Мира Тодоровская: «Петр Ефимович посылает мне весточки – через кошку»

В доме Тодоровских все сохранено в том виде, как было прежде, при Петре Ефимовиче. Близкие ничего не меняют. «Я не могу. Не хочу, — поясняла жена режиссера. — Мы с Валерой решили: пусть пока все останется так, как при его жизни». Наши корреспонденты навестили Миру Григорьевну в ее загородном доме.

— Мира Григорьевна, какой период жизни с Петром Ефимовичем был более счастливым — в зрелые годы или в молодости?

— Пожалуй, когда повзрослели, хотя, конечно, и в молодости были свои прелести и радости. Но слишком уж давило безденежье. Жили мы тогда в Одессе. Помню, Петр написал сценарий к своему первому режиссерскому фильму «Верность» вместе с Окуджавой, а Булат в то время был в большой опале. И в горкоме партии заявили: «Якась така Акуджава завелась на Одесской студи?! Шоб духу цей Акуджавы ни було!» Соответственно не давали хода их сценарию, а значит, Петр не мог снимать кино и, естественно, не получал зарплату. Потом-то, на Венецианском фестивале 1965 года, картина «Верность» получила приз за лучший дебют, но тогда мы практически остались без средств к существованию. А ведь у нас уже родился Валера.

При всем при этом в те годы мой муж был большим гуленой и любителем выпить. Вообще-то я всегда гостям рада, но в то время это был какой-то кошмар. Петр дружил абсолютно со всеми. Не преувеличиваю, у него действительно не было врагов. Очень благородный человек, скромный, наивный и совершенно неконфликтный. Разумеется, его все обожали и прямо-таки прилипали к нему. А он был слишком компанейским и преданным, что неминуемо выливалось в бесконечные выпивания с друзьями-приятелями. И я должна была всех принимать — готовить для них, накрывать на стол, потом прибирать. А поскольку жили мы напротив киностудии, гостевания не прекращались: удобно было к нам приходить после съемок.

Сидели ночи напролет, причем выпивали обязательно, и прилично. Кто только у нас не бывал: Тарковский, Гердт, Кончаловский, Окуджава, Высоцкий… Володя, по обыкновению, пел очень громко, а выпив, особенно. Так к нам еще и милиция прибегала, потому что соседи жаловались. Из-за этого постоянного шума, криков, споров, громкого пения бедный наш ребенок никак не мог  заснуть. Естественно, я была, мягко говоря, недовольна — злилась, раздражалась. Но что поделаешь, время было такое: 1960-е годы — тогда все творческие люди пили. Слава Богу, Петр не был ходоком по женщинам, не буянил, не уходил в запои, в одиночку не пил, но…

Какой-то ужас: крошечная квартира, маленький Валера, бесконеч­ные выпивающие гости и катастрофи­­ческое положение с деньгами. Разумеется, это вызывало ссоры, порой весьма бурные, но, что интересно, слово «развод» никто никогда не произносил. Нам как-то сразу стало ясно, что мы одно целое и любим друг друга. Однако мизерной, пятидесятирублевой зарплаты Петра, как председателя Союза кинематографистов Одесской студии, и моей инженерной еле хватало на то, чтобы сводить концы с концами. И деньги нужно было где-то добывать. Наконец я додумалась как. После оконча­ния Института инженеров морского флота с дипломом инженер-лейтенанта я занялась проектированием доков и причалов. Вот и начала по этой тематике писать сценарии для Киевской студии научно-популярных фильмов — про море, корабли, доки, эллинги…

— А каким образом вы, человек далекий от мира кино, оказались в паре с кинематографистом, как нашли друг друга?

— Окончив ВГИК, Петр работал на Одесской киностудии в качестве оператора. А я тогда танцевала в популярном студенческом джаз-ансамбле, в связи с чем была в городе девочкой известной. (С улыбкой.) Вот Тодоровский меня и заприметил, некоторое время ко мне присматривался. И… не устоял. Это был 1961 год.

