Наталия Кадочникова: «От семейного кошмара дедушка сбегал на съемки»

Популярность у Павла Кадочникова была феноменальная. Им не просто восхищались, его обожали, боготворили. Фразы из «Подвига разведчика»: «За победу! За нашу победу!» и «Вы болван, Штюбинг!» стали народной классикой. Его несгибаемый летчик Мересьев в «Повести о настоящем человеке» вдохновлял на подвиги, мальчишки тысячами записывались в летные школы.

В жизни Павел Петрович был, как и в кино, красив, элегантен, харизматичен. Одевался дорого, со вкусом, был импозантен, общителен, ироничен. Успевал все. Снимался в фильмах и снимал их в качестве режиссера, профессионально писал картины, играл на разных музыкальных инструментах. А еще был спортивен: охотник, рыболов, боксер, фехтовальщик, занимался конным и мотоспортом, подводным плаванием, моржевал. Мог позволить себе выполнять без дублера почти все трюки в фильмах. В образе Мересьева ходил на настоящих протезах, танцевал на них, ползал по снегу в лютый мороз. Прототип главного героя, прославленный летчик Алексей Маресь­ев, ставший консультантом картины, восхищенно говорил: «Я полз всего трое суток, а Кадочников уже несколько месяцев ползет. Он переиграл меня!» В «Укротительнице тигров», в сцене, где герой всеми силами удерживает руками дверь, на которую с другой

стороны громадой наваливается тигр, дрессировщица Маргарита Назарова упрашивала артиста отклониться подальше, чтобы зверь не покалечил. Но оператор настаи­вал на крупном плане и, наоборот, велел придвинуться ближе. Отказавшись от дублера, Павел Петрович только сказал задумчиво: «Пожалуйста, помните о том, что у меня жена и дети…» Воистину незаурядный человек!

Казалось бы — везунчик, баловень судьбы. Так, да не так. В личной жизни Кадочникову пришлось пережить не только счастливые моменты. Были и драмы, и трагедии. Он познал большую любовь. Он преодолевал семейные распри, серьезные проблемы во взаимоотношениях с близкими. На него свалилось огромное горе — смерть двоих сыновей…

Корреспондент «ТН» встретилась в Санкт-Петербурге с внучкой Павла Петровича — актрисой Наталией Кадочниковой, которая не только сама бережно хранит память о своем знаменитом деде, но и делает все для того, чтобы имя его не было забыто.

— Наташа, вы подвижнически, не жалея сил, боретесь за сохранение памяти о деде. Это большая редкость. Случается, дети известных людей делают что-то в этом роде, но чтобы внуки… Почему вы посвятили себя этому?

— По сути, дедуля дал мне в жизни все. Я не имею в виду материальные блага, хотя и квартира, в которой я живу, и то, что имею, осталось мне от дедушки с бабушкой. Но в первую очередь я говорю о духовных ценностях.

Павла Петровича не стало, когда мне было 19 лет. Мы много времени проводили вместе, я жила у дедушки с бабушкой, они воспитывали меня, так что с дедулей мы практически не расставались. Я постоянно ездила с ним на все его съемки: бабуля уже неважно себя чувствовала, и я вместо нее следила за дедом, помогала ему. Когда у него начались серьезные проблемы со здоровьем, он стал забывать текст, хотя раньше по части выучивания роли был безупречен. Помню, на съемках фильма «Очи черные» был забавный случай. В одном из эпизодов герои Павла Кадочникова и Марчелло Мастроянни, усевшись по разные стороны стола, беседуют о продаже подорожной грамоты. А под столом в этот момент сижу я и подсказываю дедушке текст. И Мастроянни меня щекочет. Кошмар! Я же не имею права ни пошевелиться, ни рассмеяться… После съемки знаменитый итальянец сказал: «Молодчина, вела себя профессионально — на провокации не поддалась, не раскололась, не рассмеялась. Спасибо тебе. Будешь настоящей актрисой». Мне было очень приятно.

— А родители в вашем воспитании не участвовали?

— Конечно, участвовали. Но у нас была тяжелая ситуация. Сначала мы жили одной большой семьей: бабуля с дедулей, папа, мама и мы с сестренкой Юлькой.

