Любовь Воропаева: «У нас на хит мгновенно реагируют только двое — Пугачева и Киркоров»

— Когда я начинала писать стихи, поэтом-песенником быть не мечтала. Публиковалась в журналах «Юность» и «Новый мир». Но однажды мой друг Андрей Богословский — сын Никиты Владимировича Богословского — сказал, что песни писать очень сложно. У него тогда уже была известная композиция «Рисуют мальчики войну», то есть он был в теме. Вот мне и захотелось ему доказать, что это в общем-то не такая уж сложная работа. И я втихую от Андрюши стала писать какие-то тексты, а чтобы они зазвучали, пыталась стать своей в мире эстрады.

Как и все начинающие поэты, ходила в Центральный дом литераторов и до сих пор дружу с Машей Арбатовой, Володей Вишневским, которые тоже были завсегдатаями тех посиделок. Там работала Лена Жернова, у которой был роман с Николаем Агутиным, отцом Лени (позднее она родила Коле двоих детей). Тогда Коля каждый день приезжал к Леночке, в местном ресторане кормил ее обедами и поил кофейком. И вот однажды иду я такая счастливая, под мышкой у меня сборник «День поэзии», где меня впервые напечатали. А Ленка меня останавливает и говорит: «Любань, давай я тебя с Колей познакомлю». Коля говорит: «Что это у вас? Стихи? Дайте посмотреть». А я не знала, что Коля неплохо разбирается в поэзии. Прочел  он мои стихи и говорит: «А вы не пробовали песни писать? Давайте я вас познакомлю с Виктором Векштейном, руководителем ВИА «Поющие сердца».

Так мы начали работать с Векштейном. Это была невероятно насыщенная творческая жизнь. На кухне у него собирались музыканты, сам Виктор сидел за пианино, я рядом, он мне кидал идеи, я тут же, прямо у него на кухне, набрасывала стихи. Мы много песен сделали с «Поющими сердцами». А у этого ВИА была извечная конкуренция с «Веселыми ребятами» Павла Слободкина. И он, узнав обо мне, решил поинтересоваться, что это там за девочка талантливая появилась. Позвонил и говорит: «Вы не замыкайтесь на «Поющих»-то. У меня тоже есть хорошие идеи, давайте поработаем». Первая песня, сделанная нами с «Веселыми ребятами», посвящалась Алле Борисовне Пугачевой и называлась «Рыжим всегда везет». Это было в 1983 году.

Дела потихоньку стали налаживаться. Одна романтическая история завела меня в Ригу, где я познакомилась с Раймондом Паулсом, и с ним тоже удалось сделать две-три песни. В общем, недостатка в работе и композиторах я не испытывала. Проблема была в одном — надо было где-то числиться. По тем временам человек, который не имел трудовой книжки, считался тунеядцем и мог за это схлопотать уголовный срок. Векштейн выбил мне ставку в «Мос­концерте», и в трудовой книжке у меня появилась гордая запись «музыкант-инструменталист». Дважды в месяц я аккуратно получала деньги в кассе, довольно приличные, и это давало мне возможность заниматься творчеством, не особо беспокоясь о хлебе насущном.

— С Виктором Дорохиным мы познакомились на гастролях в середине 1980-х, и между нами проскочила искра. Фото: Из личного архива Любови Воропаевой

Но потом все стало меняться. Видимо, таких умных творческих личностей на балансе «Москонцерта» стало слишком много, и коллективы начали проверять на предмет того, сколько человек из числящихся в ВИА действительно ездит на гастроли. Меня поставили перед фактом: надо ехать в тур, иначе уволят. Целое лето я промоталась с «Поющими сердцами» по городам и весям и только привыкла к кочевому образу жизни, как вдруг новая напасть. Проверки ужесточились, теперь все «музыканты-инструменталисты» обязаны были не просто ездить с коллективом, но и выходить на сцену.

