Онлайн-журнал о шоу-бизнесе России, новости звезд, кино и телевидения

Резо Гигинеишвили: «Про любовь легче петь, чем говорить»

0

На экраны выходит фильм «Заложники» об одном из крупнейших терактов времен СССР. Накануне премьеры режиссер и продюсер рассказал «ТН» о том, чего ему стоила эта картина, о своем детстве в охваченном войной Тбилиси, о московской жизни в статусе «беженца» и счастливом отцовстве.

— Резо, фильм «Заложники» основан на реальных событиях: в 1983 году группа «золотой» грузинской молодежи попыталась угнать самолет в Турцию. Но осуществить задуманное не получилось, самолет был взят штурмом, во время которого погибли 7 человек. Почему вы обратились к такой теме?

— Эту трагичную историю я помню с детства, ее активно обсуждали еще во времена перестройки и Советского Союза. Помню, лет в 5 подсматривал в дверную щелку, как мама шепталась на кухне с матерью одного из угонщиков. Их осудили в 1984 году, но до 1990-х родители не знали, был ли приговор приведен в исполнение. И жили иллюзиями, что, может быть, их дети не расстреляны. Все вокруг, как и моя мама, сопереживали и понимали, что ситуацию замалчивают, что ребят уже давно нет в живых, но никто не осмеливался разрушить надежды родителей. Видимо, с тех самых пор мое подсознание отпечатало в памяти эти картинки, когда я на уровне эмоций ощущал трагедию и напряжение, висящее в воздухе.



Кадр из фильма «Заложники». Фото: Пресс-служба кинокомпании «НЕБО»

Ужас был в том, что угонщиков знал весь Тбилиси. Их родители дружили с моими родителями. Мой друг Дато Евгенидзе, замечательный композитор, известный по фильму «9 рота», был их ближайшим другом. Они принадлежали к декадентскому поколению людей, которое, к сожалению, не смогло реализовать свой талант, — они погибли под осколками империи.

Мне хотелось вернуться к этой теме, потому что каждое поколение в Грузии по-разному трактует эту историю. Сначала шла советская пропаганда. Угонщики были достаточно молодыми, и расстрельный приговор нужно было оправдать в той или иной степени.

Дальше, в пору независимой Грузии, к власти пришли люди, которые в советские времена считались диссидентами. Они были травмированы советской властью, сидели в тюрьмах, поэтому для них любой, кто боролся — и неважно как — с системой, воспринимался героем. Так что в 1990-х угонщики были романтизированы. А потом появилось новое поколение, и оно, мне кажется, более здраво все оценивает и анализирует. Но все же, политический контекст — не главное в нашей истории, скорее это картина про то, что мир хрупок, что горе выглядит увлекательным только на сцене, в театре, но не в реальной жизни.


В фильме «Заложники» Надежда Михалкова сыграла роль стюардессы, погибшей во время теракта. Фото: Пресс-служба кинокомпании «НЕБО»

Сценарий писался на основе огромного количества интервью и встреч с очевидцами. Единственная девочка из группы угонщиков, оставшаяся в живых, сказала после выхода из тюрьмы: «Только в самолете с первым выстрелом мы поняли, что это происходит на самом деле».

К сбору информации мы приступили в 2008-м. Перечитали огромное количество архивных документов, материалов, протоколы допросов.

Скажу откровенно, я отложил проект на какое-то время, чтобы подойти уже с более холодным разумом и не утонуть в море фактов, вычленить главное для меня в этой истории. Все понимали, тема очень деликатная и нужно было максимально уважительно отнестись к каждой судьбе, никого не обвиняя и не навешивая ярлыки, а сопереживая и оплакивая всех участников этой кошмарной трагедии.


— Чем вам пришлось пожертвовать ради этой работы?

— Не считаю, что я чем-то жертвовал, это был увлекательный процесс. Хотя на нашем пути возникало огромное количество трудностей, связанных и с воссозданием эпохи, были и финансовые проблемы, и опять же, нравственные проблемы выбора.