У мамы с бабушкой, Розалией Ивановной, были очень сложные отношения. У обеих характеры деспотичные, и найти общий язык они никак не могли. Даже при распрекрасных, волшебных отношениях двум хозяйкам на одной кухне трудно существовать вместе, а уж при таких, какие были у них… Что стало поводом для их разлада, я не знаю, но точно известно, что произошло это не сразу. По рассказам родственников, изначально бабушка приняла Светлану с распростертыми объятиями, и все-то у них было замечательно, потом все вместе дружно ждали меня. А вот после моего рождения что-то сломалось. Предполагаю, прежде всего из-за того, что бабушка была ревнивой. На папу моего она почти молилась и постоянно вмешивалась в его с мамой жизнь: что-то комментировала, давала советы, настаивала на своих правилах — в общем, активно присутствовала в их семье. Мама, естественно, не выдерживала, взрывалась. То есть они все время делили то папу, то меня.

— Вы эту «дележку» как-то ощущали?

— Например, бабушка собирается пойти со мной гулять, а мама мне говорит: «Скажи, что не хочешь с ней идти». Точно так же наоборот. И так во всем. Конечно, с папой и с дедулей я чувствовала себя гораздо комфортнее, поскольку они были добрыми и покладистыми. Если мама что-то запрещала, папа исподтишка разрешал, после чего они из-за этого между собой ссорились. Хотя вообще-то очень любили друг друга…

Окончательный раскол в семье произошел, когда погиб папа. Ему было 36 лет, мне — 12, сестренке Юльке — 4 года. Папа был прекрасным человеком. Стеснительный, бесхитростный, благодушный. Из тех, про которых говорят «золотые руки», — все умел делать. Окончил сначала физмех Политехнического института, потом поступил в ЛГИТМиК на киноведение. Писал сценарии.

— Что случилось с вашим отцом, Петром Кадочниковым? Его действительно убили, как писали в прессе?

— Нет, криминала не было. Информацию о загадочности папиной смерти инициировала бабушка и сама свято уверовала в то, что ее любимый сын был убит. От горя она тогда буквально лишилась рассудка. И если до этого отношения с невесткой были не слишком хорошими, да и друзей папиных-маминых бабуля недолюбливала, то после гибели папы она возненавидела их всех лютой ненавистью. Вот и культивировала идею об убийстве. То на папу машина наехала, то со скалы его столк­нули. Путалась бабуля.

На самом деле произошел несчастный случай. Нелепая, трагическая ситуация. Родители с друзьями поехали в Литву отдохнуть. Молодые, веселые, во время пикника выпивали, дурачились, лазили по деревьям, прыгали. Папа обычно очень ловко карабкался на березы, ухватывался за ветку, раскачивался и спрыгивал. Иной раз исполнял коронный трюк — пригибал верхушку ствола к земле, ухватывался за нее и взмывал вверх. Но в тот злополучный день папа забрался на сосну, у которой ветки, в отличие от березовых, под тяжестью не гнутся, а ломаются. Отец упал вниз головой с трехметровой высоты… Черепно-мозговая травма, множественные переломы. Трое суток пролежал без сознания в клинике, потом умер.

После смерти папы в нашей семье начался ад. Бабушке все пытались объяснить реальную причину случившегося, но Розалия Ивановна слышать ничего не хотела, никому не верила и во всем обвиняла невестку и друзей. Дедуля от пережитого ходил совершенно черный, но все-таки у него была отдушина — кино. Такого количества фильмов, как в тот период — с 1981 по 1983 год, — у него никогда не было. Известие о смерти сына пришло к дедуле во время съемок картины «Проданный смех». На следующий день после гибели папы дед попросил принести ему бутылку коньяка и впервые в жизни выпил на съемочной площадке. Из группы никто, кроме режиссера Леонида Нечаева, о случившемся не знал. Нечаев предложил дедуле отложить съемки, но тот сказал: «Нет, я приехал работать, значит, буду работать». И отработал. Но в перерывах — все видели — был мрачнее тучи, вмиг постарел на годы… А параллельно он еще снимался у Евгения Матвеева в фильме «Бешеные деньги». В комедии! И представьте, не попросил отложить съемки. Наверное, в работе находил защиту.

А бабуле нечем было защититься. Пожертвовав в свое время успешной артистической карьерой, она всю себя отдала семье. Жила домом, жизнью мужа, сына, была истинной хранительницей очага. Создавала уют, великолепно готовила, ухаживала за дедулей на съемках, трепетно следила за его здоровьем, ограждала от навязчивых поклонниц… А он был совершенно неприспособлен к бытовой жизни, терялся в ней, как ребенок!