«Воропаева, короче, у тебя же стишки какие-то есть? Вот будешь выходить и читать, заполнять паузу, пока ребята переодеваются», — сказали мне. Я буквально за несколько дней наваляла себе коротенькую программу из небольших иронических стишков. Потом все эти стихи, кстати, в «Литературной газете» были опубликованы. С этой программой я имела успех, зал хохотал, всем было весело. Всем, кроме меня. Оказалось, что у меня безумная боязнь сцены. Аж ноги подгибались, когда готовилась к выходу. Артисты научили, что с этим недугом делать. «Выпей, — говорят, — 50 грамм коньяку, и дело веселее пойдет». И действительно, полегчало. Впрочем, особо увлечься этим способом снятия стресса я не успела: «Поющие сердца» вскоре распались, и я снова отправилась искать лучшей доли.

— Но самый главный творческий тандем все-таки был у вас с Виктором Дорохиным…

— Да. Где-то на этих многочисленных гастролях в середине 1980-х годов мы с ним и познакомились. Он был барабанщиком — сначала джазовым, потом работал в тех же «Поющих сердцах», а позднее мы вместе оказались в другом музыкальном коллективе. В какой-то миг между нами пробежала искра. Это стало очевидно всем, кто за нами наблюдал, и начальству нашему такие вольности не понравились: ни Виктор, ни я на тот момент не были свободны. Меня уволили, и Виктор сказал, что в таком случае он уйдет вместе со мной. Заодно пришлось забрать трудовую и из «Москонцерта». Надо было придумывать выход из положения.

Я была членом проф­кома литераторов, и у меня появилась идея организовать там песенную секцию. И мы, а также многие из ныне знаменитых композиторов и поэтов-песенников, будучи тогда молодыми и безработными «тунеядцами», отлично трудоустроились. Там и Матецкий был — в секции песенников, и покойный Олег Сорокин, работавший с ВИА «Девчата», и Игорь Николаев, и многие-многие другие.

С Игорем Николаевым. Фото: Из личного архива Любови Воропаевой

— В какой момент вы с Дорохиным решили стать продюсерами?

— Это все наши кипучие творческие натуры. Время тогда интересное было, железный занавес слегка приоткрылся, и мы стали узнавать, как делается музыка за рубежом. У нас был друг, американский дипломат Джефф Бэрри, который привез Виктору компьютер — один из первых в Москве. Второй появился у Давида Федоровича Тухманова, и он приезжал к Виктору учиться. Потом Джефф привез видеомагнитофон и кассеты. Я помню, вот здесь, в этом самом кабинете, сидели на полу Федя Бондарчук, мы с Витей, еще тьма народа, и сутками напролет смотрели видеоклипы: Джефф в Америке записывал свежие эфиры MTV и привозил сюда. Мы впитывали каждый звук, каждое движение, срисовывали танцы Майкла Джексона и Полы Абдул.

Привозил Джефф и музыкальные журналы, но, поскольку английским тогда мало кто владел, я по ночам, обложившись словарями, переводила на русский эти статьи и перепечатывала на машинке для того, чтобы дать почитать Виктору и его друзьям. Квартира постепенно превратилась в творческую мастерскую, через нее прошли все более-менее популярные люди того времени. Мы горели идеями, жили музыкой. Было ощущение, что прорвало плотину. Это было самое счастливое время!

Ну и, разумеется, все эти знания должны были вылиться в какой-то проект. Первой в жернова наших продюсерских амбиций попала бедная Катя Семенова. Это был конец 1980-х годов: Катя была уже весьма востребованной певицей. Она уже спела свои знаменитые хиты «Школьница» и «Чтоб не пил, не курил», и все у нее в жизни было в порядке. И Катя совершенно искренне не понимала, чего от нее хотят молодые авторы, которые пришли к ней и сообщили: «Значит, так: одеваешься ты неправильно, на сцене держишься не так, давай займемся танцами и сделаем из тебя модную певицу».

