Онлайн-журнал о шоу-бизнесе России, новости звезд, кино и телевидения

Ирина Цывина: «Нас с Евстигнеевым поженила Галина Волчек»

0

Уже четверть века прошло со дня смерти Евгения Александровича Евстигнеева, а до сих пор не верится в то, что его — уникального, неповторимого, непревзойденного — нет в живых. Накануне печальной даты, 4 марта, наши корреспонденты встретились с последней супругой актера — Ириной Цывиной.

— Ирина, вот говорят: незаменимых людей нет. Неправда. Пусть их очень мало, но все же они есть. Евгений Александрович из них — избранных. Последние восемь лет жизни он провел в союзе с вами, скажите, какими они вам вспоминаются?


— Безмерно счастливыми, прожитыми в огромной взаимной любви. У нас была полная гармония, я лично таких семей больше не встречала. Вместе мы ощущали себя прекрасно при любых обстоятельствах. Мы могли находиться в разных комнатах, просто молчать и при этом не чувствовать напряжения: каждый был чем-то занят и не нарушал внутренний покой другого. А потом начинали без удержу болтать…

Вот правда, любовь — это нечто на уровне химической реакции. Вдруг ра-а-аз! И она случилась. Все! Может, у других людей происходит как-то иначе: они долго ухаживают, притираются друг к другу, но у нас такого не было. Никаких сомнений. Сразу же понеслась такая энергетика, такие мощные, сильные чувства, что у обоих просто сорвало голову. Съехала крыша, поэтому и на разницу в возрасте в 37 лет нам было глубоко наплевать, хотя по тем временам она казалась чудовищной.

После того как мы поженились, я сознательно не стала брать фамилию мужа: не хотела, чтобы меня стали подозревать в корысти, желании воспользоваться его громкой известностью. Тем более что в профессии я была абсолютно самодостаточной: сразу после окончания Школы-студии МХАТ стала играть в театре, в кино получала главные роли, мои фотографии выходили на обложках популярных журналов.

— Вы были студенткой Евстигнеева?


— Он не вел свой курс — был просто приходящим педагогом. Евгений Александрович был необыкновенно талантлив. Когда начал с нами работать, нас всех трясло от волнения. А он обожал нас. Никогда не ругал. И это было потрясающе. По сути, Евгений Александрович ничему специально не учил. Блистательный артист, он любую роль показывал и говорил: «Вы просто повторяйте за мной, а потом подключите свою индивидуальность, и оно уже само пойдет. Зазернитесь, словом». Так мы и пытались копировать, подражать, а потом «зазерниться» — то есть погрузиться в образ, отыскать зерно роли.

— Когда же между вами вспыхнула искра?


— Я часто думала об этом. Если честно, не знаю. Сейчас почему-то такой случай вспомнился. Однажды Евгений Александрович пришел в Школу-студию с большой сумкой, поставил ее в раздевалке. Я и еще несколько наших студентов были там. Указав на свою поклажу, он сказал: «Жена в больнице лежит, надо мне в прачечную вещи отнести». Его супруга, Лилия Дмитриевна Журкина, иногда приходила к нам в институт — красавица, всегда идеально ухоженная. Но у нее были серьезные проблемы со здоровьем, она часто болела. Я спросила: «А что у вас там?» — «Да рубашек куча скопилась». И у меня вырвалось: «Ой, а хотите, я постираю?» Он смутился, стал отнекиваться, но я как-то переубедила. На самом деле так гораздо удобнее, чем тащиться в прачечную — сдавать, потом забирать. А поскольку я рукастая, то не только постирала рубахи, а еще и перелицевала протертые воротнички — на обратную сторону перешила. Когда возвращала, он сказал: «Боже, как из ателье!» Ну, похохотали мы на эту тему, и все. Я никакого значения этому не придала. А Евстигнеев, оказывается, придал. Много позже сказал мне: «Для меня этот штрих добавил тепла к твоему портрету».



