольте тогда деликатный вопрос. Вы пережили такие глубинные эмоции с режиссером Равенских, а какие же чувства испытывали к мужу своему, актеру Владимиру Ушакову, с которым прожили вместе 55 лет? Его-то вы любили?

— Это совершенно другая история. Мой муж был замечательным человеком: добрый, веселый, контактный, жизнеутверждающий. С душой светлой, нежной, в чем-то детской. При этом с ним я чувствовала себя как за каменной стеной, а защищенность дорогого стоит. Я высоко ценила Володю, дорожила им. Мы прожили долгую, благополучную жизнь, в которой никто никого не переламывал, позволяя оставаться самим собой. Что для семейного союза чрезвычайно важно.

— Муж с пониманием относился к вашей любви или вы свое чувство скрывали?


— Володя все знал. Впервые я увидела его на тех же репетициях «Свадьбы с приданым». Недавно пришедший в труппу Театра сатиры, он был назначен на роль сценического жениха моей героини. Высокий, статный красавец, темноволосый, с синими глазами, почти сразу он стал относиться ко мне так же, как его персонаж. И хотя, ухаживая за мной, знал, что я влюблена в другого человека, все равно добивался меня. Терпеливо — года три ждал, уверен был, что там у меня не может быть будущего. Все повторял: «Верочка, я жду тебя. Ты же не будешь с ним счастлива, а со мной будешь». Вот так и выждал. Проявил завидную стойкость, хотя его сватали к самым распрекрасным невестам…

Наутро после той ночи моего отчаяния мне позвонил Володя и вдруг сказал: «Последний раз предлагаю тебе выйти за меня замуж. Если же ты окончательно отказываешь, я от тебя уйду!» Я поняла, что наступил переломный момент, надо принимать судьбоносное решение. Там для меня точно все закончено, а здесь — кто знает, жизнь покажет… И я ответила: «А я согласна». Хотя в моем тогдашнем восприятии такой ответ был сродни самоубийству.

Володя сразу же приехал — сияющий от счастья, с охапками цветов, с шампанским. Немедленно повез меня к моим родителям, где сообщил о нашем намерении пожениться. Они, бедные, были в полной растерянности: столько лет дочка встречалась с этим странным Борисом Ивановичем, а тут вдруг неизвестный жених.

От родителей мы поехали к Володе, в общежитие на Малой Бронной, и там тоже всех ошарашили новостью. На скорую руку накрыли стол, все соседи — Татьяна Пельтцер, Толя Папанов с женой Надей Каратаевой и другие артисты, там проживавшие, — принесли съестного у кого что было, и… мы с Володей начали совместную жизнь.

С Борисом Ивановичем мы больше никаким образом отношения не выясняли. Много времени спустя повстречались в Доме актера на каком-то мероприятии. Он подсел ко мне. «Верух, ну как ты живешь?» — спросил. «Нормально», — говорю, прикрыв рукой глаза из боязни на него взглянуть. Он помолчал и сказал с грустью: «Ну, хорошо, что нормально». Еще помолчал и… ушел.

Ни разу я не пожалела ни о том, что так любила, ни о том, что мы расстались. Борис Иванович был необыкновенный, и все, что с ним связано, было необыкновенно. Но, думаю, с ним моя жизнь не сложилась бы, все-таки он человек увлекающийся, я переживала бы, мучилась. А мне посчастливилось прожить с Владимиром Петровичем в спокойствии и защищенности.

"Свадьба с приданым", кадр из фильма

— Ухаживая за мной, Володя знал, что я влюблена в другого человека. С мужем Владимиром Ушаковым в фильме «Свадьба с приданым». Фото: Из личного архива Веры Васильевой

— Свадьбу отмечали?