— «А чего это сразу танцами-то? — возмущается Катя. — У меня ребро сломано было, и справка имеется, могу показать!» А нам с Виктором хотелось идти вперед, писать танцевальную музыку и показать публике все те танцы, что мы видели в американских клипах.

В общем, Катю мы уговорили, накрасили, переодели. Хотя с вещами было бесконечно сложно. Я помню, как моя приятельница — редактор телевидения и впоследствии продюсер Марта Могилевская — просила свою подружку Анечку Ямпольскую, жену Миши Козакова, которой привезли из Израиля какое-то фантастическое платье, дать его Кате Семеновой на один день напрокат. Недавно наткнулась на запись той «Песни года» и увидела Катю в том самом шикарном черном платье, на груди которого сверкала огромная бабочка, расшитая камнями и блестками. А еще, помню, снимали клип на песню «20 градусов мороза»: там Катя в моей футболке, моем халате и в моих клипсах. Впрочем, так все жили — собирали реквизит по знакомым, лишь бы как-то приодеться для выхода на сцену.

Катя начала собирать стадионы. Песни «На минутку» и «Последнее танго», которые мы ей написали, звучали отовсюду. Жизнь закружилась вокруг нее. И голова у нее от всей этой славы и успеха тоже немного закружилась. Она сказала нам: «Чего это я должна только с вами работать? Мне Алла Борисовна звонит, Кузьмин звонит все время, песни свои предлагают». В общем, она решила, что без нас ей будет лучше. Мы расстались, и я очень переживала тогда, плакала. Года через три-четыре, когда мы в новогоднюю ночь сидели за столом, Катя вдруг позвонила и попросила прощения. «Ребята, — говорит, — я только сейчас поняла, что вы для меня сделали, я прошу у вас прощения за то, что я так себя повела».

— «Не буду танцевать, у меня ребро сломано!» — говорила Катя. Катя Семенова (1988). Фото: Владимир Яцина/ТАСС

— Но у вас уже появился Женя Белоусов?

— Нас познакомила Марта Могилевская: она привела Женьку к нам домой. И они с Витей мгновенно подружились. Помню, мы сидели вчетвером за столом, пили чай, и в один миг мы с Мартой для них как будто исчезли. Они заговорили о музыке, Витя стал включать Жене разные песни, видео, они не могли наговориться. «Я буду с этим парнем работать», — сказал Витя. «Что ты в нем нашел? Ну, личико смазливое, и все», — удивлялась я. Он странно выглядел тогда с этой своей «химией» на голове. «Этого парня даже близко нельзя с нашей Катькой сравнить», — говорю. Но Витя был непреклонен. 

Он полностью взял на себя руководство этим проектом, а мне доверил разработать пиар-стратегию. Тогда, правда, и слова-то такого никто не знал, и уж тем более не понимал, как это делается. Я начала действовать по наитию: придумала Жене Белоусову биографию. Во-первых, отняла у него 6 лет — на самом деле он был старше. Во-вторых, объявила всем, что Женька — абсолютный новичок на эстраде, как бы нечаянно упустив тот факт, что он до этого вообще-то несколько лет работал в «Интеграле» у Бари Алибасова.

Бари эти мои сказки безумно обидели. Там была какая-то не очень красивая история: оказалось, что тогда Алибасов держал всех своих парней не на контракте, а на долговых расписках. Типа никуда вы от меня не денетесь, пока деньги не отдадите. Вот они и работали на него. А Женькин брат, Саша, выкрал его долговую расписку у Бари, и таким образом оказалось, что музыкант Белоусов ему ничего не должен. И Женька сбежал от Бари. Тот нам потом звонил взвинченный, ругался, я его послала. Ну и потом вовсе вычеркнула из биографии Белоусова пункт об «Интеграле». Словом, Бари Каримовичу было из-за чего нервничать.

