Стас Старовойтов: «Не нужно судить о личной жизни и семье комика по его стендапу»

— Уже прошло достаточно времени после громкого развода. Ты готов к новым отношениям?

— Неожиданно! Поздравляю! Где вы познакомились?

— Спасибо! На съемках, она гример-визажист.

— Когда планируете расписаться?

— Пока я не вижу большой необходимости. Сейчас многие расписываются просто потому, что «надо так». Но мне хочется, чтобы это был последний раз, поэтому мы не торопимся.

— Почему это скрываешь? Раньше ты, наоборот, все рассказывал и про жену, и про ребенка.

— Сколько можно рассказывать об одном и том же? Я перестал жить непосредственно своей жизнью, стал заложником образа. У меня как будто было одновременно две семьи — одна настоящая, другая из монологов. Комику категорически нельзя застревать в образе, если он хочет развиваться в комедии. Потому что потом публика не даст сделать ничего другого, будет спрашивать: «А где то, к чему мы привыкли»?

— Нынешняя жена не боялась того, что будет появляться в твоих монологах?

— Да, мы говорили об этом, хотя я сам не собирался ее упоминать. Если что-то произойдет действительно смешное, то я расскажу, возможно, и про кота своего, и про маму, и про женщину. Но специально рассказывать про семью, просто потому что нужно рассказать про семью, теперь не буду.

— Практически все так говорят, но это же иллюзия. Люди в монологах — это персонажи. Если я шучу про некую «девушку», неких «родственников», совсем необязательно, что это реально существующие люди. Странно, что некоторые зрители, которые смотрят, подчеркиваю, юмористическое шоу, почему-то всерьез принимают монологи за чистую монету. У них есть привычка подойти к стендаперу и рассказать какой-то смешной случай из жизни: «А вот у меня в семье была такая история, а вот еще чувак такой есть, напиши про это»! Да не хочу я писать про это. К историям в стендапе нужно относиться с большой долей скепсиса и просто получать удовольствие от произносимых шуток. Не копаться, не пытаться понять личную жизнь комика по его стендапу. Мы рассказываем истории, которые смешат не только нас, а миллионы людей. Они же не знают, какие у нас мамы, бати, дети. Мы вытаскиваем из своих личных историй то, что будет знакомо каждому.

— Вот примерно, сколько процентов из личной жизни ты оставляешь в монологах как есть, а сколько приукрашиваешь?

— Условно говоря, 50/50. Я беру какой-то заход, возможно, из жизни, а потом придумываю шутку. Соответственно, вторая часть этой конструкции и есть выдумка. Но пропорции могут сильно варьироваться. В монологах про социальные проблемы или размышления о мире, конечно, поменьше личного.

— Детство было самое обычное. В детском саду и начальной школе я еще застал СССР, соответственно, и все прелести той жизни. Смешные новогодние елки, подарки…

— Кем ты был на Новый год? Зайчиком?

— Гусаром каким-то. Там же был стандартный набор мужского косплея — мушкетер, гусар, заяц, медведь, Буратино, Петрушка. Потом, в 90-х, у всех начались проблемы с деньгами. Но в нашей семье не доходило до такого, что я ел одну картошку или играл прибитыми к полу игрушками. Запомнился первый конструктор, который был сделан по типу «Лего». Целыми днями мог его высыпать, собирать, разбирать, снова собирать… Если детали пропадали, то «окей, домик будет чуть поменьше». Такой «детский дзен». Сейчас смотрю на своих детей с сожалением, потому что у них даже нет возможности полюбить игрушки. Они быстрее потребляют, хотят всего и сразу. Не успели поиграть с одним, там уже новое что-то вышло. Поэтому у меня, наверное, было счастливое детство. Я сам добывал себе развлечения, мог просто уйти во двор и весь день что-то с палкой делать. Какое удивительное получение удовольствия! Слабо себе не представляю, что ребенок теперь может провести весь день на улице, пострелять из самодельного лука.

— А можешь вспомнить свой поступок из детства, за который тебе до сих пор стыдно?

— Дети не испытывают чувство стыда! Я бы назвал этот поступок просто глупым. Моя мама работала хореографом в ДК, и перед Новым годом с коллегами традиционно придумывали утренник, который потом показывали по всем ближайшим заводам и школам. И у нас хранилась видеокассета с одним таким утренником, где я тоже играл небольшую роль — пионера, который не верит в чудеса, попадает в сказочный лес и в итоге видит чудо своими глазами. Запись была очень ценная, 1993 года. Там и мама молодая, и я маленький. А я взял и стёр. Мало того, я записал на неё какой-то популярный в то время сериал, не помню точно: «Элен и ребята» или «Санта-Барбара».

— Сколько тебе было лет?

— Лет 12. Я вообще любил по ходу перезаписывать кассеты. Еще такой же случай был, когда я на кассету Ларисы Долиной записал группу «Сектор газа». Мама была, мягко говоря, удивлена от того, что услышала.

— Тебя сильно ругали?

— Меня, конечно, спрашивали, зачем и почему я это сделал. Но всегда обходилось. Мол, мальчик взрослеет. Меня вообще серьёзно никогда не наказывали, только грозили пару раз ремнем и ставили ненадолго в угол.

— В своих детях уже видишь какие-то задатки, таланты, которые хотелось бы развивать дальше?

— Дочка в следующем году уже в школу пойдет. Она достаточно развитая для своих лет, общительная, взвешенно и мудро мыслит. Поет, танцует, занимается гимнастикой, фигурным катанием — такое общее развитие для ребенка. Пока сложно определить, к чему её тянет больше. Я бы хотел, чтобы она занималась музыкой или другим искусством, желательно, не боевым. Спорт — это прекрасно, но художественное творчество лучше развивает какую-то внутреннюю женственность. Но, так как мы живем отдельно, сложно принимать какие-то решения за неё.

— Как часто вы видитесь?