— Но вы дом продали, чтобы завершить картину.

— Да, я этого не скрываю, Но не хотел бы этим фактом кичиться и придавать ему большое значение. Не считаю это какой-то жертвой. Раз уж ты занимаешься кинематографом, считаешь его делом своей жизни, это абсолютно нормально… Гораздо важнее материальных благ то огромное количество залов, фестивалей, людей в разных странах, которые увидели картину. А ты увидел их чувства, ощутил, как твоя история эмоционально действует на немца, американца, русского, на человека любой национальности.

С развалом Союза мое поколение сразу погрязло в разных войнах, мы из всех сил пытались уцелеть и сохранить себя. Бегали по миру, пытаясь укрыться где-то, где был хотя бы свет и нормальные условия для жизни. Мне было 16 лет, я поехал в Испанию. Помню свое первое ощущение, когда вышел из аэропорта. Тогда у нас ездили другие автомобили, а там была ночь, и машины двигались, как будто плыли, практически в тишине, ничего не тарахтело. Вот звук этой тишины я помню.

Помню иностранную жвачку, как мы ее жевали в детстве, а потом заворачивали опять в фантик, чтобы на следующий день продлить удовольствие. Помните слова Мандельштама про запрещенные книги? Он говорил, что это ворованный воздух? Вот все было тогда каким-то украденным либо же совсем казенным.



Маленький Резо с сестрой Тамарой. Фото: Из личного архива Резо Гигинеишвили


— Герои фильма не находят понимания с собственными родителями. Как это было у вас, вы тоже в юности были бунтарем?

— Нет, для меня главной задачей было помочь своей маме и своему отцу. У нас была обеспеченная, привилегированная тбилисская семья, а в Москве мы оказались в статусе беженцев. Я видел, как тяжело им пришлось. Моя мама – талантливый музыкант, была вынуждена мыть посуду в ресторане. До сих пор с содроганием вспоминаю, что когда она заканчивала работу, охранники на выходе проверяли сумки (не только у мамы, у всех работниц), не украли ли они чего. Такие были правила. Конечно, какое-то бунтарство это в душе рождало, когда ты понимал, что должен что-то делать, чтобы помочь родителям. Я думаю, что мы всегда находимся перед выбором, и мы все заложники своих страхов. Ты стоишь на развилке и примерно понимаешь, где правильный путь — он намного тяжелее. А вот где-то рядом — неправильный, через два поворота, и по нему идти проще… Но окольными путями ты никогда не придешь к чему-то настоящему, так не бывает. Поэтому, тяжелее идти по верному пути. Мне это не всегда удается…


— Вы оказались в Москве в 12 лет, в «лихие девяностые». Сложно было адаптироваться?

— Слушайте, я уехал от гражданской войны и приехал туда, где хотя бы было электричество. В Тбилиси жгли покрышки, вскрывали паркетные полы и топили этим паркетом, пытаясь согреться. Повсюду ходили люди из разных бандформирований, был полный хаос и абсолютная тьма. Гражданская война в Грузии, открытые войны в Абхазии и в Осетии. Я помню это ужасное время, очереди за хлебом, которого не было. Люди прятали канистры с бензином, потому что у всех отнимали бензин, которого тоже не было. Все страдали одинаково — и бедные и богатые. Я помню, как играл в футбол с сверстниками, а с холмов доносилась стрельба: это хоронили молодых ребят парней 17-20 лет и стрелял почетный караул. За один футбольный тайм ты мог услышать несколько очередей.