Вся эта история с пиаром мне не очень нравилась, я вообще жутко не люблю врать, а уж тем более делать это на всю страну. Естественно, ушлые журналисты начали раскапывать правду, и у нас получился такой классический «черный пиар», когда о Жене говорили, но в негативном ключе — мол, он все про себя врет, сказки сочиняет! Вышли две разгромные статьи в центральной прессе. Я жутко боялась, что эта история сработает против нас, но утешала себя тем, что в Америке такие вещи только на пользу по­пулярности артиста идут. И действительно, скандал оказался нам на руку: если до него Белоусов собирал большие концертные залы, то после легко стал собирать стадионы.

Женька подпал под обаяние Вити — человека и музыканта. И начал учиться у него. Белоусов был очень толковым учеником, он быстро впитывал новый материал, работал над собой. Каждый раз, приходя к нам домой, брал огромную кипу дисков и видео и уходил изучать их. Получал домашние задания. Учился петь, держаться на сцене, танцевать. Выучил несколько сложных па, которые исполняли в своих танцах ребята из группы Milli Vanilli, и удивил ими «Олимпийский». Зал взревел, когда он сделал первый раз эту свою знаменитую «сбивку ногами» на песне «Ночное такси». А если у Женьки случалась какая-то лажа, он был жутко недоволен.

Помню, мы первый раз давали концерт за хорошие деньги: выступали на модной дискотеке «Орион». И Женька, исполняя «Девочку мою синегла­зую», упал прямо на сцене: оргалит, который лежал на полу, был очень скользкий. В общем, он допел, едем домой, и Дорохин мне говорит: «Вот тебе деньги, раздели пополам — половину нам с тобой, половину Белоусову». Я протягиваю Жене деньги. «Поздравляю, — говорю, — с первым заработком». А он отпихивает мою руку: «Я не возьму эти деньги, не заработал! Найдите мне кусок оргалита, буду на нем тренироваться, пока не научусь стоять на ногах». И действительно, потом полгода тренировал вертушки дома, дошел до такой степени мастерства, что мог на льду их делать. Упорный был очень.

— Костюмы тоже вы Белоусову придумывали?

— Мы делали их вместе с модельером Леной Зелинской — она сейчас в Париже работает. Лена доставала ткани, изобретала фасон. Так у нас, например, родилась идея знаменитой Жениной рубашки с белым хвостом, торчащим из-под куртки. Запоминающийся был образ. А брошки, которые он называл «битые елочные игрушки», были куплены около моего дома в галантерее. Мы с Женькой вдвоем нашивали их на его ремень и погоны. У меня до сих пор кусок одной из брошек лежит: Женькина гражданская жена, Лена Савина, после его смерти подарила на память о нем и о том славном времени.

— Мы вдвоем с Женей расшивали брошками ремень и погоны. Женя Белоусов (1989). Фото: Из личного архива Любови Воропаевой

— Как Женя воспринял успех, обрушившийся на него?

— Когда мы заняли в конце 1989 года в национальном хит-параде «Музыкальный Олимп» первые пять мест (а у нас на тот момент ровно пять песен и было), Дорохин предупредил Женю: «Осторожно!» Мы тогда вместе отмечали Новый год, и, поднимая бокал, Виктор сказал: «Я вас всех поздравляю, мы лучшие в стране! Но теперь задача посложнее — удержаться на этом олимпе. Потому что падать будет безумно больно». И попросил Женю внимательнее отнестись к самому себе. Чтобы не было головокружения от успехов. «Вить, ну о чем ты говоришь! — воскликнул Женька. — Я же все понимаю».

Однако спиртное и звездная болезнь сделали свое дело. Женю тут сложно винить: через медные трубы мало кто может пройти без потерь. Большинство ломается. Мы начали замечать неладное. Женя стал меньше двигаться на сцене. Дорохин ему говорил: «Ты что, хочешь выглядеть как сытый народный артист Советского Союза, который стоит у микрофона, сложа ручки на пузе? Зачем мы столько тренировались?»