— Нет. Ни церемоний, ни платья свадебного, ни колец… Мы и расписались-то в ЗАГСе лет семь спустя. А вот через 50 лет Володя сказал: «Давай все-таки купим кольца и пригласим гостей». Так мы и поступили, и в Доме актера роскошно отметили нашу золотую свадьбу. Тогда и преподнесли друг другу обручальные кольца. И муж мой откупорил бутылку шампанского, которую приберегал для этого случая 25 лет — с серебряной.

— Не много найдется мужчин, способных жениться и прожить всю жизнь с женщиной, в глубине души хранящей любовь к другому. Видно, действительно муж очень сильно вас любил…

— Наверное, так. Но, знаете, ему тоже хорошо жилось. Приняв решение связать судьбу с Володей, я точно знала: если уж так вышло, буду верной

женой, не дам ему повод для ревности. Для меня это абсолютно исключено. Да и своей главной любви я никогда не изменила бы. Я ни с кем не кокетничала, никому не позволяла ни на что надеяться, ни разу не совершила поступка, которого потом пришлось бы стыдиться.

Хотя был смешной случай, когда мой муж меня все-таки приревновал. Мы ехали в поезде на гастроли. С нами в купе — Андрюша Миронов. Юный, искрометный, кокетливый. Когда Володя вышел в соседнее купе, где кутила веселая компания, Андрей стал шутливо ухаживать за мной, ручки нарочито целовал. Вошедший Ушечка (я так звала своего мужа, а он меня — Кузечкой), застав такую картинку, вдруг рассвирепел, схватил горе-сердцееда и буквально выпихнул его за дверь. А мне, ошарашенной, залепил пощечину и вышел, захлопнув дверь, — объясняться с «конкурентом». Я осталась плакать…

Вскоре они явились, дружески обнявшись, и с волнением стали расспрашивать меня о самочувствии. Оба были притихшие. Потом смешно рассказывали, как выясняли отношения. С того дня очень сдружились. В театре они сидели в одной гримуборной, мой муж обожал Андрюшу, но все-таки чуть-чуть ему завидовал — и потому, что в профессии по сравнению с Андрюшей вроде как не состоялся, и потому, что в Андрюшу все время влюблялись красавицы актрисы. А сам Володя ценил женскую красоту. Я смеялась: «Ушечка, бедненький, как же тебе тоже хочется влюбиться, но нельзя, я тебе не разрешаю».

Володя родом из простой семьи — все родственники работали на заводе. А женился он первый раз на актрисе Ниночке Гарской, с которой вместе учился, — очаровательная женщина, из профессорской семьи. Три года они вместе работали в Германии, в театре, обслуживающем расположенные в то время там советские воинские части. По тем временам получали много денег. А у Нины, видно, был изысканный вкус, что благотворно отразилось на Володе. Он «озападнился». Вернулся в Москву с европейским шиком, прямо киногерой. В нашем театре ни у кого

тогда не было машины, а он разъезжал на «Победе», роскошно одевался. И вообще был очень красив. К моменту нашего знакомства с женой своей Володя расстался — у нее начался роман с композитором Николаем Каретниковым.

Так вот этот избалованный жизнью мужчина горел желанием украсить все вокруг — и домашнее пространство красиво оформить, и меня шикарно одеть, хотя я не очень поддавалась. Я была неброская, незаметненькая, на вид — мещаночка. Никаких материальных интересов у меня не было, никогда не просила мужа ни о шубах, ни о драгоценностях. Я по жизни во всех смыслах скромна. А он, наоборот, был пижоном, барином, ему всегда хотелось всего по высшему классу.

Ну представьте: мы живем в общежитии, в шестиметровой комнатке, а он нанимает домработницу — чтобы избавить меня от бытовых проблем. Пельт­цер смеялась: «Господи, у Веры домработница!» А милейшая старушка Анна Ивановна оказалась профессиональной поварихой, отвергала низменные блюда типа щей и каш, предпочитала готовить кулинарные шедевры, например из дичи — куропаток, перепелов… Поясняя, что именно так должны питаться «настоящие господа». Располагалась она на общей кухне, куда в тот момент никто не смел войти, и со всей страстью начинала колдовать над своей стряпней — пух и перья разлетались повсюду. После ее ухода Пельтцер громогласно призывала меня: «Вера, иди убирай за своей прислугой!» И я шла понуро с тряпкой наводить чистоту.