Поэтому, переехав в Россию в «лихие девяностые», я был счастлив. Много всего происходило, но постепенно вырабатывался иммунитет. Мы сняли квартиру у Елисеевского магазина, и однажды я проснулся от звука проходящих по мостовой танков… Начались известные события осени 1993-го, когда стреляли по Белому дому. И это был совсем уже какой-то сюр, мы только уехали от танков…

Я благодарен родителям, потому что они совершили героический акт. Оставили дом, все нажитое, друзей и близких, кого любили, ради того, чтобы дать сыну хоть какой-то шанс на будущее. Спасти его, и при этом пройти через огромное количество унижений. Я помню все эти разговоры про то, что была одна великая страна, где все люди братья… Да, была одна страна, но я помню, как нас выгоняли с очередной съемной квартиры, мы с мамой звонили по объявлениям в газете «Из рук в руки», и нам говорили: «Мы кавказцам не сдаем». То есть, мы все были братьями в Союзе, а потом все стали кавказцами, хохлами и так далее. Поэтому эти байки пусть останутся для сантиментов…

К сожалению, моих родителей нет в живых, но их любовь спасает меня до сих пор. Каждый вечер перед сном я благодарю их за то, что они были очень деликатны. Воспитывали меня строго, но без давления, никогда это не было унизительно. С малых лет у меня была возможность выбора. Можно сказать, что первые уроки режиссуры мне давала мама, когда в нашем доме собирались талантливые люди, которые создавали все то прекрасное, что мы любим в грузинском театре, музыке и кинематографе.


— Правда, что вы в 15 лет умудрились устроиться на работу в «Останкино»?

— Да, меня взяли по блату администратором. Помог мой друг и партнер — Алексей Киселев, с которым мы дружим с детства, его отец тогда был одним из руководителей канала НТВ. В мои обязанности входило бегать по всему «Останкино» и встречать-провожать звездных гостей на ток-шоу «Глас народа». Устроился летом на каникулах, а дальше все и закрутилось. Это был серьезный опыт общения с людьми, когда я смог показать, на что способен. Потом я поступил во ВГИК на режиссерский курс Марлена Хуциева, помню, еле уговорил родителей, которые твердили, что нужно идти в МГИМО. Тогда снималось всего 5-6 картин в год, и из них на экран выходили 2. Профессия режиссера была востребована, пожалуй, только на телевидении, поэтому, перспектив поначалу не наблюдалось вообще. А дальше я попал на студию «Арт Пикчерс» к Федору Бондарчуку и, слава Богу, тогда нас спасали съемки музыкальных видео. Там я нарабатывал какой-то опыт, навык, хотя бесконечно слушать одну и ту же музыку, которую тогда крутили, здорово надоедало. Но в тот период зародилась наша дружба с Федором. И потом уже случилось счастливое время моей экспедиции на фильм «9 рота» в качестве второго режиссера, где был приобретен новый опыт и понимание того, что такое съемочная площадка. Пришлось самому, без всякой поддержки выстраивать отношения с огромной съемочной группой, с артистами, массовкой, военными, которые были заняты в картине. Все они должны были меня слушаться. Я ходил весь обвешанный рациями, шли танки, летали самолеты, армия, артисты, и все это соединялось в одном кадре, все бегали туда-сюда по несколько километров.



Со старшей дочерью Марусей. Фото: instagram.com


— И все вас слушались?

— Слушались, да. Но каждый этап съемок сопровождался массой проблем. Вообще стоял большой знак вопроса, сможет ли Федор завершить съемки. Но я помню его характер — абсолютно самоотверженный, боевой, и, наверное, этот пример тоже в какой-то степени потом мне помог в работе с моими «Заложниками». Когда ты не в зоне комфорта, не все складывается, как хочешь, ты или сдашься, или доведешь дело до конца. Так что Федора Бондарчука я могу назвать своим вторым родителем, отцом в профессии.


— Режиссер, продюсер — это руководящие должности. Можно вас назвать жестким руководителем?

— Думаю, в этом смысле я не очень хороший руководитель… У меня разные люди работают. Впоследствии все они становятся моими друзьями. В нашей кинокомпании «Небо» мы пытаемся держаться друг за друга, не ограничиваясь общением в офисе. На съемках у меня правило: чтобы люди жили одной большой семьей. Я люблю всех собрать за столом: после рабочего дня мы можем накрыть грузинский стол, или поехать в ресторан, да куда угодно, главное, чтобы все чувствовали, что мы едины. Кстати, это очень расслабляет, хорошее отношение выдерживают не все. Но, тем не менее, по-другому я не могу, потому что иначе работа не будет в удовольствие.