В самом начале гастролей мы завели такое правило: Женин администратор снимал его выступление на камеру, и по возвращении домой мы эту запись просматривали и устраивали разбор полетов. Но чаще и чаще нам стали привозить видео, где камера переходила с Жени на девочек с цветами, на аплодирующий зал. «Что-то тут не так», — поняли мы. А оказалось, что наш музыкант все реже выходит на сцену трезвым. И зачем это показывать продюсеру? Не надо.

Как Вите было больно и обидно! Он тогда спал по четыре часа в сутки, выстраивал Жене гастрольные туры, ездил на разборки с бандитами, все эти откаты, угрозы для жизни, рэкет (не забывайте, речь о конце 1980-х годов). Жуткое время было. И вдруг он получает вот это вот. Как будто ты идешь в белом костюме, а тебе нагадили на голову. И Витя начал болеть. И пыл его стал угасать. Все, что он дальше делал, было хорошо и талантливо, но без этой безум­ной искры. Без изюминки. Без страсти. Все это он вложил только в одного человека — в Женю.

— Наверное, масла в огонь подливали и бесчисленные поклонницы?

— Женька был симпатяга, миляга, девки вешались на него, и он себе ни в чем не отказывал. Даже когда в поездках его сопровождала жена Лена с маленькой дочкой Кристиной. Но мы на это глаза закрывали, считая, что вмешиваться не вправе. Единственное, во что мы вмешались, — Витя убедил Женю, что жену и дочку давно пора перевезти в Москву: «У мужчины, тем более у артиста, должен быть тыл, дом». И в общем-то благодаря Вите их семья какое-то время и просуществовала.

— Почему вы поссорились?

— Лена Белоусова безумно на меня обижается за то, что я об этом рассказываю. Мол, это было их с Женей внутреннее семейное дело. Нет, говорю я ей, это и наше дело. Потому что благодаря нам Женя стал тем, кто он был. А все последующие его действия разрушили здоровье Виктора, у него стали отниматься ноги, потом пошли инфаркты, после которых он и умер. Это разрушило мою семью. Поэтому я считаю, что имею право говорить. А причина одна: алкоголь.

Женя сильно злоупотреблял. Он бесконечно обещал Виктору, что вот-вот завяжет, но все время вырывался из-под нашего контроля. И в конце концов Дорохин сказал: «Женя, все! Я так работать не могу. Или ты останавливаешься, или мы расстаемся». На что Женя сказал: «Ну, значит, все». Это был 1990 год. Договорились, что мы вместе доработаем до конца года и с 1 января 1991 года Белоусов свободен. Но уже осенью он стал записывать что-то такое с Игорем Матвиенко и Александром Шагановым. Началась новая волна популярности Жени — «Девчонка, девчоночка» и прочее. Шла огромная работа по уничтожению былых заслуг Жени, его хиты, написанные нами, старались отовсюду убрать. Но песни все равно жили: на радио, на дисках. Помню, после похорон Вити в жутком душевном состоянии я пошла в наш поселковый магазин, и там по радио играли «Золотые купола». Я разрыдалась прямо в магазине.

— С Колей меня познакомил Виктор Дорохин. С мужем Николаем Архиповым. Фото: Из личного архива Любови Воропаевой

— Как вы пережили смерть Жени?

— Это было безумно больно. Последний год перед Жениным уходом из жизни мы снова начали общаться: как-то оказались в одной компании на праздновании дня рождения Владимира Петровича Преснякова. Белоусов сам подошел к нам и попросил прощения у Вити и у меня. «Что ж я такое натворил, — сказал он тогда. — Я безумно вам благодарен, и время с вами было самым счастливым в моей жизни».

Женя попросил, чтобы Витя дал ему еще один шанс. Хотя было очевидно, что ничего у нас не выйдет. Выглядел Белоусов плохо, располнел, лицо стало одутловатым. В общем, грустно. Но Витя честно попытался дать ему шанс и пригласил в студию, чтобы записать новую песню. Женька пришел не очень трезвый — то ли опохмелился, то ли принял для храбрости, — спел ужасно, не попал ни в одну ноту. Дорохин свел эту запись, а потом принес мне и сказал: «Этого никто никогда не должен услышать».