Вообще-то я никогда не любила быт. А муж мой, наоборот, был удивительно бытовым человеком. Вот пример. Поначалу мы жили довольно бедно, но когда получили однокомнатную квартиру, Володя занялся ее обстановкой, даже бар резного дерева заказал. Спрашиваю: «Зачем?» — «Красиво», — говорит.

Вера Васильева с Андреем Мироновым

— В Андрюшу все время влюблялись красавицы актрисы… Мой муж однажды приревновал меня к нему. С Андреем Мироновым. Фото: PersonaStars

— То есть он эстет?

— Я бы так сказала: эстет по быту. И по жизни мне с ним было хорошо, спокойно. Я ничего по дому не делала. Всем занимался Володя, освобождая меня от любых житейских хлопот. Он хотел сделать меня европейской женщиной. Учил играть в теннис, я не научилась. Устроил в автошколу — я права получила, но так и не села за руль. По натуре я не современный человек, внутри себя осталась где-то в XIX веке.


Но и я желаниям мужа никогда не препятствовала, всегда поддерживала его интересы. Хочет поменять машину на новую, дорогущую — ради Бога, хочет гостей собрать — пожалуйста. А он, в отличие от меня, любил общество, был очень гостеприимный, ему нравилось собираться компаниями с друзьями, и они часто приходили к нам, поскольку в Ушечкином баре всегда стояли хорошие напитки. Все забегали запросто, и Шура Ширвиндт, и Андрюша Миронов, говорили: «У вас-то наверняка найдется чего выпить». Потом сидели, выпивали, шутили, хохотали и прекрасно себя чувствовали. Я рада была этим спонтанным посиделкам, но похвастаться тем, что кидалась на кухню изобретать для гостей какие-нибудь салаты, не могу.

Муж очень любил меня, восхищался, считал центром мироздания и все делал для того, чтобы я была счастлива, — баловал, опекал, заботился. Мои успехи невероятно его радовали. С ним я всю жизнь жила в одном состоянии: я любима. Я тоже любила его, возможно, не так пылко и романтично, но, повторяю, верно. И заботливо.

Последние десять лет своей жизни Володя тяжело болел: три инфаркта, инсульт, он совершенно ослеп — несколько раз оперировали, но, увы, безрезультатно. Страдал, говорил, что не вынесет такой ужасной жизни, в какой-то момент хотел покончить с собой. Вообще-то держался стойко, не был нытиком. В Бога уверовал. Безусловно, я его жалела, переживала. Как могла, поддерживала, заботилась, успокаивала, развлекала, читала книги. Он всегда был ухожен и обласкан. И ценил это. Радовался каждому моему приходу, даже из соседней комнаты: «Ой, какое счастье, ты со мной!»

После смерти Владимира Петровича я несколько месяцев ни с кем не общалась — не могла. Чтобы справиться с горем, мне нужен был покой. В уединении я разговаривала со своим Ушечкой, рассказывала ему обо всем, что у меня на душе, и чувствовала: он слышит меня. Мне кажется, наша с ним связь и сейчас не прервалась, я ощущаю его присутствие.

Вера Васильева с мужем

— Муж очень любил меня, восхищался, считал центром мироздания и все делал для того, чтобы я была счастлива. Фото: PhotoXPress

— Страшно было остаться одной?

— Видите ли, наверное, ангел-хранитель у меня добрый — так получилось, что я по жизни очень обласкана людьми. С кем бы ни познакомилась, мне всегда предлагают помощь. Вот Даша Милославская, ставшая впоследствии моей крестницей, — совершенно потрясающее создание. Ее точно мне Бог послал — много лет назад, в ненастный зимний день.