С Евгением Евстигнеевым (1991)
. Фото: Из личного архива Ирины Цывиной

— А «портрет» ваш на тот момент из каких штрихов состоял, в какой атмосфере создавался?


— Писали, что я из провинции, из совсем простой семьи, ноль без палочки. Но это не так. Я выросла в крупном городе — Минске, столице Белоруссии. Это был мощный культурный центр, тем более в то время Белорусскую ССР возглавлял Петр Машеров — человек передовых взглядов. Так что у нас был этакий кусочек Европы, мы же с ней совсем рядом, что называется взахлест. Так что, помимо огромного количества театров, кинотеатров, музеев, у нас, в отличие от Москвы, допустим, было много ночных клубов, дискотек, где были представлены самые современные музыкальные направления. А что касается общего культурного уровня, то достаточно сказать, что наш учитель литературы втихаря давал нам на уроках запрещенные книги: Солженицына, Булгакова, Галича, Платонова — в «самиздате». Говорил так: «То, что положено по школьной программе, вы наверняка еще прочита­ете, а это вряд ли».

Теперь о семье. Отца своего я не помню. Из рассказов мамы знаю, что он прекрасно играл на баяне, сочинял стихи, которые публиковали в газете «Вечерний Минск», выступал в народном театре, но с постоянной работой не определился. А когда мне был год и мама была беременна моим братом, отец по глупости вляпался в историю с милицией, в результате которой его, невиновного, посадили. После нескорого возвращения из заключения наладить отношения с мамой уже не получилось. До конца своих дней отец работал в храме — низшим церковным служителем: прибирал там, свечи менял. А мама больше замуж не вышла, растила нас с братом одна. Она, хоть и простого происхождения, все же была человеком образованным: имела диплом инженера, занимала должность мастера строительного производства. Но по специальности трудилась совсем мало. Денег катастрофически не хватало, с жильем были проблемы, и жизнь заставила ее пойти работать на стройку — бригадиром маляров-штукатуров. Благодаря этому мы и получили квартиру.

Именно мама приучила нас к книгам, к искусству. Отдала меня в художественную школу, которую я с удовольствием окончила. Кстати, потом портрет Евгения Александровича написала, и ему понравилось. По выходным мама водила нас с братом на выставки, в музеи, в кино, в театры. А в старших классах я и сама стала играть в молодежном театре Минского автозавода — причем главные роли и на белорусском языке. Знаете, что символично? У меня была огромная коллекция фотографий артистов — они тогда в киосках «Союзпечати» продавались. Так вот, когда я отправилась поступать в театральный вуз в Москву, в моем блокноте-ежедневнике совершенно случайно в качестве закладки оказалась фотография Евгения Евстигнеева — из рязановской комедии «Невероятные приключения итальянцев в России».

— Каким же образом начали складываться ваши отношения с Евгением Александровичем?


— Симпатия появилась сразу, это чувствовалось, но мы не осмеливались переступить некую грань. Евгений Александрович был женат и очень заботился о своей супруге. Поэтому при жизни Лилии Дмитриевны никакого романа, тем более близких отношений, у нас с ним не было. Это для обоих было табу. Когда ее не стало, я позвонила ему, выразила сочувствие, как, впрочем, и все студенты.

Прошло время, мы уже были вроде как и не студентами, но еще и не полноправными артистами. Играли дипломный спектакль на сцене филиала МХАТа. Как-то раз захожу я в Школу-студию и встречаю там Евгения Александровича. Неожиданно для самой себя вдруг говорю: «Как жалко, что у нас закончился период репетиций. А давайте придумаем что-нибудь еще!» Он в ответ пристально посмотрел на меня исподлобья и сказал: «Приходи на Котельническую набережную, у меня там сегодня съемка». И я приехала.

Потом мы пошли в мастерскую к его другу — художнику Юре Шарапову, пили там чай, все вместе общались. А когда хозяин, правильно разобравшись в ситуации, тактично вышел, Евстигнеев впервые обнял меня и поцеловал, очень робко. После этого мы потихонечку стали встречаться. И скажу вам абсолютно искренне: все было красиво, чисто, наивно, без пошлостей.