— Он ходил на ваши концерты?

— Нет. Поскольку Петр уже тогда был прекрасным музыкантом, наш ансамбль пел его песни, играл музыку, и он приходил на репетиции. Однажды увидел меня, танцующую, потом зафиксировал, как другой одесский композитор надевает мне на ботинки боты (тогда так носили). Как он потом рассказывал, почему-то именно это подстегнуло его к активным действиям.

— А на вас он какое впечатление произвел?

— Понравился, конечно. Красивый, умный, озорной, снимает кино, вместе с Марленом Хуциевым выступает на встречах со зрителями. В провинциальной Одессе Тодоровский был хорошо известен, и все женщины сходили по нему с ума. Хотя режиссерских фильмов у Петра тогда не было, но в качестве оператора он снял у Хуциева «Весну на Заречной улице», «Два Федора», у Евгения Ташкова «Жажду». Я о нем знала все: известный оператор, великолепно играет на гитаре, пишет музыку. Да еще и неженатый.

— И не был прежде?

— Был, брак продлился совсем недолго — не сложилось. Когда я спросила, почему они расстались, сказал: «Ну как объяснить? Наверное, по одной причине: зачем бедному еврею такой дворец?» (Первая жена Тодоровского — Надежда Чередниченко, сыграла главную роль в фильме «Первая перчатка». — Прим. «ТН»). У нее был хороший голос, и она вообще хотела забрать Петра из кино. Надеялась, что он будет писать для нее музыку, а она станет исполнительницей… Кстати, Петя написал сценарий об этом периоде своей жизни — вот лежит на столе. (Вздыхает.) Сейчас он никому не нужен, но все равно буду вычитывать.

— Ну а как начался ваш с Петром Ефимовичем роман?

— Понимаете, в нем всегда было что-то завораживающее — на женщин он производил магическое впечатление. И я не стала исключе­нием. Хотя в те времена Петр выглядел совсем непрезентабельно: худющий, как сморчок. И ничего особенного он не делал, цветами не заваливал, никак не ухаживал. Повел ужинать в столовку: на ресторан денег не было. А на следующий день после знакомства явился после съемок в каком-то комбинезоне, с гитарой. Но играл он виртуозно, впоследствии вошел в десятку лучших гитаристов России. Да еще и сочинял потрясающую музыку. Ну как я могла устоять?

Потом муж со смехом цитировал композитора Матвея Блантера: «Вы не смотрите, что я носатый, горбатый, мне важно  бабу до рояля довести, а там уж она моя». (Улыбается.) Жениться на мне Петя решил практически сразу. Но ему предстояло ехать в Ленинград — снимать картину «Никогда» с Евстигнеевым в главной роли. И вдруг он предложил мне: «Поехали на съемки вместе». Я ничего не успела ответить, как последовало добавление: «Вообще поехали со мной». И тут же уточнение: «Я женюсь на тебе, если ты не против». А я настолько не была против, что бросила работу и отправилась вслед за ним. И то, что он был старше на 14 лет, для меня не имело никакого значения.

Перед поездкой Петр сказал: «Мы с тобой должны съездить в Херсон — хочу познакомить тебя со своей семьей». Оказавшись среди его родственников, я была очень удивлена. Дело в том, что в Одессе все говорили, что Тодоровский не то серб, не то болгарин. И, глядя в его серо-зеленые глаза, была уверена: так оно и есть. Но… Я попала в еврейскую семью. Сидела и смотрела на его родню во все глаза, а Петр, наблюдая за мной, хихикал. Специально ведь привез не предупредив. Но для меня главным было то, что знакомство с родней подтверждало его желание жениться…

Рожать Валеру я тоже ездила в Херсон — Петр так хотел. Что, кстати, оказалось неправильно: ребенку занесли какую-то жуткую инфекцию, и мы его чуть не потеряли. Перевозили потом со всякими сложностями в Одессу, дальше муж специально летал в Москву за дефицитным лекарством, которое достала мама его друга, работав­шая в Министерстве здравоохранения… Петр был необыкновенно предан своим родным. Родителей своих и сестру обожал. Особенно мать. Был убежден, что только благодаря ей не погиб на войне. Рассказывал, как она поставила дома лампадку и не давала ей угаснуть ни на минуту ни днем, ни ночью вплоть до возвращения сына с фронта.