Познакомились дедушка с бабушкой в начале 1930-х, когда были учащимися художественной студии. А позже, в 1935-м, оба стали артистами только что созданного Ленинградского Нового ТЮЗа. В спектакле «Снегурочка» им достались главные роли: Павленька Кадочников играл Леля, а Розалия Котович — Купаву. Со страстной сценической любви начался и их жизненный роман, вылившийся в 53 года совместной жизни. За Павлом тогда закрепилась слава вальяжного ловеласа, а Роза была серьезная, обстоятельная и неприступная, к тому же имела жениха. Однако чувство к Паше взяло верх. Оформили отношения влюбленные в 1934 году — непафосно, буднично. По дороге на концерт, стоя в ожидании трамвая, дедуля вдруг предложил: «А давай распишемся!», и бабуля согласилась. Тут же забежали в ЗАГС… Жить молодым супругам сначала пришлось порознь: жена осталась в общежитии, муж продолжал ютиться в коммуналке, в комнате, где, кроме него, жили родители, сестра и брат со своей семьей. Но некоторое время спустя на семейном совете было принято решение отгородить для молодоженов ширмой угол.

По письмам Диди и Були (так мы их звали дома) видно, как сильно, страстно, нежно они любили друг друга, просто боготворили. И в сыне своем души не чаяли. Мой папа родился в 1944 году. Дедуля тогда поехал в Тбилиси на съемки первого советского стереоскопического фильма «Робинзон Крузо», и Розалия, будучи на сносях, отправилась с ним. Рискнула, хотя дорога в поезде занимала трое суток. Но бабуля и помыслить не могла остаться — боялась, говорила: «Война же! Если я с Павликом не поеду, мы с ним потеряемся».

Ехали в роскошном вагоне международного класса, с кучей вещей, поскольку съемки могли растянуться на много месяцев. На третьи сутки у бабули начались схватки. Дедушка приготовился принимать роды, но, к счастью, поезд подъехал к очередной станции — Кавказской. Там стремглав организовали носилки, и на них роженицу потащили в больницу. Родила Роза под Новый год. Встревоженный Павлуша всю ночь ждал под окном. И как только услышал первый крик сына, на радостях трижды выстрелил в воздух из ружья, которое ему по такому случаю дал военный, случайно оказавшийся рядом и узнавший дедушку. Потом Дидя и Буля бережно хранили эти гильзы…

Дальнейший путь в Тбилиси, уже с новорожденным, продолжался совсем в иных условиях: общий вагон, духота, шум, гвалт, завеса дыма от курева, пеленки постирать негде… Но все-таки добрались.

Петечку своего родители всю жизнь любили без памяти, холили, лелеяли, не могли надышаться. Его смерть их буквально подкосила. Меня, признаюсь, тоже. Я не сразу узнала о случившемся, от меня скрывали, но когда все-таки сказали, я прямо в беспамятство впала, в ступор. Это была катастрофа. Я любила папу безумно и не могла осознать, что его больше нет. Он был мне не просто близким, родным человеком, он был моим единомышленником, опорой и поддержкой во всем. Если маленькая Юлька просто скучала по папе, то у меня, 12-летней, была в нем острая потребность. Атмосфера в семье стала удушающей.

Розалия Ивановна полностью погрузилась в свое горе, вообще утратила интерес к жизни. Оживлялась только в скандалах с мамой, на которую набрасывалась с обвинениями все чаще и ожесточеннее. Потом началась дележка наследства, женщины собачились, каждая старалась перетянуть детей на свою сторону. Дед периодически стучал кулаком по столу, выговаривал обеим, чаще, конечно, маме, но в основном просто сбегал на съемки. И я, в желании абстрагироваться от дома, где родные люди с утра до ночи ругаются, все время увязывалась за ним.

Гораздо позже, уже после смерти дедушки, мне стало известно, что в тот период он, оказывается, переживал не только обрушившуюся трагедию. Как раз тогда Розалия Ивановна узнала о том, что у мужа есть сын от другой женщины, актрисы Маргариты Шумской. Бабушка категорически запретила мужу с тем сыном общаться. Понять можно: Маргарита Викторовна была женщиной необычайно красивой, бабушка конечно же ревновала к ней деда и, думаю, остро переживала эту историю. И Павел Петрович мучился.

С моим дядей, Павлом Павловичем Буниным, мы впервые встретились в прошлом году, на столетии моего дедушки и его отца, у нас, в Питере. Теперь дружим, это мой родной и любимый человек. Обидно, что нет возможности часто встречаться: он живет далеко — в Копенгагене. Но переписываемся и созваниваемся мы постоянно. Дядя Павлик телеоператор, у него большая семья — пятеро детей, прекрасная жена.

