Татьяна Тотьмянина и Алексей Ягудин: «Отдать дочь в большой спорт?! Никогда!»
«Мы смотрим «Ледниковый период», а там Авербух, Костомаров, Навка — сплошные чемпионы! И кажется, так легко скользить по блестящему льду, держа партнершу на вытянутых руках. Только никто не думает о том, что на одного Костомарова или Навку приходятся тысячи спортсменов, так и не добившихся успеха…» О невидимых миру слезах героев большого спорта откровенно рассказывают знаменитые фигуристы Алексей Ягудин и Татьяна Тотьмянина.
Татьяна Тотьмянина:
— После Олимпиады 2006 года в Турине, которая принесла нам с Максимом Марининым золотые медали, я несколько месяцев находилась в полнейшей эйфории. Ведь это пик спортивной карьеры, заветная мечта любого спортсмена. Но вот потянулись будни, началась обычная жизнь, которая мне показалась диковинной. Во-первых, я совершенно потерялась, не понимая, что делать дальше. Пока занималась фигурным катанием, все было четко структурировано, регламентировано. А теперь, в 24 года, оказалось, что старые цели достигнуты, а новые не намечены.
Во-вторых, уйдя из большого спорта, я впервые столкнулась с обычными людьми, не спортсменами, с которыми… не знала, как общаться. Ощущала себя так, будто родилась в море, провела всю жизнь среди рыб и вдруг вышла из воды и поселилась в мегаполисе. С удивлением осознала, что мне нечего сказать другим, не понимаю, как поддержать беседу, явно не хватало образования. Я и раньше не была особо
общительной, а тут совсем закрылась, стала колючей как ежик. На лицах людей, с которыми впервые встречалась, отчетливо читалось: что это за стерва такая пришла? (Cмеется.)
К сожалению, большой спорт и качественное образование несовместимы, приходится выбирать — либо то, либо другое. Вот Леша — молодец, все успел: и спортивные вершины покорить, и школу с серебряной медалью окончить. У него в аттестате всего одна четверка, да и ту получил лишь из-за врожденного упрямства.
Мне было четыре года, когда в моей родной Перми открылся первый крытый каток. Мама, которая безумно любила фигурное катание, тут же взяла меня, болезненную девочку, в охапку и потащила записывать в группу. Про достижения и победы речи не шло. Мама старалась меня просто закалить.
— Cтавлю дочке мультик (а она предпочитает старые, еще советские) и с удивлением понимаю, что не смотрела его в детстве. Некогда было…
Почему-то совершенно не помню своих первых детских впечатлений от тренировок, но предполагаю, что мне нравилось заниматься. Мама угадала со спортом. Я ненавижу бегать, прыгать, плавать, ездить на велосипеде, люблю лишь лед. Не поверите, но самым страшным наказанием был мамин запрет идти на тренировку.
В неполные семь лет я пошла в первый спортивный класс. По стечению обстоятельств именно в тот год создали экспериментальный класс на базе секции фигурного катания и школы № 93.
Моя жизнь продолжала идти в однажды заданном направлении: подъем в шесть утра, легкий завтрак, тренировка. Уроки начинались в 10:45, заканчивались в 14:00, и мы возвращались обратно на лед. Домашние задания делались в промежутках, урывками, на коленках.
В конце учебного года учительница литературы давала длинный список книг, которые следовало прочесть за лето.
Конечно, мы не успевали, потому что все лето проводили в спортивных лагерях. Вот где была жесть! Подъем в 07:00, кросс километров пять, завтрак, на который давали нелюбимую мной овсянку. Не нравится — можешь не есть, но тогда до обеда проходишь голодной. В 08:00 начиналась первая тренировка, после обеда и тихого часа — вторая, и снова кросс, когда бежишь, задыхаешься и сердце колотится так, что, кажется, сейчас лопнет от нагрузки. Иногда я заходилась в рыданиях, но продолжала бежать, потому что саботаж карался дополнительным кругом. Не понимаю, как я, такая маленькая, справлялась.