Отец его был человеком замкнутым, молчаливым, преподавал в школе труд. А мама не работала, занималась детьми и домом. Была музыкальной, пела романсы, аккомпанируя себе на гитаре. У Петра был старший брат, Илья, пропавший без вести на фронте. Никто не знал, что с ним произошло. И вдруг лет десять назад ребята-поисковики нашли его могилу, выяснили, что он погиб в январе 1942 года. Они сообщили об этом Петру Ефимовичу, он ездил туда. Очень переживал, что родители, выплакавшие за долгие годы по сыну все слезы, умерли, так и не узнав о месте его захоронения. В память о нем наш внук Петя назвал своего сына Илюшей. Я обожаю этого мальчугана.

— Тема войны одна из главных в творчестве Петра Ефимовича. Такие фильмы, как «Верность», «Военно-полевой роман», «Анкор, еще анкор!», могли быть созданы только человеком, прошедшим войну, перенесшим все ее тяготы…

— Да, война оставила огромный след в его жизни. Многое пришлось там пережить: гибель друзей, страшные атаки, в которые ему, мальчишке-лейтенанту, приходилось поднимать бойцов ударом приклада по спинам, грязную, голодную, в непрерывной борьбе с вшами жизнь в окопах. Счастливой передышкой от всего этого ужаса он считал пребывание в госпитале: сначала после ранения в голову, потом после тяжелой контузии, в результате которой Петр оглох на одно ухо… Но война нисколько не ожесточила его, не озлобила. Наоборот, он был даже чересчур добрым человеком, и все его картины пронизаны добротой и любовью. И интересовала Тодоровского не столько сама война, сколько люди, их жизнь, отношения — в военное время и после.

Сейчас я с большим трудом пытаюсь продвинуть его сценарий с условным названием «Оглушенные тишиной» («Встреча на Эльбе»). Все, кто читал, говорят, что он очень хороший. Многое из описанного происходило с самим Петром Ефимовичем. В 1945 году его часть воевала на Эльбе, и он был свидетелем того, как советские бойцы братались с американцами, как по дну мелководной тогда реки немецкие солдаты перебегали с нашего берега на противоположный, чтобы оказаться в американской зоне. И по сюжету один из главных героев — как раз немец, пытающийся перейти реку пешком…

После подписания капитуляции Германией Петра назначили комендантом небольшого поселка. Там судьба связала его с двумя немецкими девушками. Одну из них, как он рассказывал, они поймали, приняв за племянницу Паулюса, которую им велено было разы­скать: поступили сведения, что она прячется где-то в лесу. По правилам задержанную обязаны были сдать в соответствующие органы, тем более что во время допроса выяснилось: она была зенитчицей, сбила два американских бомбардировщика, а перед приходом советских войск специально отдалась первому попавшемуся немецкому солдату — лишь бы не достаться русскому насильнику. Петр и переводчик, оба совсем мальчишки, пожалели эту симпатичную, ершистую девчонку — докладывать о ней не стали, а вместо этого решили сделать ее официанткой.

Жили они в центре этого поселка на втором этаже двухэтажного дома, на первом располагался взвод. Еду на всех готовила местная пожилая немка, а девушке велено было приносить готовые блюда наверх. Скоро она перестала их бояться, успокоилась и… особенно сильно привязалась к Петру, получив в ответ полную взаимность. С месяц они прожили вместе, но в один печальный день явился подполковник с приказом отправить Петину подружку в распоряжение политотдела. Причем произошло это на рассвете, когда молодые люди еще спали — вместе, в одной постели. Расставание было душераздирающим. Спасибо подполковнику, не донес, замял как-то эту историю, а то Тодоровскому не поздоровилось бы…