Был у моего дедушки еще один сын — самый старший, родившийся в 1932 году, до того как Павел и Розалия полюбили друг друга. Вот его, Константина, бабуля признавала. Потому что появился на свет «до нее». Но с ним Павлу Петровичу, наоборот, не разрешала общаться мама Кости — актриса Татьяна Никитина. С ней 17-летний Павлик недолго «романился» еще в пору студенчества (Татьяна была постарше). Узнав о беременности подруги, Павел связывать с ней жизнь не захотел, но пообещал, что будет помогать ребенку. Обиженная женщина изолировала сына от отца и дала ему свою фамилию. Встретились они впервые, когда мальчику исполнилось 14 лет: он сам пришел к дедуле. Доказательств родства не требовалось — это был вылитый Павел Кадочников в юности! Бабуля приняла его тепло, по-родственному. И с тех пор Костя стал полноправным членом семьи, близким другом своего единокровного брата Пети и еще одним носителем фамилии Кадочниковых. По примеру родителей он тоже стал актером, служил в Театре имени Комиссаржевской, снимался в кино… К несчастью, и его жизнь оборвалась рано — в 1984 году, три года спустя после смерти моего папы. Он скоропостижно скончался от сердечного приступа. Вот такие переживания навалились на дедушку. Он очень сдал в те годы, сильно похудел, здоровье стало пошаливать, глаза потухли. В семейных бабских дрязгах вообще перестал участвовать.

Жить одной большой семьей было невыносимо. И Павел Петрович выбил в горисполкоме для невестки двухкомнатную квартиру. Мы с мамой и Юлькой переехали туда, когда мне было 14 лет. Все, что принадлежало папе, Дидя и Буля отдали маме, себе не взяли ничего. Все-таки она осталась одна с детьми, со скромной зарплатой педагога, а у Павла Петровича была возможность заработать.

К тому времени мама уже активно встречалась с моим будущим отчимом. Он инженер, компьютерщик, на 11 лет моложе, тогда ему было лет 26. Бабушка была всем этим страшно недовольна, гневалась, что-то резкое выговаривала маме. Тогда я не понимала, что происходит.

А сейчас понимаю. Я не вправе осуждать, но… Вот честно, ну не решилась бы я через полгода после смерти мужа привести в дом мужчину. Нет, конечно, жизнь продолжается, и мама не должна была оставаться одна. Они с Володей до сих пор живут вместе, он чудный человек, я его очень люблю и отношусь к нему с большим уважением. Но мне кажется, тогда маме нужно было вести себя поделикатнее. В тот момент однозначно я заняла сторону бабушки с дедушкой.

Но мама не позволяла мне общаться с ними. Поэтому я делала это тайно. Под каким-нибудь нехитрым предлогом выходила на улицу и бежала к телефонному автомату. Или после школы шла не домой, а к ним: там было уютнее и ко мне относились с пониманием.

Даже сейчас в голове не укладывается: как такое возможно? Да разбирайтесь вы между собой, злитесь друг на друга, но при чем здесь дети?! Ладно, если бы дедушка с бабушкой были какие-то неадекватные, но тут… Наверное, мама боялась, что они настроят меня против нее, но в то же время поступала так же в отношении них. Так и жили.

При этом с мамой отношения у меня никак не складывались. Она постоянно бухтела, что я никудышная, ей многое во мне не нравилось: и училась не очень, и упрямая. В общем, ни в чем не оправдывала маминых ожиданий. Помня об этом, я никого из своих троих детей никогда не выделяла, никто не был обделен любовью и заботой. А вот моя мама этого не умела. Или, может, не хотела.

Мама в меня не верила, говорила: «У Наташки и руки не из того места растут…» Помню, я сшила юбку: кривенькая, косенькая получилась, но я так старалась, так хотела, чтобы меня похвалили. Встретила маму в этой юбке, она взглянула и сказала: «Если не умеешь шить, так не берись!» Все, желание отбито.

В противоположность маме дедуля с бабулей поощряли любые мои начинания. Допустим, делаю я что-то, получается неудачно, так дедуля непременно подбодрит: «И ничего страшного! С первого раза ни у кого не выходит, вот набьешь руку, и все будет отлично». Сколько я у них испортила продуктов, прежде чем научилась готовить, уму непостижимо! И никто меня за это не ругал. Напротив, зачастую без повода захваливали. И я старалась соответствовать.