— В чем тогда проявляется ваша жесткость?

— Мне кажется, что я требователен к себе, а в силу грузинского гена и характера могу быть очень вспыльчивым. Тут важно соблюдать баланс. Да, ты можешь человека отругать, но если в следующую секунду не компенсируешь это добрым отношением, любовью, он может сломаться. Я часто извиняюсь и сожалею о своей несдержанности. Иногда мне даже страшно становится, что мои извинения обесцениваются. Мне кажется, очень правильное слово — благодарность. Не нужно зазнаваться. Каждый человек на съемочной площадке, любой рабочий для меня важен. Когда я захожу на площадку, то стараюсь всем уделить время, люди это чувствуют. Но никто не может делать свое дело плохо. Иначе у меня к нему будут большие претензии — значит, он мешает мне идти к цели. Вот тогда я жесткий.


— Люди творческих профессий обычно не очень приспособлены в быту. Вы умеете мастерить что-то своими руками?

— Мне никогда этого не приходилось делать, но думаю, если такая задача будет стоять, я смогу. Хотя, помню, как в детстве, приезжая в деревню, чуть ли не 24 часа в сутки проводил у соседа плотника. Мы с ним строили гробы, оконные рамы, все что угодно, я валялся в стружке, собирал скворечники, будки для собак. Какое-то умиротворение находил в этом процессе.

Да и сам я по сути домостроевец, в том смысле, что люблю дом, люблю его обустраивать. Когда задумывал свой дом, то понимал, где что будет стоять, какая планируется кухня, а она особенно важна, потому что я готовить люблю. У меня любая сценарная читка или знакомство группы сопровождается застольем. Я всегда пытаюсь что-то наготовить даже после съемочного дня, обожаю сам накрывать стол.


— Грузинская кухня очень вкусная…

— Я люблю разные вещи — грузинские, итальянские блюда. У меня мама потрясающе готовила, и папа, и бабушка. Я все время наблюдал и любил им помогать. И это, кстати, тоже интересная связь с родителями, когда, повзрослев, ты пытаешься приблизить эти детские вкусовые ощущения… Почувствовать ароматы, которые навевают воспоминания и возвращают к тому времени, когда родители были живы.



Ваня уже взрослый. Папе помогает. Фото: instagram.com


— Сейчас вы живете на две страны — Грузию и Россию…

— Ну да, живу на две страны. Покинув Грузию, я, тем не менее, никогда не терял с ней связи. Мои дети (у Резо трое детей: дочь Мария от брака с Анастасией Кочетковой, дочь Нина и сын Иван от брака с Надеждой Михалковой. — Прим. «ТН») наполовину русские, наполовину грузины. Я бы хотел, чтобы выбранной профессией они служили своей родине, но при этом также понимали, что перед ними весь мир. Нужно знать, где твой дом, откуда твои корни, но в целом важно быть открытым к остальному миру и не ставить искусственных границ. Как ни романтично это звучит, но я хотел бы, чтобы моей родиной был весь земной шар.


— По-грузински вы говорите?

— Конечно, говорю. И дети мои что-то лепечут, когда приезжают в Грузию. Они там все быстро схватывают и пытаются по звучанию приблизиться к грузинской речи, это очень смешно получается.

Я пытаюсь с детьми чаще общаться по-грузински, но пока это нерегулярно происходит. Надеюсь, с возрастом они придут к тому, что сами начнут учить языки, — и чем больше, тем лучше. Мне хочется, чтобы они хорошо говорили по-английски, неплохо бы знать немецкий, итальянский, французский.