В Германии у Петра случился еще один роман. Ординарец притащил аккордеон, и Петя стал учиться играть. Но инструмент был расстроен, клавиши западали. Узнав, что в городке есть музыкальный мастер, пришел к нему. Оказалось, тот воевал на Восточном фронте, был ранен, остался без ноги. А у него была дочь, по словам Пети, девушка чудесная, с ангелоподобной внешностью. Когда Петр пришел забирать аккордеон, попросил ее подыграть ему на своем, и у них

получился замечательный дуэт. После этого он стал периодически наведываться к ним в гости — музицировать. Постепенно ее родители с ним свыклись, стали позволять молодым людям оставаться в комнате наедине. А они в эти моменты, пользуясь случаем, со всем азартом юношеской страсти предавались объятиям и поцелуям. Увы, закончились эти романтические отношения трагически. В марте 1946-го часть, где служил Петр, подняли по тревоге и стали грузить в эшелоны для отправки в Россию. Он метнулся к своей барышне — попрощаться, но, подбежав, увидел драматическую сцену: ее отца выводили бойцы отряда «Смерш», а она вместе с матерью, захлебываясь от рыданий, пыталась этому воспрепятствовать. Офицер, командовавший арестом, подошел к Пете и сказал: «Благодарите судьбу за то, что уезжаете…» Вот на основе таких сюжетов-воспоминаний Тодоровский и написал свой сценарий. Но мне никак не удается его пробить.

— Петр Ефимович планировал снять этот фильм?

— Нет, он уже был болен, но очень хотел, чтобы картина получилась. И я этим активно занималась. Три года искала на фильм деньги, и год назад дело вроде сдвинулось с мертвой точки. Гос­кино заключило со мной договор, и я даже получила аванс — 15 млн рублей. Разумеется, этой суммы недостаточно, но в дальнейшем было обещано государственное субсидирование. В Министерстве культуры так и сказали: «Ваш проект обязательно пройдет, тем более что к 70-летнему юбилею окончания Второй мировой войны он единственный на соответствующую тематику». Я нашла партнеров, готовых вложиться в нашу картину. Но, увы, на сегодняшний момент финансирование заморожено. Более того, от меня требуют вернуть все деньги, при том что часть из них уже вложена в подготовку съемок, в освоение киноматериала. А возобновить финансирование обещают в том случае, если я приведу режиссера с именем, который согласится снимать этот фильм и кандидатура которого устроит высокое министерское начальство. Но все крупные, стоящие режиссеры заняты своими проектами. Так что пока режиссера у меня нет.

— А свою кандидатуру не рассматриваете? Вы же снимали фильм «Жена Сталина», получивший призы… Да и сын мог бы снять.

— Обо мне сейчас речи нет. Да, я много чего могу сделать: все организовать, выбрать натуру, провести весь подготовительный период, но съемки не потяну. Смерть мужа меня подкосила, и осилить такой проект для меня физически слишком тяжело. А Валерий сказал категорически: «Нет, я снимать не буду».

— Почему?!

— Ну, у него свои проекты, дела. И кроме того, Валера слишком щепетилен. Вообще в нем сидит дурацкий комплекс, который он все время пре­одолевает. Ему кажется, что если бы он родился не в семье Тодоровского, тогда был бы самодостаточным, то есть всего добился бы только сам. На самом деле Валера сумел реализоваться именно самостоятельно: невероятно целеустремленно, упорно и напористо шел к осуществлению своей главной мечты — стать режиссером. Но его не отпускает мысль, что произошло это из-за того, что он сын Тодоровского. Отец для Валеры всегда был богом. Сын обожал его, любил гораздо больше, чем меня. И ему так хотелось быть таким же, как папа. Даже на гитаре пытался научиться играть, но не получилось.

— После смерти Петра Ефимовича сын поддерживает вас?