Володя тогда в очередной раз оказался в больнице, и я ежедневно ездила его навещать. И вот в один из вечеров шла к нему, как обычно, нагруженная тяжелыми сумками. Погода отвратительная, промозглая — ветер, снег с дождем, под ногами грязная каша… Вдруг незнакомая девушка берет меня под локоть, предлагает помощь и доносит сумку до больницы. Это было так неожиданно… А несколько месяцев спустя я получила письмо, в котором некая девушка по имени Даша умно, эмоционально, интеллигентно делилась впечатлениями о моих ролях, программах. Я ответила, между нами завязалась переписка. И наконец мы встретились после одного из моих спектаклей. Оказалось, что автор писем — та самая девушка.

Потом Даша стала периодически приезжать ко мне. После окончания школы она поступила в институт, на одолженные деньги купила подержанную машину, стала возить меня на спектакли. К тому времени я познакомилась с ее родителями — культурные, высокообразованные люди. В общем, постепенно я привязалась к ней. Во-первых, мне с ней всегда было интересно разговаривать, поскольку она и очень начитанная, и большая театралка. А во-вторых, она умеет каким-то непостижимым образом решить все мои проблемы, во всем поддерживает, окружила заботой, вниманием, оградила от любых хлопот. То есть за долгие годы стала не только помощницей моей, но и ближайшей подругой. А потом Дарья сделала, на мой взгляд, один верный ход — принесла нам в дом котенка. Филечка, Филимон Штанишкин — так он обозначен в ветеринарном паспорте, потому что у него на задних лапках были словно бы галифе меховые. Этот чудесный красавчик стал нашей с Ушечкой общей радостью. С обожаемым котом семейство наполнилось абсолютным счастьем.

Вера Васильева с крестницей Дарьей Милославской и ее дочкой Светланой

— Светочке четыре с половиной года, каждый день звонит: «Бабушка, я тебя обожаю! Целую миллион раз!». С крестницей Дарьей Милославской и ее дочкой Светланой во время поездки в Париж. Фото: Из личного архива Веры Васильевой

— Простите, пожалуйста, за вопрос на столь щекотливую тему: детей вы не хотели или, как говорится, Бог не дал?

— С мужем не суждено было, а насчет хотеть… В общем, нет, я о них не тосковала. При всей любви к детям сама себя мамой не представляла. А вот сейчас Дашенькину доченьку очень люб­лю. И любовь у нас обоюдная. Периодически мы втроем куда-то ездим — уже много городов посетили: Вена, Венеция, Париж, Милан… Я на Дашенькиной даче часто живу, там у меня своя комната. Даша с дочкой стали для меня абсолютно родными людьми.

— А каким было ваше детство?

— Наша семья жила, как все нас окружающие люди, бедно, в коммуналке в районе Чистых прудов. Четверо детей: три дочери — мои старшие сестры Валентина и Антонина, я — и брат Василий, родившийся 14 лет спустя после меня. Топилась квартира печками, на кухне — одна на всех жильцов ржавая раковина. Внизу — подпол, где стояли мешки с картошкой и кадки с шинкованной капустой — нашей основной едой. Мама с утра до ночи трудилась дома, бесконечно перешивала вещи от старших младшим. В семье никогда не отмечали праздники, дни рождения, именины и подарки не дарили, как-то не было заведено. Ну, разве что Новый год праздновали. Наверное, поэтому я не люблю всякие застолья.

Папа был человеком очень добрым, честным, религиозным, скромным и кротким до невозможности. Сама святость. Голубоглазый, русоволосый, совестливый, с чистой душой. Ну прямо князь Мышкин. Верил во все написанное, благодарил Бога за каждую мелочь, искренне уповал на светлое будущее. Работал отец шофером на заводе. Потом стал механиком в том же гараже. Казалось бы, должен был хотя бы матом ругаться,

но нет. И непьющий был. Маму прямо боготворил, весь светился, когда говорил о ней: «Шурка, ой, какая она была! Вот такусенькая талия…» И нежно так улыбался своим воспоминаниям. Я папу очень любила, и он меня.