У мамы любая моя оплошность вызывала праведный гнев. Я постоянно должна была доказывать, что я хорошая и меня есть за что любить. Мама — абсолютный материалист, прагматик. Как в анекдоте: «Пожалуйста, скажи мне что-нибудь теплое». — «Батарея». Вот это точно про мою маму. Я ее обожаю, глубоко уважаю, но мы существуем абсолютно в разных мирах. Из-за этого мы с ней и до сих пор не можем найти общий язык. А вот с моей сестрой у них полный альянс — потому что Юлька точно такая же.

После потери папы мы не могли разделить с мамой наше общее горе. У меня оно было совершенно другое, и мама не понимала, насколько сильно я переживаю, а я не понимала ее. В целом, очень много было между нами обид, которые мы не смогли устранить. В какой-то момент меня все достало, я не выдержала — пришла к дедуле с бабулей и сказала: «Хочу к вам! Насовсем». Осознавала, что только у них смогу и творчеством заниматься, и мозги привести в порядок, и вообще развиваться дальше. А живя у мамы, я лишь накапливала комплексы.

— Дедушка с бабушкой встретили внучку с распростертыми объятиями?

— Не совсем. Убедившись, что я действительно хочу остаться жить у них, они велели мне подписать один документ — договор, одним из пунктов которого было подтверждение того, что я не буду претендовать на размен квартиры. И я подписала. Со стороны это кажется чудовищным, но я объясню, для чего это было сделано. Договор не был заверен нотариусом, он свидетельствовал только о моем согласии с рядом правил: что не начну разменивать квартиру, буду соблюдать распорядок дня, не стану включать громко музыку после одиннадцати вечера и так далее. Дедуля с бабулей очень боялись подвоха от моей мамы, ждали каверзы в любой момент — кстати, точно так же, как и мама от них.

Когда я подписала этот договор, Павел Петрович и Розалия Ивановна сразу успокоились, поняли: раз я не побежала советоваться с мамой, значит, действительно прошусь к ним по собственному желанию. И началась у меня потрясающая жизнь. Я занималась любимыми делами, меня отпускали к подружкам, ко мне приходили друзья, мы устраивали вечеринки.

Когда дед работал — учил роли или писал сценарии, — он совершенно не видел, что происходит вокруг. Я это быстро просекла и со своим школьным дневником приходила как раз в такие минуты. Показывала ему галочку, говорила: «Поставь, пожалуйста, здесь автограф для моей подружки». И он расписывался… А между тем ситуация с учебой становилась критической. Мама работала в моей же школе. Учителя подходили к ней, ставили в известность о моей аховой успеваемости, а она отвечала в своей манере: «Дочь со мной жить не хочет, переехала к родителям отца, вот им все вопросы и задавайте». И, в принципе, была права.

Павла Петровича вызвали в школу и сказали: «У Наташи серьезные проблемы. Надо уже задуматься о том, как она будет оканчивать 8-й класс и куда пойдет после десятилетки». Павел Петрович удивился: «А почему вы только сейчас об этом сообщили, за три месяца до экзаменов? Если бы я знал раньше, предпринял бы меры». Они выразили недоумение: «Подождите, но вы же подписывали дневник, видели, сколько там двоек!» — «Ничего я не подписывал!» — «Ну как же, Павел Петрович, это ваша подпись?» — «Да, моя. Странно…»

Дома, конечно, состоялась беседа со мной. Если бы по такому поводу я собеседовала с мамой, мне достались бы подзатыльники. А дедуля был совсем другим. В силу возраста и по характеру, а может, в связи с тем, что и сам был не лучшим учеником, он не требовал от внучки золотых медалей. Ему вполне хватило того, что сын был медалистом, и от меня чудес по части успеваемости он не ждал. Для него главным было, чтобы я выросла человеком…

Короче, он мне сказал: «Натуль, я на тебя рассердился и обиделся, но не потому, что ты двойки получала. Это ерунда, с кем не бывает. Мне горько, что ты не пришла и не призналась честно: «Слушайте, у меня проблема, я запустила учебу. Пожалуйста, помогите мне». Мы

все вместе помозговали бы и что-нибудь придумали…» Мне странно было слышать такое, у меня-то привычка укоренилась обратная: надо скрыть, обмануть, потому что, если скажу правду, получу подзатыльник либо будет ор, запрет на что-то.

В общем, мы тогда договорились, что по тем предметам, где у меня провалы, я стану заниматься с репетиторами и в дальнейшем буду честно сообщать о проблемах.