А ведь те кроссы вместе со мной бежали еще 120 девочек. И только две из них остались в спорте. Одна теперь тренер, а другая участвует в шоу на круизном лайнере.
— Без слез не бывает взлета, особенно в спорте. Чтобы достичь успеха, необходимо чем-то жертвовать. Спортсмены обычно расплачиваются здоровьем и отсутствием полноценного детства
Вспоминается одна история. Несколько лет назад мы с Лешей и другими спортсменами из «Ледникового периода» возвращались из Казани в Москву. Закончилось выступление, мы вызвали такси, чтобы ехать на вокзал. А в тот день мела метель, дороги засыпало, образовались огромные пробки. Когда до цели оставалось километра три, а до отправления поезда — минут десять, мы, подхватив чемоданы, рванули на вокзал бегом. Сердце рвалось наружу, как когда-то в детстве, на тех самых кошмарных кроссах. Когда впрыгнули в отъезжающий поезд, я зарыдала.
И все же удивительно — у меня никогда не возникало желания бросить спорт. Над моей кроватью висела фотография Кати Гордеевой и Сережи Гринькова — моих кумиров. Смотрела на них и думала: «Они могут, а ты не можешь? Соберись, Таня!» И откуда-то брались новые силы.
Еще на меня огромное влияние оказывала мама. Между нами была невероятной силы связь, и я всю жизнь боялась подвести ее, огорчить. Она растила меня одна — с папой они разошлись. И всегда была рядом, по мере сил и возможностей создавала более или менее комфортные условия, на хлеб зарабатывала мытьем полов. Мы все мое детсво и юность, до выигранной Олимпиады, прожили в долгах. И только получив призовые, продав все подарки, рассчитались с ними. Впрочем, я забежала далеко вперед.
— Если Лиза просится с нами на каток — пожалуйста, берем. Но никогда не катаемся с ней за руку. И если на тренировках кто-то падает, говорим: «Знаешь, как это больно? А еще здесь холодно, скользко, противно…»
Еще в Перми я начала показывать неплохие результаты, и мне предложили встать в пару, что у нас считается перспективнее. Но для этого надо было переехать в Петербург. Мама сразу сказала: «Нельзя упустить такой шанс!»
Собрали нехитрые пожитки и поехали. Никогда не забуду свою первую тренировку у нового тренера. На меня, девочку весом 39 кг и ростом 157 см, повесили 50-килограммовую штангу и заставили приседать. Ну и, конечно, сразу же «полетели» спина и колени. Когда ребенок формируется, укрепляется его скелет, такие перегрузки опасны. Практически все профессиональные спортсмены — фигуристы, волейболисты, баскетболисты, горнолыжники — мучаются болезнью Шляттера. И я не исключение. У меня настолько сильно болели сухожилия под коленями, что ходить было невозможно, не то что прыгать. А хороших обезболивающих мазей в то время было не достать. Счастье, если кто-то из знакомых привозил из-за границы дефицитный финалгон. Натрешь больное место — и на тренировку. Фигурное катание — сложный спорт. Попробуйте в хороших кроссовках несколько часов подряд прыгать на асфальте. Колени, суставы, спина обязательно заболят. А если на ногах не мягкие кроссовки с амортизаторами, а железки? Последствия полученных травм дают о себе знать до сих пор.
Но что поделать — без слез не бывает взлета, особенно в спорте. Чтобы достичь успеха, необходимо чем-то жертвовать. Спортсмены обычно расплачиваются здоровьем и отсутствием полноценного детства.
Как-то мама, отстояв в ГУМе несколько часов, купила мне в подарок большую немецкую куклу. Настоящее чудо! Но я успевала поиграть с ней, лишь засыпая. На гулянки, игры во дворе, дискотеки времени вообще не хватало. Правда, я сторонилась ровесников еще и по другой причине.