Маму я тоже любила, но она была человеком совсем иного характера — непростого. Гордая, обидчивая. Жизнью своей недовольная, лишь к старости немножко смягчилась. Мама окончила гимназию, потом училась в каком-то заведении с пафосным названием «Плановая академия». Что уж там за академия была, не знаю, но она этим гордилась. Иногда произносила какие-то французские слова, чем поражала меня невероятно. Самодостаточная была, высокого мнения о себе как о женщине, любила красиво одеваться. Бывало, с удовольствием рассказывала: «Весь трамвай на меня смотрел!»

Замуж за папу — деревенского парня Кузьму — вышла не по любви, ее просто выдали. То ли чтобы от голода спастись в деревне, то ли еще по каким-то причинам, подробностей не знаю. Знаю, что на всю жизнь мама возненавидела крестьянское житье-бытье, в которое ей невольно пришлось окунуться, домостроевские традиции, по законам которых жили родители мужа. И до конца дней таила обиду на папу за то, что при всей своей любви к жене в силу мягкого характера так и не смог за нее заступиться.

В нашей семье все дети учились прилично, и я не была исключением. В свободное от учебы время много читала, занималась в кружках: драматическом и хоровом. Даже в Большом театре с хором выступала. В театр влюбилась лет с семи, после того как соседка сводила меня на оперу «Царская невеста». Завороженная тем сказочным, волшебным миром, стала грезить театром. Когда мне было 15 лет и я училась в восьмом классе, началась война. Никогда не забуду бомбежки и сопровождавший их чудовищный вой сирен, разрывавший барабанные перепонки. Меня от него тошнило, кружилась голова. Тем не менее, как и все мои сверстники, ночами дежурила на крыше нашего дома, гасила в ящиках с песком зажигательные бомбы. В Москве мы остались вдвоем с папой, все остальные члены нашей семьи вынуждены были разъ­ехаться. Маму

с маленьким братишкой сразу эвакуировали — в башкирскую деревню. Мы постоянно ждали от нее весточки. Изредка приходили письма, крайне лаконичные: «Живем хорошо, накормлены, сыты, тепло. Целую, мама». Все. Вот такой характер.

Старшая сестра, Валечка (она на десять лет старше меня), окончившая медицинский институт, еще до войны была направлена работать врачом в Киргизию, в сельскую больницу в Нижне-Чуйском районе. Там и осталась. Вышла замуж за директора совхоза, у которого было трое детей, и всех их воспитала как мать. Вторая сестра, Тошенька (у нас разница в возрасте лет пять), работала в Министерстве обороны. Подкармливала меня, выносила мне еду какую-то, хлебушек из их столовой. Помню, 16 октября 1941 года, когда все учреждения покидали Москву, я стояла перед автобусом, увозившим ее в эвакуацию, среди бесконечного множества ревущих машин, криков и ругани и горько, прямо в голос, рыдала — от того, что расстаюсь с ней.

Вскоре папа устроил меня на свой завод, чтобы я могла получить рабочую карточку. Стала трудиться во фрезеровочном цехе, обрабатывала какие-то детали, потом торф разгружала на торфоразработках и вечерами училась в школе рабочей молодежи. А в 1943 году был объявлен набор в Московское городское театральное училище. Куда я немедленно отнесла документы и как-то без всяких проблем оказалась в списке зачисленных.

Вера Васильева с семьей

— Я — на руках у дедушки, Андрея Егоровича. Рядом мама, Александра Андреевна, и папа, Кузьма Васильевич. Ниже — мои сестры Валечка и Тошенька. Фото: Из личного архива Веры Васильевой

— И с этих пор судьба стала дарить вам немыслимые подарки: без отрыва от учебы вы дебютировали в кино в фильме «Близнецы», а следующая роль — Насти в музыкальной комедии Ивана Пырьева «Сказание о земле Сибирской» сделала вас, опять же еще студентку, не только знаменитостью, но и лауреатом Сталинской премии — высшей по тем временам награды. Как ваши родные отнеслись к такому сногсшибательному успеху? Вас же показывали в кино, вся страна была вами очарована.