— Старается, как умеет. Например, по субботам приезжает ко мне обедать. Валера считает, что я очень сильная — смогу и сама со всем справиться. Отчасти так оно и есть. Я понимаю, что сын занят. Но когда он начинает подчеркивать свою занятость, мне становится обидно, и я говорю: «Ко мне это не имеет никакого отношения. В конце концов делай не пять фильмов, а три». Хотя прекрасно отдаю себе отчет в том, что он окончательно окунулся в этот киноводоворот. Да я и сама такая же… Вот только жаль, что Валера не помогает мне в продвижении сценария отца. Считаю, что он сдался. В отличие от меня. Я все равно буду продолжать бороться. Как продюсер, непременно добьюсь финансирования фильма и сниму его — в память о Петре Ефимовиче.

— Правда ли, что первым в нашей стране продюсерским фильмом была «Интердевочка»?



— О, это особая история. Эту картину я сделала лично, несмотря на то что официально не имею к ней никакого отношения. По той простой причине, что тогда у нас в стране даже понятия такого — «продюсирование» — не было. А потому в итоге у меня все забрал Владимир Досталь, тогдашний директор «Мосфильма». Хотя я подготовила абсолютно все: нашла деньги, договорилась о съемках в Швеции. Деньги тоже выделили шведы.

Во время Московского международного кинофестиваля мы с Петром Ефимовичем были приглашены на прием, организованный в шведском посольстве. Там к нам подошел сын писателя Джеймса Олдриджа. Разговорились, он поведал, что учился в Англии и в России, а живет в Швеции. Я сказала: «Вы мне и нужны». И быстро поведала ему про повесть Кунина «Фрекен Танька», благо мой собеседник знал русский язык. Он загорелся: «Я в этом участвую…» Вернувшись в Швецию, тут же сообщил, что нашел инвестора, который готов вложить в проект $200 тыс. Мы тогда еще не понимали, что инвесторами могут быть торговцы быками…

Я отправилась в Госкино и про все это рассказала. Они спросили: «А вы-то тут кто? Непонятно». И были правы, потому что в кино я действительно была никем. Мои три десятка документальных фильмов даже в расчет не брались. Меня направили

на «Мосфильм», к Досталю. Пошла к нему. Он тоже поинтересовался: «А вы кем будете?» Я сказала: «Продюсером». Он ухмыльнулся: «Ах, вот оно что! Хотите быть продюсером? Так езжайте в Х-холливуд». После чего забрал все мои наработки и запустил в производство картину. Спасибо, что с Тодоровским. Правда, перед этим были бурные споры: возможно ли делать картину про валютную проститутку? Решающим оказалось слово тогдашнего председателя Госкино Армена Медведева, который сказал коллегам: «Успокойтесь, раз картину будет делать Тодоровский, он сделает чистый фильм — о любви…» А после того как картина была уже готова, я по заказу шведов сделала для них короткую версию. То есть все-таки стала продюсером, только со шведской стороны.

— А почему вы так рьяно взялись за этот проект?

— Когда прочла книжку, подумала: «Да это же великолепный материал для кино!» А в то время, в середине 1980-х, снять у нас фильм про проститутку, причем не про оторву какую-то, а про хорошую девочку, у которой так сложилась жизнь, — это же бомба! Но чего мне стоило убедить Тодоровского! Он наотрез отказывался браться за этот фильм: «Ты спятила, как я буду снимать такое кино?!» К счастью, удалось все-таки… Очень смешно Петр Ефимович выбирал актрис. Он же из глубокой провинции и был убежден в том, что проститутки — это толстозадые девки с большими «буферами». Я переубеждала, возила к «Националю» — тогда путаны гнездились именно там — и показывала, как они выглядят на самом деле. Потом Тодоровский встречался с ними, беседовал, рассматривал фотографии-обнаженки — ему слали их со всей России.