«Что бы ты ни натворила, — убеждал меня дедушка, — приди и скажи об этом. Мы же семья, родные люди. Пусть я даже вспылю, поругаю тебя, кулаком постучу по столу, но сделаю это не потому, что ты мне безразлична, а потому, что люблю безмерно. И если переборщу, попрошу прощения». Это для меня было особенно важно, поскольку мама, даже если была неправа, никогда не извинялась, пребывая в убеждении, что ее правота обусловлена взрослостью. А Павел Петрович не считал, что извиниться перед ребенком зазорно. Вспомнился такой случай. Кто-то разбил любимую дедушкину вазу, подозрение пало на меня. Он очень вспылил, накричал, я оправдываться не стала, в слезах убежала в свою комнату. Потом обнаружился настоящий виновник — один из детей-родственников. И дедуля пришел ко мне: «Натуля, я виноват перед тобой дважды: не разобравшись, обвинил незаслуженно, да еще и голос повысил на тебя, что совсем недопустимо. Прости меня, я был неправ. И в любом случае эта ваза не стоит человеческих отношений…»

— Интересно, а как в вашей семье отмечали праздники?

— Грандиозно. Разумеется, ярче всего Новый год. Всегда появлялась огромная пушистая елка в потолок. Наряжали ее все вместе с помощью двух больших стремянок, Павел Петрович обязательно лично закреплял на верхушке красивую звезду. Собиралось огромное количество народу: родственники, друзья, знакомые. Однажды, помню, 50 человек было в доме, причем все остались ночевать. А у нас сложилась такая традиция: под елкой оставляли новогодние башмачки, и наутро возле каждого или под ним обнаруживался подарок. У меня были специально для этого случая приготовленные сандалики. И вот той самой ночью я, пятилетняя, решила подсмотреть за Дедом Морозом. Тихонечко пробираясь между спящих тел, проскользнула в комнату и в этот момент увидела его! Настоящий — с бородой, в шубе, в белой шапке, он аккуратно раскладывал под елкой подарки. Я притаилась не дыша, а когда он повернулся и свет упал на лицо, я узнала: это Дидя! И, представляете, разочарования не было — наоборот. Я подумала: «Вот это да! Вот, оказывается, кто такой Дед Мороз! Это же мой дедуля!» Долго хранила эту тайну, даже дедушке рассказала только лет в 17… Понимаете, насколько это был уникальный, светлый человек. Он же мог спокойно раскладывать подарки в своей обычной одежде, в халате, в пижаме, но ему необходимо было погрузиться в образ, он жил в этой сказке. Кстати, дедуля одаривал не только нас, но и соседей.

Необыкновенно был добр и неравнодушен. Несколько раз приводил домой беспризорников с улицы. Бабушка каждый раз всплескивала руками: «Опять?!» Но кормила их, обогревала, а дедуля потом пристраивал их куда-то, дальше отслеживал судьбу.

Одна история была особенно яркая. После войны это произошло, в 1946 году. Парень на рынке залез дедушке в карман — пытался украсть кошелек. А Павел Петрович спортсмен, реакция у него была очень быстрая. Он схватил воришку за руку, но повел не в милицию, а… к себе домой. Прекрасно понимал, что из милицейского участка пацана отправят в какой-нибудь распределитель-приемник, потом в детский дом, он опять окажется на улице, в результате сядет за решетку. В общем, дедуля привел этого 12-летнего беспризорника домой.

Вместе с бабушкой они гостя отмыли, приодели и на несколько месяцев оставили жить. Павел Петрович много разговаривал с мальчишкой, книги ему читал, рассказывал что-то о ценностях жизни, в Летний сад водил вместе со своим сыном, в театр. И бабуля тоже много с ним занималась. Она сама росла в детдоме, поэтому прекрасно понимала, что это такое. Потом Павел Петрович устроил мальчика в Суворовское училище. Прошло лет пятнадцать, наверное. И вот однажды раздается звонок в дверь. Павел Петрович открывает и видит на пороге красавца летчика, который спрашивает: «Не узнаете?» — «Нет». — «Я же тот самый Коля, который когда-то хотел украсть у вас кошелек». — «Да ты что! Заходи! Как ты? Куда делся? Я тебя после Суворовского потерял». Выяснилось, что, посмотрев «Повесть о настоящем человеке» и впечатлившись образом летчика Мересьева, Николай стал пилотом гражданской авиации. Замечательный человек.

— А вы смотрели вместе с вашим легендарным дедом фильмы с его участием?