Я очень многому у детей учусь и, конечно, заряжаюсь от них энергией. Но жизнь вносит свои коррективы, когда ты должен работать. И если говорить про «Заложников», наверное, я заложник того, что у меня катастрофически не хватает времени. То я в экспедиции, то, как сейчас, у меня выпуск картины. Мне интересно с вами беседовать, но гораздо больше хотелось бы быть с моими детьми и вместе что-то готовить, рисовать или строить. Но я понимаю, что бездельник отец им точно не нужен. Мечтаю о том времени, когда они немного подрастут, и я смогу забирать их на съемочную площадку. Иногда я привожу Ваню и Нину в офис, и даже если чем-то занимаюсь, то все равно каждую минуту наблюдаю за ними. Мне нравится момент их присутствия.


— Что вы любите делать вместе?

— Летом особенно много разных игр, прогулок, развлечений. Катаемся на велосипедах, которые дети обожают. Часто мы что-то вместе рисуем, мастерим. Я готовлю вместе с детьми. Да, теперь они на кухне стоят рядом со мной — Нина справа, Ваня слева, я даю им задание что-то почистить, нарезать. Конечно, иногда я раздражаюсь, и им попадает, как всем нормальным детям. Например, детям нравится какая-то легкая незамысловатая музыка, которую я терпеть не могу. На детский слух она воспринимается легко, и они начинают ее петь, а я пытаюсь противостоять классической музыкой. Ни в коем случае не заставляю, чтобы не возникло протеста, только через игру. Изображаем зверей, но при этом включаем Вагнера, Верди или что-то подобное, и Ване я говорю: вот это «Травиата», такой-то принц пришел… Придумываю разные истории, и дети всегда очень увлечены этим процессом. У нас целый домашний театр разношерстный — куклы, звери, недавно начали сами конструировать и раскрашивать декорации, ставить музыку.


— Телевизор смотрите, в кино ходите?

— Дети с удовольствием смотрят фильмы Чарли Чаплина. В какой-то период они любили советские сказки, мультфильмы, сейчас им нравится «Звуки музыки», разные мюзиклы, даже грузинские, такие, как «Мелодии Верийского квартала». Ваня с ума сходит по грузинским танцам, сам танцует, причем очень круто. Когда я в Тбилиси отвез Нину с Ваней на знаменитый грузинский балет Сухишвили-Рамишвили, они носились по всей филармонии, потом я их провел за кулисы и показал, как все переодеваются… И Ваня, конечно, теперь требует каждый раз себе черкеску. И сын, и дочка очень любят танцевать. И когда мы в Грузии вместе, а я еще и с друзьями, то мои друзья тоже с огромным удовольствием начинают танцевать с Ваней и Ниной. И детей очень радует, что эти взрослые мужики вместе с ними танцуют и бесятся. Я им никогда не запрещаю резвиться, прыгать на диванах или закидывать что-то на шкафы. Но если я вижу, например, что кто-то из них начинает хамить, вот тогда я строгий.


С детьми Ваней и Ниной. Фото: instagram.com


— Вы все про младших говорите. А как поживает старшая Маруся, которой уже 11?

— Маруся, к сожалению или к счастью, сейчас живет с мамой в Майами. А когда она приезжает в Москву, тогда мы, конечно, тоже устраиваем с ней разные походы и приключения. Мы с дочкой всегда на связи, она мне все время присылает что-то по телефону – фото, видео. И я ей что-то отсылаю, мы много разговариваем. Маруся вообще довольно романтичная особа. Она очень музыкальная, замечательно поет, но поет только мне, дома. Слава Богу, она хоть и живет в Америке, но пока все такая же, грузинско-русская девочка. Мне очень нравится, что во всех своих детях я, прежде всего, узнаю даже не себя, а своих родителей. Иногда смотрю на Марусю, она вдруг как-то повернется, посмотрит или что-то сделает… Это просто удивительно, как она похожа на папу с мамой.


— Что вас еще в жизни радует, помимо работы и времяпровождения с детьми?