Евгений Евстигнеев (1950-е). Фото: Из личного архива Ирины Цывиной


— Но вы же были еще совсем ребенок. Какие общие темы могли быть у вас со взрослым, умудренным жизненным опытом мужчиной?


— Секундочку. Какой ребенок?! Я уже окончила потрясающий вуз и, повторяю, была не финтифлюшкой с двумя извилинами, а девушкой вполне образованной, начитанной, достаточно эрудированной. Между прочим, когда потом Жене предложили играть профессора Преображенского в экранизации «Собачьего сердца», он намеревался отказаться — повесть эту булгаковскую, цензурой запрещенную, в отличие от меня, не читал. «Хватит, наигрался, — сказал. — Лучше десяток маленьких ролей сыграю, чем такую громадную». Но я стала убеждать его, прямо умоляла согласиться. Говорила о том, что эта роль эпохальная, что в ней он сможет высказать все, что думает, о чем говорит на кухне с самыми близкими людьми. К счастью, убедила. Правда, он поставил условие: чтобы на съемки я ездила с ним. Разумеется, я согласилась. В общем, несмотря на возрастной разрыв, со мной было о чем поговорить. Кроме всего прочего, мы при встречах бесконечно много рассказывали друг другу о себе. Евгений Александрович расспрашивал меня про мою жизнь, а мне было интересно слушать его воспоминания. О детстве и юности в поселке имени Володарского на окраине Нижнего Новгорода. Об отце, который был старше мамы на два десятилетия и умер, когда Жене не было еще шести лет; об отчиме, несколько лет спустя тоже ушедшем из жизни. О том, как Евгений, сын рабочих — металлурга и фрезеровщицы, — после окончания семилетки пошел работать: сначала электромонтером, потом слесарем на заводе. О том, как он увлекся самодеятельностью, стал играть в джазе: благодаря врожденной музыкальности высококлассно исполнял любые композиции на фортепиано, на гитаре, на барабанах, даже на вилках. И как в этом джаз-оркестре и заметил его директор Горьковского театрального училища, в результате чего талантливый парень был принят на актерский факультет без экзаменов.

Часто мы гуляли ночами — бредем по темным улочкам, разговариваем обо всем, целуемся. И такие счастливые…

— Каким образом была сброшена завеса тайны с ваших отношений?


— Татьяна Лаврова нас рассекретила, у нее глаз — рентген. Мы во МХАТе начали репетировать спектакль «Круглый стол под абажуром». У нее главная роль, у нас с Евстигнеевым — второстепенные: я играла его внучку. И в какой-то момент Татьяна Евгеньевна своими «рентгеновскими» глазами просветила нас. Вдруг в перерыве напрямую спросила: «Женька, тебе эта девочка нравится, что ли?» И он неожиданно, как-то очень просто сказал: «Тань, я люблю ее».

— Вам легко было перейти с обращения «Евгений Александрович» на «Женю»?


— Трудно. После того как он попросил, чтобы я стала называть его по имени и на «ты», я долго не могла этого сделать. Ну, никак не получалось у меня — все-таки педагог, артист, которым я восхищалась. Поэтому выкручивалась, подбирала фразы: «А не выпить ли нам чаю?», «Может, сходим куда-нибудь?»… Заметив мои мучения, он однажды сказал: «Лапочка, перестань мудрить: я простой и домашний как валенок». Меня он называл только ласково: «Ирочка, лапочка, маленький мой». А я, выросшая без отца, часто нежно обращалась к нему: «Папочка…»



Евгений Евстигнеев с дочерью Машей (1980-е). Фото: Из личного архива Ирины Цывиной

— Как пришли к решению объединиться в официальный семейный союз?