— О, у нас это было целое событие, ритуал. В программе телевидения бабуля обводила кружком фильмы, где играл Павел Петрович. Заранее оповещались все родственники и знакомые. Естественно, мы должны были на этот период освободиться от любых дел. Все рассаживались перед телевизором и смотрели. Дедуля по гороскопу Лев, и ему очень нравилось быть в центре внимания. Когда во время просмотра кто-то, не дай Бог, отвлекался, он обижался. Правда, оттаивал быстро. А тогда же рекламы не было, так что все время, пока идет фильм, никуда нельзя было отойти — ни чаю попить, ни в туалет сходить… Телевизор был маленький, черно-белый. Помню, «Снегурочку» в цвете мы ходили смотреть к соседям. У нас цветной появился только в 1993 году, бабушка по какому-то талону получила. То есть при жизни Павла Петровича — а умер он в 1988-м — цветного телевизора у нас не было.

— Вы понимали, насколько популярен был ваш дедушка?

— Самый пик популярности я в силу возраста не застала, но все равно ходить с ним по улице было невозможно — настоящее бедствие. В кои-то веки уговорю дедулю найти время, чтобы сходить со мной в зоопарк или на аттракционы, и каждый раз наша попытка побыть вдвоем заканчивалась… его творческим вечером. Дедушку окружали люди, и начиналось: «Дайте автограф. А можно задать вопрос?» Он охотно вступал в беседу, давал мне деньги, и я в одиночестве отправлялась сама себя развлекать на каком-нибудь колесе обозрения, тем более что все дедулины истории слышала уже 250 раз. Возвращалась, а он все еще продолжал общаться с народом. Но иногда мне все-таки удавалось выдернуть его из толпы поклонников. Я заявляла: «Значит, так! Сейчас мы с дедушкой идем кататься на лодке, потому что я тоже хочу с ним пообщаться! А потом, если у него останется время, и вы поговорите». Он на это улыбался, и все улыбались.

Бывали и другие случаи. Однажды мы возвращались домой с «Ленфильма» после озвучки последней дедушкиной картины «Серебряные струны». Чувствовал он себя неважно: сердце барахлило, ноги болели — артрит плюс перенесенная операция по варикозу. Шел с трудом. Я держала деда под руку. Идем, разговариваем. Позади нас пара — мужчина и женщина. Слышу, она говорит: «Смотри, Кадочников-то с молодой любовницей идет». Дедуля улыбнулся, а я разозлилась. Будучи по знаку зодиака Овном, я всегда рвусь в бой, борюсь с несправедливостью. Вот и тут остановилась, возмущенно на них посмотрела и с юношеским максимализмом выдала: «А ничего, что я его внучка? Как вы можете распускать грязные слухи?!» Они засмущались, покраснели: «Ой, извините. Как неловко вышло. Но мы же не знали». А дедуля смеется: «Перестаньте, вы же мне комплимент сделали. Натуль, успокойся, мне, правда, очень лестно. В моем возрасте создавать у людей такое впечатление почетно. Это же репутация героя-любовника. Значит, свое амплуа я пронес до старости». Так инцидент был исчерпан.

— Как вы последний раз пообщались с дедушкой?

— Он лежал в больнице, я приехала, мы побеседовали. Дедуля тогда работал над двумя сценариями и, улыбнувшись, сказал мне: «Ты же пишешь хорошо, может, когда-нибудь закончишь мою работу». Договорились, что я приду завтра. Но для Павла Петровича следующий день уже не наступил…

У меня внутри будто что-то сломалось, я не понимала, что делать, как жить дальше. Я тогда училась на первом курсе ЛГИТМиКа, был конец семестра. Нужно что-то спросить, посоветоваться, просто поговорить, а не у кого и не с кем. Мой мир тогда рухнул. Дедушка был стержнем, фундаментом, сваей, и вдруг его не стало. И вообще, кроме бабули, у меня не осталось никого, поскольку в 1989 году мама с Володей и Юлькой эмигрировали в США, как-то там обустроились и зажили своей, отдельной от меня жизнью. Бабушка поддерживала меня как могла, но ей самой было невероятно трудно: сначала потеряла единственного сына, потом мужа, да еще младшая внучка,

которую она тоже очень любила, уехала за океан. Бабулю поставили перед двумя фактами: во-первых, сестру мою увозят, а во-вторых, меня с собой не берут, а значит, содержать меня предстоит ей. Что было непросто. Заработков нет, деньги, которые Павел Петрович оставил, из-за девальвации сгорели. Счастье, что есть квартира, дача и машина, которую мы потом продали. Но в целом мы пережили сложные времена. Бабушка совсем поникла. Ожила только, когда родился мой старший сын, просто всю себя отдавала этому ребенку. Тогда и я стала немножко оживать.