Но самым сложным было заставить режиссера поверить в то, что лучшая кандидатура на главную роль — Лена Яковлева. В то время она была никому не известна. И когда я показала ее фотографию, Тодоровский недоумевал: «Какая же она проститутка — у нее ноги, как веревочки, заворачиваются?!» А я почему-то была в Лене уверена. Все-таки у нас с Петей было правильное сочетание: он — абсолютно творческий, и я — деловая женщина, созданная быть продюсером.

— Вы были внутренне готовы к тому, что ваш муж может уйти из жизни?

— Нет. Конечно, у него был преклонный возраст — почти 88 лет, он стал болеть, возникли проблемы с сердцем, с легкими. В последние дни жизни Петр Ефимович лежал в больнице. Врачи-то знали, что он обречен: глубокая сердечная недостаточность, а мы не задумывались об этом. Он постоянно работал, что-то писал. Я каждый день к нему приезжала, мы обсуждали все на свете, что-то планировали. Говорили о Валере, о его детях. У нас ведь трое внуков. От первого Валериного брака — Петя, ему 28 лет, работает на телевидении, и 18-летняя Катя, студентка филфака МГУ. От второго брака — Зоя, ей 4 года.

В последний свой день Петр Ефимович ходил по палате, пока я не остановила его: «Ляг, отдохни». Он прилег, все было нормально. Собираясь домой, я поцеловала его в щечку. Петя улыбнулся, шутливо погрозил указательным пальцем и показал на губы — мол, целуй сюда. Я поцеловала, мы посмеялись, он помахал мне рукой, и я уехала. С ним осталась сиделка. Через два часа его не стало… (Долгая пауза.) Наверное, просто пришел его час. Но я точно знаю: о смерти Петр Ефимович абсолютно не думал. Не было чувства, что умрет, ему казалось, что будет жить всегда. Даже когда совсем плохо себя чувствовал. Такой характер. И мне передавалось это его ощущение, я тоже думала, что он бессмертен. (Задумчиво.) А может, так оно и есть… Знаете, он иногда ко мне приходит — через свою любимую кошку посылает весточки.

— Каким образом?

— Я это чувствую. Сижу, допустим, за столом, работаю. Сильва ложится передо мной, смотрит мне прямо в гла­­за долго-долго, а потом вдруг протягивает лапу и, не выпуская когтей, гладит меня по щеке. Она невероятно умная. В первое время после ухода из жизни Петра Ефимовича она все сидела около ворот, ждала, когда же он приедет на своей машине. Потом поняла: больше не приедет — и встречать его уже не нужно. Теперь встречает меня. У меня правда такое ощущение, будто она наше с Петей связующее звено.

---

Петр Тодоровский

Родился: 26 августа 1925 года в г. Бобринец (Украина)

Умер: 24 мая 2013 года в Москве, похоронен на Новодевичьем кладбище

Образование: окончил операторский факультет ВГИКа

Карьера: в качестве оператора снимал фильмы «Весна на Заречной улице», «Два Федора», «Жажда». Сыграл в фильмах «Трясина», «Был месяц май». Режиссер 17 картин, среди которых: «Любимая женщина механика Гаврилова», «Военно-полевой роман», «Интердевочка», «Анкор, еще анкор!», «Ретро втроем». Автор сценариев 15 фильмов. Автор музыки к 12 кинофильмам. Имеет множество наград различных международных фестивалей. Номинант на премию «Оскар» с фильмом «Военно-полевой роман»

Мира Тодоровская-Герман

Родилась: 30 июля 1939 года в г. Староконстан­­тинов (Украина)

Образование: окончила Одесский институт инженеров морского флота

Семья: сын — Валерий (51 год), сценарист, режиссер, продюсер; внуки — Петр (28 лет), работает в кино и на телевидении, Екатерина (18 лет), студентка МГУ, Зоя (4 года); правнук — Илья (5 лет)

Карьера: инженер, автор сценариев научно-популярных фильмов, кинопродюсер (продюсировала фильмы «Интердевочка», «Анкор, еще анкор!», «Ретро втроем», «Какая чудная игра» и др.), режиссер картины «Жена Сталина». Основатель, директор и генпродюсер студии «Мирабель»