В общем, работа у нас не пошла, но мы продолжали поддерживать отношения. Потом Женька весело укатил в Таиланд, а когда оттуда вернулся, ему стало плохо. Мы в тот момент тоже были в отъезде. Возвращаемся домой — у нас весь автоответчик в сообщениях: «Женя в больнице», «Женя в коме». Даже вспоминать не хочу тот кошмар, в котором мы все жили, пока он был между жизнью и смертью. Витя ведь все эти годы его бесконечно любил и следил за тем, что с ним происходило. Песни, написанные для Белоусова Игорем Матвиенко, Дорохин не воспринимал, хотя, на мой взгляд, они были сделаны в высшей степени профессионально. Виктор хотел быть на острие моды, хотел, чтобы Женька делал танцевальную музыку, уходил в хип-хоп, рэп — то, что потом стало действительно актуально. Витя был новатором, предвидел будущее.

— После того как вы решили расстаться с Белоусовым, на ком сосредоточились?

— Мы сделали оригинальный проект, прообраз будущей «Фабрики звезд», который назвали «Азбука любви». Напечатали в газете объявление: набираем, мол, талантливых ребят. Устроили кастинг. Арендовали помещение, наняли педагога по танцам, вокалу, учили этих ребят. И грянул кризис. Проект надо было срочно сворачивать, потому что платить за аренду было нечем. И мы в срочном порядке выбирали из всех талантливых ребят одного, решая, на кого нам сделать ставку.

Выбор пал на девочку Марину, которой мы придумали сценический псевдоним Барби. И первый же клип, который ей снял Федя Бондарчук, выстрелил. Но Барби оказалась слабенькой, не выдержала такого напряга, слетела с катушек, стала прогуливать репетиции. Ну и Витя сказал: «Извини, мы тебя содержать больше не будем, потому что не в коня корм. Мы столько знаний в тебя вложили, столько сил отдали». В общем, не оправдала девочка надежд.

— Николай Агутин спросил меня: «А вы не пробовали песни писать?». С Николаем Агутиным (2010). Фото: Из личного архива Любови Воропаевой

— После Барби вы решились кого-то взять под свое крыло?

— В то время Виктор серьезно болел. Но, даже болея, опять объявил кастинг и сделал группу — «Братья Дорохины». Легенда была такая: вроде как он их папа, заделал по молодости на гастролях по разным городам, а когда они выросли, решил всех собрать под своим крылом. Но разумеется, это было чистой воды вранье, а смысл был в другом: если кто-то из ребят начнет артачиться, можно было бы спокойно заменить парня кем-то другим. Надоело нам носиться с артистами, которые моментально теряли края и начинали думать, что они лучше всех. Первый клип — «Белая фиалка» — снимался в годовщину похорон Женьки. Витя поехал в церковь, а потом на съемки, а я на кладбище.

Группа стала набирать обороты, пошли концерты, ежедневные репетиции, и Витя платил им зарплату из своего кармана независимо от заработанных гонораров. Мы не думали ни о каких спонсорах, машинах, благах и так далее. Такой вот у нас странный был шоу-бизнес. Мы романтиками были. И действительно серьезные деньги получали, только когда Женька давал стадионные концерты. Но и мы с Белоусовым работали честно, пополам — половину ему, половину нам в семью. Таких отношений ни у кого нет даже сейчас, когда артисты научились хоть как-то за свои права бороться.

— Несмотря на столь плодотворный творческий тандем, вы с Виктором расстались…

— В последние годы он очень тяжело болел, у него испортился характер, и, хотя я считала своим долгом зарабатывать деньги ему на лечение и ухаживать за ним, жить и творить вместе с Дорохиным уже не могла. У меня началась новая жизнь, родился новый творческий тандем — с композитором Николаем Архиповым. С Колей, кстати, нас познакомил Дорохин. Коля работал с молодой певицей. Его песни звучали на «Русском Радио». Дорохин попросил меня пообщаться с Колей на предмет сотрудничества, и мы стали работать вместе.