— Музыка, природа, сейчас особенно. Я всегда мечтал стать композитором. Единственное место, где я отдыхаю, — это на природе, мне нравится деревенско-фермерская жизнь. Я равнодушен к дорогим игрушкам — машинам, часам. По мне так лучше общение, застолье с друзьями. Я лучше потрачу деньги на то, чтобы собрать десятерых друзей, купить им всем билеты, увезти куда-нибудь и с ними там гулять, чем купить себе за эту же цену какие-то часы. И машины меня мало интересуют, слава Богу, сейчас хорошая погода, и ходить пешком мне очень нравится.


— Вы на днях опубликовали фотографию с Анджелиной Джоли, подписав ее «Она чудо». Поделитесь деталями вашей встречи.

— Да тут чудо заключается в том, что я попал на один из престижнейших киносмотров — американский Telluride Film Festival, куда отбирается 20 картин, самых значимых в году по мнению директора фестиваля. Его еще называют задней дверью, кулисами «Оскара», там впервые появился «Ла-Ла Ленд», «Операция «Арго», «Лунный свет». Этот праздник начинается еще с чартера, который вылетает из Лос-Анджелеса, и ты сидишь в салоне самолета с этими великими кинематографистами, и все друг с другом знакомятся. Похоже на закрытый клуб, ты туда попадаешь и наблюдаешь в очереди на твой фильм многих из тех, кто был для тебя главными примерами в кинематографе. Например, Алехандро Гонсалеса Иньярриту, знакомого всем по фильмам «Выживший», «Бердмэн» или замечательной картине «Сука любовь». Он пришел смотреть «Заложников», дождался меня, потом мы вышли с ним беседовать. Я увидел там маэстро Фрэнсиса Форда Копполу, моего самого любимого режиссера… Перед началом работы над каждой своей картиной смотрю «Крестного отца». Конечно, подойти к Фрэнсису, сказать: «Godfather!» и поцеловать его руку — это было большим впечатлением.



— Чтобы завершить проект, я продал дом. Но не считаю это жертвой. Раз уж кинематограф — дело жизни, это абсолютно нормально. Фото: Юлия Ханина


— Так где вы с Анджелиной встретились?

— Это была вечеринка в рамках Telluride Film Festival, организованная академией. Какой-то частный дом, и там каждый второй человек, которого я знал или не знал, был тем, кто делает современное кино. Анджелина произвела на меня впечатление человека, у которого все прекрасно. Она красивая, чудная и замечательная женщина. Абсолютно открыта, нигде не обозначает свой статус. При этом, конечно, знает себе цену, но ты разговариваешь с человеком, и понимаешь, : ему интересно то, что ты говоришь, так же, как и тебе интересна его жизнь.


— Еще недавно вы говорили: я все время стараюсь снимать про любовь. А что про любовь, как чувство, вы сегодня думаете?

— Про любовь легче петь, чем говорить, потому что музыка нас приближает к тем пространствам, к той истине, которую нельзя сформулировать – «мысль изреченная есть ложь». Если это действительно та любовь, о которой я бы хотел думать, она в тебе побеждает эгоизм, гордыню – «И будут двое одна плоть». Если это настоящее чувство. Оно тебя заряжает, и ты живешь уже жизнью любимого, да хотя бы с одним человеком на свете не соревнуешься. Это то же самое, что спорить со своей рукой или соревноваться со своей ногой. Вот это и есть любовь.


«Заложники» в кино с 21 сентября


 

Резо Гигинеишвили


Родился:
19 марта 1982 года в Тбилиси (Грузинская ССР)


Семья:
жена — Надежда Михалкова, актриса; дочь от первого брака — Мария (11 лет), дети от второго брака — Нина (6 лет), Иван (4 года)


Образование:
окончил режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Хуциева)


Карьера:
режиссер, продюсер, сценарист. Начинал как режиссер музыкальных клипов и рекламных роликов. Был вторым режиссером на картине «9 рота». Снял такие фильмы и сериалы, как «9 месяцев», «ЖАRА», «Любовь с акцентом», «Последний из Магикян», «Без границ»

Загрузка...