Повторюсь, мы с мамой крайне скромно жили.
Помню, мне было лет тринадцать, я впервые собралась на школьный «Новогодний огонек». Мама говорит: «Таня, не стоит тебе идти туда». Я прошу: «Ну мамочка, пожалуйста, отпусти». — «Ладно, но я тебя предупреждала…»
Прихожу, а там девчонки разряженные, в ярких платьях, туфельках, модных клипсах, браслетах. 1990-е — все можно было купить у фарцовщиков, были бы деньги. А я, как Золушка, явилась в каком-то мышиного цвета глухом сарафанчике. Села на последней парте, ножки поджала, потому что пришла в маминых туфлях на два размера больше. Разумеется, никто на меня внимания не обратил, танцевать не приглашал. Из-за упрямого характера я досидела-таки до конца, но вышла из школы с рыданиями. Мама ждала у входа, взяла за руку: «Счастлива? Нет? Я тебя предупреждала…»
Спорт меня в то время спас. Если бы при таком раскладе я была обычной девчонкой, психика точно травмировалась бы. Но у меня был лед, где все получалось, где я слыла одной из лучших. Благодаря спорту я не реагирую на косые взгляды. Кстати, очень полезное умение. (Смеется.) Перед ответственными соревнованиями соперницы то и дело норовят психологически подмять противника. А на мне с детства броня. Лицо непроницаемое, впереди — четкая цель, а что вокруг — не важно.
Вспоминаю, как за пару месяцев до Олимпиады я превратилась в зомби: ни с кем не разговаривала, даже с мамой. Мне была нужна полная изоляция, чтобы ничто не сбило настрой. Утром мама бесшумно входила в комнату, ставила на тумбочку чашку кофе, сливки, две чайные ложки.
У меня тогда была мания — одной ложкой нельзя и кофе размешать, и йогурт съесть. Если с утра что-то шло не так, выносила мозг и маме, и себе.
И все это — большой спорт. Конечно, еще и восторг побед, и радость преодолений, но все же жизнь в профессиональном спорте непроста… Я лишь после Олимпиады смогла прочесть те книги, которые проходят в школе. Но зато теперь остановиться не могу, читаю запоем. (Смеется.)
Иногда ставлю дочке мультик (а она предпочитает старые, еще советские) и с удивлением понимаю, что не видела его — в детстве некогда было.
Со стороны это может показаться слишком высокой платой за олимпийское золото. Но оно у меня есть, и я этим горжусь. А вот что должен чувствовать человек, который, как я, всю жизнь посвятил спорту и ничего не достиг, не представляю.
Алексей Ягудин:
— Моя история типична для 1980-х годов. В то время часто болеющих детей отдавали в спортивные секции — в основном в зимние виды спорта: лыжи, хоккей, фигурное катание. Мама, гуляя со мной, четырехлетним, по набережной Невы, увидела на фонарном столбе объявление о наборе детей в секцию фигурного катания и подумала: «Вот что нам надо! Закалим-ка мы Алешу». А дальше будто пазлы — одна случайность за другой — сложилась моя спортивная биография.
В тот день, когда нужно было ехать на отбор, я решил сделать себе модную прическу. Взял ножницы, заперся в ванной, придвинул стул поближе к зеркалу и старательно выстриг волосы на левой половине головы. Довольный вышел к маме и не понял, почему она расстроилась. Меня долго приводили в порядок, и когда наконец мы добрались до катка, уже все разошлись. Мама снова сильно расстроилась. Мы повернули обратно и у выхода столкнулись с каким-то мужчиной. Им оказался Александр Викторович Майоров — в прошлом ученик Мишина. Разговорившись с мамой и посмотрев на меня, он просто сказал: «Ничего страшного, я его возьму в свою группу». Так он стал моим первым тренером.