— После смерти Лилии Дмитриевны Евстигнеев продолжал жить вместе с дочкой Машей (Мария Селянская — актриса театра «Современник». — Прим. «ТН»). Мы с ней, кстати, были очень хорошо знакомы по Школе-студии, много общались, симпатизировали друг другу — она поступила через пару лет после меня. В наш «конспиративный» с Евгением Александровичем период Маша ничего о наших отношениях не знала. На ночные прогулки он выходил, объясняя ей, что хочет подышать воздухом, выгулять собаку. А однажды вдруг сказал мне, что сообщил дочери о своем намерении познакомить ее со своей девушкой. Я опешила. Но, разумеется, гораздо меньше, чем Маша, когда увидела, кого отец привел. Она искренне поразилась, и это неудивительно. Но никакого специального разговора на эту тему у нас с ней не было. Есть ситуации, когда и так все понятно, обсуждать просто неприлично. А отношения у нас сложились очень добрые, близкие. Поначалу мы жили все вместе, и всем было хорошо. Только много лет спустя Маша рассказала мне, что первое время страшно мучилась: с одной стороны, ревновала меня к отцу, с другой — трудно было смириться с новой женщиной в его жизни, когда еще года не прошло после смерти мамы. Поразительно, но она настолько тщательно скрывала свои переживания, что я ни разу этого не почувствовала. То есть Маша сумела перебороть в себе первоначальное неприятие сложившейся ситуации, потому что прежде всего ей хотелось, чтобы отец был счастлив. Дальше же она просто увидела, как искренне я люблю его, как ухаживаю за ним, и оценила это.

А в официальную семью мы с Женей объединились благодаря его первой супруге, Галине Борисовне Волчек. Они ведь не прекратили общение, сохранили дружеские, теплые отношения. Мы часто бывали у нее дома. Однажды она сказала Жене: «Денис наш уже женат, Маша замужем, а ты вот с Ирой живешь не расписанный. Но она же девушка, ей тоже, наверное, замуж хочется. Давай-ка женись на ней!» После этого он пришел домой и говорит мне: «Галя тут сказала, чтобы я на тебе женился. Выходи за меня замуж». Я захохотала. Он был с удивительным чувством юмора, все преподносил легко и красиво.

А кольца нам выбирал Денис, который, кстати, тоже никогда не сторонился меня: приходил в гости, мы всегда замечательно общались. Так вот, напутствованный Галиной Борисовной, Женя повел меня в ЗАГС. Зашли просто так, без всякой подготовки — ни колец, ни свидетелей, ни нарядов. Сотрудницы, увидев Евстигнеева, конечно, всполошились, засу­етились и расписали нас вне всяких очередей. А потом мы в Женей в узком кругу родных и друзей посидели в ресторане. Денис, заметив, что мы не «окольцованные», потащил нас в магазин для новобрачных. Евгений Александрович от смущения не знал, куда себя деть, поэтому к витрине с ювелирными украшениями даже не приблизился — отошел в сторонку. И Денис подходил к отцу, чтобы примерять ему кольца.

— Удивительно: в большинстве случаев родные принимают подобные ситуации в штыки. Но никто из близких Евгению Александровичу людей не препятствовал вашим отношениям. Как думаете, почему?


— Мне кажется, нас с Женей соединило что-то свыше, мы были защищены силой нашей любви. Это с одной стороны. А с другой — не надо забывать об уровне культуры этих людей. Абсолютно очевидно, что мудрая и много пережившая Галина Борисовна, все правильно поняв, повлияла на Дениса, а Евгений Александрович — на Машу.



Евгений Евстигнеев на охоте (1990). Фото: Из личного архива Ирины Цывиной


— А ваша мама одобрила вас?


— Сначала я рассказала ей все по телефону, а потом она приехала в Москву и, что называется, увидела воочию. Восприняла прекрасно. Искренняя, непосредственная, увидев Евгения Александровича, она всплеснула руками и воскликнула: «Ах, живой Евстигнеев!» У них сразу сложился изумительный контакт. Мама хорошо готовила, баловала нас домашними вкусностями, вообще заботилась о нас, и Женя обожал ее.