Постепенно из рабочих отношения переросли в романтические. Но творческими быть не перестали: на данный момент мы уже написали более 60 совместных песен, многие из которых вошли в хит-парады ведущих радиостанций. Одну из них, кстати, полгода назад приобрела Алла Борисовна Пугачева. Причем решение она приняла молниеносно: я послала ей песню вечером, а наутро мне уже звонила юрист Аллы Борисовны. «Мы берем у вас композицию, подпишите, пожалуйста, контракт». «Когда песня выйдет?» — такой вопрос не задается, потому что никто не знает, какие у Аллы планы. Но ее оперативность меня поразила. У нас на эстраде два таких человека, которые сразу чуют хит и мгновенно реагируют на него, — это Пугачева и Киркоров. Остальные предпочитают делать вид, что им новые песни не интересны, — тянут время. У большинства артистов очень пренебрежительное отношение к авторам.

— Сейчас песни пишут аранжировщики, стилисты и водители. Время администраторов. Я участвовать в этой вакханалии не хочу. Фото: PhotoXPress

— Хотя, казалось бы, именно репертуар — основная проблема любого артиста.

— Нет, основное — это сменить Lexus на Rolls-Royce! Это если артист мужчина. А если женщина — иметь дорогого стилиста, надуть себе все стратегически важные места и обязательно пожить где-то на большой белой лодке в Сен-Тропе. Такие приоритеты.

Так что на постоянной основе я ни с кем не общаюсь. Разово могу песню написать. А проект раскручивать не возьмусь даже за очень большие деньги. Потому что сейчас человек, платящий тебе за работу, воспринимает тебя как обслуживающий персонал. Я на это не согласна. Для меня главное — творчество, креатив. А большинство тех, кто приходит с просьбой взять их под крыло, уверены, что я буду их пропихивать на телеканалы с помощью своих связей. Только за этим я им и нужна. Но я не стану ни за кого ходатайствовать, звонить, возить по радиостанциям записи. Лучше я не заработаю какие-то деньги, чем потеряю уважение к себе.

Вообще, сегодняшний шоу-бизнес движется непонятно куда. Настоящих талантливых трудяг, таких как Дима Билан, Сережа Лазарев, Полина Гагарина, переигрывают какие-то странные личности, зародившиеся на просторах «Инстаграма». Эти фикции, имеющие по миллиону подписчиков и больше ничего за душой, уверены в том, что они звезды. И почему-то публика тоже начинает так думать. Одна «звезда» надула губы — и все в обмороке от счастья. Другая запела, потом ей дали по морде, и вся светская хроника волнуется, как там она себя чувствует, в клинике…

В этих историях нет ничего про музыку. И ничегошеньки про слово. Там абсолютно бессмысленный набор фраз. Песни сейчас пишут сами артисты, аранжировщики, стилисты и администраторы. Время такое. Время администраторов. И я участвовать в этой вакханалии не хочу. Поэтому работаю с теми артистами, кто еще нуждается в хороших текстах. И жду. Может быть, когда-нибудь людям снова станут нужны песни, под которые можно не только танцевать, но и чувствовать и думать.

---

  Любовь Воропаева

  Родилась: в Москве

  Образование: МГПИИЯ им. Мориса Тореза

  Карьера: с 1983 года пишет песни. Среди исполнителей песен на ее стихи — Валерий Леонтьев, Лариса Долина, Татьяна Буланова, Владимир Пресняков. Вместе с первым мужем, Виктором Дорохиным, продюсировала творчество Кати Семеновой, Жени Белоусова и др. Автор трех поэтических книг и более 1000 публикаций в периодике. Лауреат премии «Песня года»