Мы занимались в здании бывшей церкви на набережной Лейтенанта Шмидта. Прямо посреди помещения — каток. Воспоминания о тех годах обрывочные — помню, что переодевались в подвале, где всегда было сыро и очень холодно. Раньше-то питерские морозы были похлеще.
Алексей: если на мою тогдашнюю спортивную жизнь посмотреть объективно, то удовольствия в ней было значительно меньше, чем напряжения, усталости, а иногда и боли
На тренировки меня возила мама. Она, научный сотрудник Института информатики и вычислительной техники, каким-то чудесным образом выбила себе свободный график. Получала меньше, зато успевала меня отвезти и, забравшись на хоры, следила за тренировкой. Управляться со мной ей помогала бабушка — мы жили вместе в двух комнатах большой коммуналки. Она забирала меня из школы, вручала спортивную сумку и пакетик с бутербродами и сажала на автобус. На нужной остановке меня поджидала мама.
Мама у меня требовательная — поблажек не давала. Зимой, в выходные, будила пораньше, и мы ехали в лес кататься на лыжах. А если на тренировках замечала, что какой-то элемент плохо получается, то в будни по вечерам возила меня на открытый каток завода ЗИЛ. «Десять из десяти сделаешь идеально — и уходим», — говорила мне мама. Прыгаю раз, другой — все хорошо, а восьмой срываю. И все заново. Ноги страшно мерзли — спасали сшитые бабушкой теплые фланелевые чехлы, которые я натягивал прямо на коньки. Я прыгал и прыгал, пока не получалось десять из десяти. Жестко, зато эффективно.
Единственное счастье моего детства — телесериал «Санта-Барбара». Те пятьдесят минут казались невероятным наслаждением. В восемь вечера начиналась серия, бабушка, дедушка и мама усаживались перед телевизором, а я — с ужином за столом. Предполагалось, что мальчик должен быстро поесть и отправиться делать уроки. Но я тянул как мог: размазывал пюре по тарелке, крошил котлету на мелкие кусочки, медленно жевал. В рекламную паузу мама поворачивалась: «Доел?» — «Да, но не наелся». Тут бабушка вступала: «Зоя, сынок кушать хочет, дай я ему еще налью супу». Все отворачиваются к телевизору, а я снова ем еле-еле. Просто чтобы подольше отдохнуть.
— Благодаря спорту я не реагирую на косые взгляды. На мне с детства броня. Лицо непроницаемое, впереди — четкая цель, а что вокруг — не важно
Целый день — лед, школа, снова лед. Дома оказывался не раньше семи вечера, а еще уроки делать! Но это отдельная песня. Предположим, я быстро решал десять задачек, но в одной мама находила ошибку. И никогда мне ее не показывала. Мы могли просидеть до трех ночи, пока я сам не исправлю. Однажды из вредности я до утра не признавался маме, что ошибка найдена. Так и сидели друг напротив друга.
Мне без труда давались точные предметы, а вот сочинения были пыткой. Мама это понимала. Мы шли в Приморский парк Победы, гуляли и разговаривали о том произведении, которое проходили по литературе. Я любил разбирать характеры персонажей, помню, как эмоционально доказывал ей, что Катерина из «Грозы» — безвольная тряпка, раз покончила с собой. После таких «разборок» садился и писал сочинение с большим энтузиазмом.
Лето я проводил на даче. Мама поднимала меня очень рано, и, пока двоюродные сестры еще сладко спали, Леша отжимался, подтягивался, бегал, сидел на шпагате и стоял в ласточке. Надо сказать, что мамина направленность на спорт быстро принесла плоды. Я перестал простужаться, прошла страшная аллергия, восстановилось зрение.
Не знаю, что двигало моей мамой, но только благодаря ее неслыханному упорству я стал тем, кем стал. И еще, конечно, спасибо моему тренеру — Татьяне Анатольевне Тарасовой. Фигурное катание я захотел бросить лишь однажды — лет в десять. Мама отреагировала спокойно: «Не хочешь — не катайся». Но прошло три-четыре дня, и я снова попросился на каток.