— Муж ваш был в солидном возрасте, а вам, молодой женщине, наверняка хотелось какой-то живой жизни: потанцевать, повалять дурака.


— Перестаньте: могли мы и потанцевать, и подурачиться, и похулиганить. А как задорно Женя столовыми приборами выстукивал мелодии — на столе, тарелках, бокалах, словно на ударных инструментах. С ума сойти от восторга можно! Что значит — немолод? Я не согласна. Евстигнееву, когда мы поженились, было около 60 лет — чуть больше, чем мне сейчас. Я что, немолода?! А для мужчины такой возраст вообще ерунда, смешно говорить. Он был широкоплечим, с молодым телом, с красивыми руками, с потрясающей пластикой, с брутальным голосом, умен, немыслимо обаятелен и харизматичен. Как можно было его не любить?

И потом, это был очень позитивный, легкий человек. У нас вообще не бывало сложных разговоров, размолвок. Невозможно представить, чтобы от Жени исходил какой-нибудь негатив, раздражение. Ни разу не видела, чтобы он с кем-нибудь ссорился, конфликтовал. Уж точно Евстигнеев был не из тех артистов, которые за два дня до того, как выйти на сцену, начинают шипеть на всех: «Не трогайте меня, я должен настроиться!» Он переключался мгновенно. Мог выкурить сигарету, весело болтая о чем-то, потушить ее, тут же выйти на сцену или в кадр и гениально сыграть драматический отрывок. Он был артистом Божьей милостью. Не раз повторял: «У плохого артиста припасено пять-десять штампов, а у талантливого их сто. Вот и весь секрет актерского мастерства». В его творческом арсенале был миллион штампов. Говорю же, его коснулся Бог…

Мог заплакать, смотря по телевизору футбольный матч. Спрашиваю: «Почему ты плачешь?» — «Это же не спорт, — говорит, — а блистательная игра! Посмотри, как гениально они играют, ведь у каждого свой образ! Я восхищен!» Он считал футболистов настоящими артистами и восхищался ими.



На отдыхе в Австралии (1991). Фото: Из личного архива Ирины Цывиной

— Начав жить вместе, вы что-то меняли в Евгении Александровиче?


— Нет, поменять такого человека невозможно. Но мне хотелось наряжать его, обшивать. Он не был зациклен на дорогих вещах, хотя красивая одежда ему нравилась. Тогда мало что можно было купить, но, поскольку я со швейной машинкой дружу, шила ему модные вещи — джинсы, рубахи, куртки, шапочки всякие. Он всегда был комильфо. И готовила я для Жени с удовольствием. Но вообще-то в быту он был абсолютно непривередлив. По дому все делал сам: карниз, полки мог повесить или будильник починить. Хотя, мне кажется, ему просто нравилось разобрать все по деталям, а потом собрать. (Смеясь.) Правда, собрать не всегда получалось.

— Вы обсуждали тему общих детей?


— Мы оба хотели детей. И я забеременела. Но, когда мы были на гастролях в Швеции со спектаклем «Чеховские страницы», беременность неожиданно прервалась: прямо после спектакля меня отвезли в клинику. Это случилось на четвертом месяце. Потом врачи сказали, что заново беременеть можно не раньше чем через год. Увы, не получилось, мы не успели.

— Очень тяжелое испытание — потерять ребенка от любимого человека. Трудный, проверочный момент для отношений. Как повел себя Евгений Александрович в этой ситуации?


— Он знал, как мне хочется ребенка, и очень хотел исполнить мое желание. После случившегося у нас с ним был разговор. Женя сказал: «Лапочка, ты не волнуйся, успокойся. У тебя непременно будут дети. Если — по каким-то причинам — не от меня, знаешь, о чем хочу тебя попросить? Кто бы ни родился, назови его моим именем. Женя ведь подходит и мальчику, и девочке». Я так и сделала: моего сына зовут Евгений.