— Поверьте — никак. Родственники почти не ходили на мои спектакли, брат и сейчас не ходит. По-моему, видел один — «Пролитую чашу», поставленный еще при Плучеке. Васька тогда был ребенком и горько плакал. После чего сказал: «Больше в театр не пойду, жалко Верушку». А когда меня представили к награде, я, помню, сказала дома: «Мам, мне, наверное, премию дадут». Она поинтересовалась: «Сколько? Много

денег-то?» Я говорю: «По-моему, немного, но это очень почетно». — «Ну и хорошо, Верочка». Правда, потом, когда мы пользовались какими-то благами, к примеру, дачу мне давали снимать бесплатно, мама, живя там, приговаривала: «Ой, это Верочке дали, слава Богу».

А мне, конечно же, было радостно от того, что после выхода фильма «Сказание о земле Сибирской» люди подходили ко мне на улице, приветствовали, называли Настенькой. Не говоря уж о том, что благодаря этой роли театр выбил мне комнату. Наша директриса пошла вместе со мной в Моссовет и сказала: «Это наша Настенька из «Сказания о земле Сибирской», а жить ей негде». Чиновники закивали понимающе: «Да, конечно, ну как же, вот на улице Горького…» И мне выдали девятиметровую комнатушку на последнем, седьмом этаже. Завезла я туда шкаф, стол, два стула и матрац на ножках. Вода через крышу протекала на потолок, и у меня всегда стояли два тазика, в которые она капала. Но именно там, в той своей каморке, я была самой счастливой — любящей и любимой.

— А что для вас более значимо: счастье в личной жизни или в профессии?

— Сложно ответить, тем более что судьба одарила меня чудом быть счастливой и там и там. Я испытала огромную взаимную любовь, прожила прекрасную долгую жизнь с мужем — в мире и согласии, без ссор, без скандалов, без бытовых проблем, избавленная от хозяйственной кутерьмы, имея возможность полностью посвящать себя служению театру и мечтам о новых ролях. И на профессиональную жизнь мне грех жаловаться — с юных лет играла в кино и театре, обрела всенародное признание. И все же не всегда все складывалось гладко.

Допустим, история с Иваном Александровичем Пырьевым. Да, этот выдающийся режиссер перевернул мою судьбу. Благодаря ему я получила то, о чем актриса может мечтать. Фильм «Сказание о земле Сибирской», где я имела счастье сниматься со знаменитыми артистами, с триумфом прошел не только в Советском Союзе, он был куплен 86 странами, получил немереное количество призов. Я стала самым молодым лауреатом Сталинской премии. На меня обрушилась огромная слава. Но произошло неожиданное… Режиссер пожелал, чтобы я отблагодарила его за все это — банально, согласившись на близость. Как зачастую и бывает. Я на такое не пошла. И он пригрозил закрыть мне путь в кино. Потом я много думала об этом, но, как ни странно, никогда не испытывала к нему дурных чувств, ведь он совсем не знал меня.

Вера Васильева с Еленой Образцовой и Ольгой Аросевой

С Еленой Образцовой и Ольгой Аросевой в спектакле Театра сатиры «Реквием по Радамесу». Фото: Из личного архива Веры Васильевой

В театре тоже не всегда все у меня складывалось гладко. Я не умела выпрашивать, а тем более требовать роли, и вообще ничего не добивалась, все приходило ко мне как-то само по себе. Лишь однажды, после ухода из нашего театра Татьяны Васильевой, для которой Плучек ставил «Вишневый сад», я пришла к нему со словами: «Наверняка вы ищете замену, а я всю жизнь мечтаю о роли Раневской». Но он сразу же отказал. «Нет, — сказал, — и Оля Аросева хочет, и Нина Архипова, но я лучше дам сыграть молодой актрисе». И все, я ушла. Правда, обидевшись. Задело то, что не посчитал нужным поговорить со мной серьезно, а просто отмахнулся, как от навязчивой дурочки, мол, надоели вы мне все. Хотя потом попросил прощения, и я, естественно, простила.