Если на мою тогдашнюю спортивную жизнь посмотреть объективно, то удовольствия в ней было значительно меньше, чем напряжения, усталости, а иногда и боли.
За пару лет до Олимпийских игр Татьяна Анатольевна сказала: «Леш, знаешь, о чем я мечтаю? Хочу дожить до такого момента, когда, приходя на каток, ты будешь кайфовать». И такой момент настал — за год до Олимпиады, которую я выиграл. Но в то же время в организме произошел сбой. Вот тебе на! Впервые в жизни я начал получать удовольствие от тренировок и вдруг стал проигрывать все турниры подряд.
Тогда и проявилось то спортивное упрямство, которое ковалось во мне с четырех лет. Принялся худеть: два яблока в день, каши на воде, без сахара. Многочасовые жесткие тренировки, которые устраивал себе сам, отказавшись от тренера по физподготовке.
Напряжение перед Играми было такое, что я стал сходить с ума. Утром проснулся — на весы, в душ сходил — снова на весы. Увижу лишние 50-100 г — паника. Организм разбалансировался: один день прыгаю четыре оборота, а на следующий не могу даже тройной одолеть. Брал собаку, ехал на озеро, ночевал в лесу. Потом возвращался в город, ел три бургера, мороженое, а с утра просыпалась совесть, и я снова вставал на беговую дорожку. У меня на стене висел календарь, где я зачеркивал дни, оставшиеся до Олимпиады.
— Жизнь течет дальше, нас волнует настоящее и будущее, а не прошлые успехи. Особенно теперь, когда подрастает дочь
В начале олимпийского сезона в Австралии начинались Игры доброй воли. Хотя Татьяна Анатольевна отговаривала меня участвовать, я ее упросил. А надо было послушать… В итоге стал третьим. Вот тогда, на волне полного упадничества, я решил со спортом закончить. Пригласил Тарасову в ресторан, взял бутылочку вина и сказал: «Спасибо вам огромное, но я больше не могу. Мне трех титулов чемпиона мира и двух — Европы хватит». И тут Тарасова прерывает: «Давай еще бутылочку закажем?» — «Ну давайте». Татьяна Анатольевна вроде как в шутку говорит: «Леш, у меня предложение: давай на Олимпиаду все же поедем. Ну в тройке-то все равно как-нибудь окажемся? А олимпийская медаль пригодится». Вот так меня правильно и настроила, снизив планку ожиданий.
И я выиграл! На тот момент медаль для меня значила очень многое — и главное, что больше мне в спорте ничего не надо доказывать.
Мне в жизни сильно повезло. И обстоятельства сложились удачно, и мамы достались замечательные — моя родная и Татьяна Анатольевна Тарасова.
Не бывает так, чтобы спортсмен прошел свой путь легко, без травм. У меня, к примеру, искусственный тазобедренный сустав, лет через двадцать его придется менять, и как организм на это отреагирует — непонятно. Пока, тьфу-тьфу, все нормально. Но для Лизы, нашей дочери, путь в большой спорт заказан. Как-то она гостила у моей мамы, в Питере. Когда приехала домой, Таня открыла ее сумку с вещами, а там — конечки маленькие. Лиза попросила, сказала, что хочет кататься как папа с мамой, и бабушка ей их купила. Если она просится с нами на каток — пожалуйста, берем. Но никогда не катаюсь с ней за руку. И когда на тренировках кто-то сильно падает, говорю: «Знаешь, как это больно? А еще здесь холодно, скользко, противно. Мы с тобой выберем что-нибудь поинтереснее». (С улыбкой.)
Жизнь течет дальше, нас волнует настоящее и будущее, а не прошлые успехи. Особенно теперь, когда подрастает дочь.