Конечно, тогда Евгений Александрович сильно переживал за меня, но как-то внутри себя. Он был совсем не эпатажным человеком, наоборот, очень скрытным, сдержанным. На все вопросы — один ответ: «Нормально». Все переживания — внутри. От этого и проблемы с сердцем.



С сыном Евгением. Фото: Из личного архива Ирины Цывиной


— Он не следил за здоровьем?


— Следил нормально, как все, — принимал каждый день препараты. Но сердце беспокоило, после перенесенного инфаркта тем более. Жене посоветовали сделать аортокоронарное шунтирование. Композитор Микаэл Таривердиев рассказал, как его прекрасно про­оперировали в лондонской клинике и через неделю после операции он уже взбегал по лестницам и пил коньяк. Евгений Александрович решился последовать его примеру. Шутил: «Лапуля, я — как автомобиль с большим пробегом: отремонтируем двигатель — и стану опять как новенький!»

И вот 2 марта 1992 года мы полетели в Лондон. Операция была назначена на 5 марта, и уже через пару недель Женя планировал играть спектакль. У нас в стране не было принято говорить пациенту о том, что он может умереть, а на Западе врач предупреждает заранее — на всякий случай. Мол, мы на себя ответственность не берем, поэтому имейте в виду: все пройдет хорошо — будете жить, нет — умрете. Вот, подписывайте бумагу…

Перед операцией профессор стал рисовать Жене его сердце, подробно объяснял, насколько забиты сосуды, и откровенно предупреждал о том, что он может умереть. Переводил врач из посольства. Я была рядом. Муж слушал сосредоточенно, с предельным вниманием. В какой-то момент вдруг начал задыхаться. После чего наступила клиническая смерть. 4 марта Евгения Александровича не стало. Уверена: если бы у Жени не было богатейшего актерского воображения, он не воспринял бы все это так эмоционально и остался жив. Но он представил свою смерть, прожил ее внутри себя и… умер — сердце не выдержало.

— Когда рухнул ваш мир, что дало силы восстановиться?


— Память. Мне словно кто-то сверху подсказал, что я должна выпустить книгу о своем покойном муже. И я приступила к работе. Погружаясь в его яркую жизнь, я все больше заполняла этим свой мозг, душу. Пообщалась с огромным количеством людей, знавших Евгения Александровича. Брала диктофон, шла к ним, слушала их воспоминания, потом расшифровывала, редактировала, писала. Дальше нашла деньги на издание. Вспомнила о человеке, которого Женя однажды спас от тюрьмы, разыскала его, и он не отказал мне — дал необходимую сумму. Сейчас книга, получившая название «Евгений Евстигнеев — народный артист», будет переиздаваться, появятся новые люди со своими рассказами — ученики, коллеги…

Постепенно жизнь брала свое. Все-таки я была молодая 28-летняя женщина, мне хотелось иметь детей. Через 11 месяцев после смерти Жени в моей жизни появился человек — выпускник Щепкинского училища, продюсер Георгий Пусеп. Из Прибалтики, эмигрировал в США, где стал Джорджем. Уговорил и меня уехать с ним за океан, где я и прожила десять лет. Увы, несчастливых. Хотя работала — на русском кабельном телевидении в Лос-Анджелесе вела собственную программу, снималась вместе с русскими артистами в сериальном телешоу. Родила двоих детей. К сожалению, хорошей жизни с мужем не получилось. И разводились мы трудно, мучительно, я пережила страшную драму: когда с детьми вернулась в Москву, Джорж обманом выкрал у меня четырехлетнюю дочку и увез в Черногорию, где к тому времени жил.