— А как выстраивалась ваша жизнь?

— После ЛГИТМиКа я начала преподавать в Школе русской драмы, но бабушка перед смертью настояла на том, чтобы я вернулась в профессию, и я поступила в детский драмтеатр «На Неве», где отслужила девять лет. Безмерно благодарна этой прекрасной школе. Но когда я перешагнула третий десяток, мне показалось, что играть шестую мышь из седьмой кулисы уже как-то несолидно, а в других ролях руководство театра меня не видело. Почувствовав себя в тупике, я безо всяких обид ушла. Тут же появилось несколько хороших антрепризных ролей, я играла их достаточно долго, кроме того, окунулась в атмосферу замечательной режиссерской лаборатории «ON.Театр». А пять лет назад мы вместе с моим троюродным братом, актером Лешей Ниловым, создали творческую мастерскую «Династия» имени Павла Кадочникова. И теперь я плотно ею занимаюсь.

Когда я начала разбирать архивы Павла Петровича, увидела его дневники, письма, перечитала бесчисленные интервью, книги, которые он написал, то поняла, что он фактически разработал свою методику. Знаю, что он мечтал о создании студии, где люди разных возрастов занимались бы театром, кино и творчеством в целом. Дедушка был уверен, что неталантливых людей нет, просто человеку нужно помочь поверить в себя и раскрыть талант. Вот мы и стараемся с нашими студийцами (а команда у нас разновозрастная — от 7 до 30 лет) воплощать в жизнь дедулину мечту. Все чувствуют себя как дома, и каждый нашел определенную нишу: одним нравится играть в спектаклях, другим — создавать костюмы или декорации, кто-то увлечен съемкой фильма, кто-то монтажом. Собираемся открыть киноклуб. В общем, мы с коллегами работаем по программе обучения, созданной на основании мыслей, идей и мировоззрения Павла Петровича. Я считаю себя вправе назвать эту программу методикой Кадочникова, которую сам он применить не успел.

— На личную жизнь время остается?

— Если говорить о семейном положении, то я в разводе, хотя трижды пыталась создать семью. Но для того, чтобы находиться рядом с такой сумасшедшей творческой личностью, как я, нужно быть таким же одержимым человеком. Мужчину, с которым мы смотрели бы в одну сторону, я пока не встретила. Мне трудно еще и потому, что у меня были примеры дедушки и папы и я ищу в каждом встречающемся мне на пути мужчине хотя бы их подобие. Увы, сегодня таких людей не делают…

Зато у меня есть трое детей. Старшему, Петру, 24 года, он инженер-механик, видеоинженер и оператор. В прошлом году помогал мне в подготовке большого фестиваля искусств «Династия» имени Павла Кадочникова, в котором принимали участие детско-юношеские театральные, кино- и медиастудии.

Второму сыну, Виктору, 16 лет. С будущей профессией он пока не определился, хотя с детства снимался в кино, играл в спектаклях. Витя тоже мой большой помощник во всех начинаниях, прежде всего в организации выставки в память прадеда и в разборе громадного семейного архива. И дочка, 12-летняя Алиса, во всем меня поддерживает. В мастерскую она приходит только в качестве гостьи, но всегда готова подхватить, если вдруг кто-то заболел.

Я очень ценю, что дети с пониманием относятся к моей занятости, не обижаются, когда у меня на них не хватает времени, не считают из-за этого мать монстрихой.

Знакомые убеждают меня: «Ты с ума сошла, сидишь без денег, вся в кредитах, а все равно продолжаешь устраивать в честь деда фестивали, выставки, восстанавливать документы, на даче создавать музей…» Подруга из Германии прямо говорит: «Наташа, да плюнь

ты уже на это, брось, продай все и займись собой, детьми, устройся на денежную работу…» А я так не могу.

Понимаете, в прошлом году, в 100-летний юбилей Павла Петровича, мы пришли к его могиле на Серафимовском кладбище. Цветы были от меня, от нашей «Династии» и от киностудии «Ленфильм». Всё. Я думаю, это неправильно. Такие люди, как мой дедушка, внесли огромный вклад в культуру нашей страны. И я хочу, чтобы люди помнили о том, кем был Павел Петрович Кадочников. Поэтому все равно буду продолжать популяризировать его имя. Насколько хватит сил и средств. Что удивительно, вокруг меня собираются такие же, как я, сумасшедшие энтузиасты, которые совершенно бескорыстно помогают во всем.