Нет, не слишком благоприятно складывалась творческая жизнь в моем театре. Если для некоторых актрис Плучек специально подбирал репертуар, то для меня десятилетиями ничего не ставили. Дал роли в двух спектаклях: в «Женитьбе Фигаро» и в «Ревизоре». Дальше наступили годы творческой пустоты — совсем редко, раз в месяц, а то и реже, шли спектакли, в которых я доигрывала свои роли, а ничего нового мне не

предлагали. Спасибо Андрюше Миронову — пригласил в свою постановку спектакля «Тени». Тяжело я переживала тот период. И все же ангелы опять поддержали меня — мне суждено было сыграть те роли, о которых мечтала с юности, пусть и не в своем театре: Раневскую из «Вишневого сада» — в спектакле Тверского драмтеатра, Кручинину из «Без вины виноватых» — в Орле, Сарытову из «Блажи» — в Новом драматическим театре, «Странную миссис Сэвидж» — в Театре Образцова… Сейчас играю Графиню в «Пиковой даме» на сцене Малого театра, участвую в спектакле «Однажды в Париже» театра «Модерн». И вот теперь еще одна великая радость — тот самый мой бенефисный спектакль «Роковое влечение», за что я очень благодарна Александру Анатольевичу Ширвиндту. Шура вообще удивительный человек. С удовольствием вспоминаю наши с ним «супружеские союзы» в спектаклях «Женитьба Фигаро» и «Орнифль», совместную работу в «Мольере…». Люблю его как парт­нера. А знаете, когда он был молодым, я воспринимала его лишь как блистательного баловня судьбы. Однако когда он возглавил наш театр, убедилась, что в нем нет ничего показного, что, помимо таланта, искрометного чувства юмора, элегантной ироничности, красоты и обаяния, у него добрая душа, он чувствует, понимает артистов, и ему их жалко. Режиссеры — в большинстве люди достаточно жестокие, а он — нет.

Вера Васильева с Александром Ширвиндтом

— Режиссеры — люди жестокие, а у Шуры добрая душа, ему жалко артистов. С Александром Ширвиндтом в спектакле «Орнифль». Фото: PhotoXPress

— Вера Кузьминична, с каким мироощущением вы живете в преддверии своего почтенного юбилея?

— Прежде всего, с чувством благодарности за жизнь, прожитую с лю­бовью в душе, за возможность через роли говорить людям о самом главном: верьте своему сердцу, верьте совести, берегите душу от холода и цинизма. И я благодарю театр — мой родной дом, где испытала и горе, и несказанное счастье. Больше всего боюсь оказаться ненужной и поэтому продолжаю мечтать… в надежде до конца дней остаться востребованной. Ведь пока есть возможность заниматься любимым делом, я чувствую себя  защищенной от невзгод. А значит, жизнь продолжается.


Вера ВасильеваВера Васильева

Родилась: 30 сентября 1925 года в Москве

Образование: Московское городское театральное училище

Карьера: с 1948 года — актриса Театра сатиры; приглашенная актриса в театры: Малый, «Модерн», Образцова, Новый драматический, Орловский академический и Тверской театр драмы; киноактриса (среди фильмов: «Сказание о земле Сибирской», «Свадьба с приданым», «Чук и Гек», «Карнавал», «Выйти замуж за капитана»); автор книги-мемуаров «Продолжение души. Монолог актрисы». Народная артистка СССР, лауреат Государственных премий СССР, награждена орденами Трудового Красного Знамени и «За заслуги перед Отечеством» III и IV степени; лауреат театральной премии «Хрустальная Турандот» и премии имени Яблочкиной

Загрузка...