Шесть лет я отчаянно судилась в надежде вернуть дочь, но все было бессмысленно. Как не сошла с ума, не знаю. И все же Господь вразумил меня, помог найти правильное решение. Мы с бывшим мужем подписали через адвокатов мировое соглашение, я начала ездить к дочке, мы стали постоянно общаться по телефону, по скайпу. Зиночка (вообще-то она Зиновия — названа в честь матери мужа) учится на дизайнера в Академии искусств в Нидерландах. Свободно говорит на английском, сербском, немецком языках. На русском разговаривает и читает, но писать не умеет — я принципиально пишу ей по-русски, а она отвечает на английском. Пережив так много, я теперь очень благодарна Зиночкиному отцу. Он прекрасно воспитал дочку, и я горжусь ею.

Сын, Женечка, оканчивает Московский художественно-промышленный институт. Прекрасно рисует. Думаю, из него получится интересный художник. Актером быть не захотел, несмотря на то что снялся в нескольких фильмах: «Правосудие волков», «Дом образцового содержания».

Когда Жене было семь лет, я снова вышла замуж. Александр Благонравов был нашим соседом по даче. Продолжатель знаменитой военной династии, он был выпускником МВТУ имени Баумана по специальности «танкостроение», занимался бизнесом, международными перевозками. Свободно говорил на четырех языках. К несчастью, в этом году Саша серьезно заболел и ушел из жизни.



С дочерью Зиной (2000-е). Фото: Из личного архива Ирины Цывиной

— Ирина, как вы теперь живете?


— Я не пропала. Как и прежде, снимаюсь, играю на сцене, а еще я в свое время получила второе высшее образование по специальности «психология», и этот диплом мне очень помог. Теперь преподаю в Школе телевидения Ольги Спиркиной «Останкино ТВ» не только актерские дисциплины, но и психологию общения. Мне очень нравится. Вот так круг замкнулся: когда-то Евгений Александрович был моим педагогом, а теперь я пошла по его стопам.

Знаете, первые годы после смерти он мне постоянно снился, потом перестал. А сейчас опять стал сниться. Будто он живой и говорит мне: «Я жив». Я книгу так и назову. Вижу свою миссию в том, чтобы нести память о Евстигнееве. До сих пор езжу на его могилу на Новодевичьем кладбище, плачу уборщику, чтобы поддерживал порядок. Спасибо Денису — сделал новый великолепный памятник, сам нашел скульптора, все профинансировал.

А мне все эти годы очень помогает вера. Хочу верить в «потом», в то, что, может, «там» мы с Женей встретимся. Мне так проще жить.

У меня есть ощущение, что он как бы сопровождает меня по жизни, держит за руку. А вот с точки зрения профессии даже мешает. Правда. Сколько судачили о том, что мне роли дают только потому, что я вдова великого артиста. И при его жизни то же самое болтали. А ведь Женя ни разу, никогда и ни у кого не попросил для меня роль. Причем сразу предупредил меня о том, что это исключено. Стеснялся, комплексовал. В итоге мы вместе снялись всего лишь в двух картинах: «Яма» и «Елки-палки!» — и в обоих случаях ни разу не побывали вдвоем на съемочной площадке. А вот в фильм «Ночные забавы» мы пробовались оба, я — на роль возлюбленной Евстигнеева. Но Краснопольский с Усковым, режиссеры картины, меня не взяли и, по-моему, ошиблись. Если бы в фильме снялась я, получилась бы феерическая история про нас с Женей. Наверняка я сыграла бы лучше: все-таки в жизни мы с Евгением Александровичем испытали очень большую любовь.


Ирина Цывина

Родилась: 1 июня 1963 года в Минске (Белорусская ССР)

Образование: окончила Школу-студию МХАТ, Московский психолого-социальный институт

Семья: сын — Евгений (22 года), дочь — Зинаида (19 лет)

Карьера: актриса театра (Театр им. Моссовета, МХАТ им. Чехова, «Сатирикон», антрепризы); киноактриса (среди фильмов: «Яма», «В полосе прибоя», «Бумажные глаза Пришвина», «Кадетство», «Любовь на асфальте», «Принцесса цирка», «Дед Мороз всегда звонит… трижды», «Мой любимый папа»); ведущая и автор программы на русском кабельном телевидении в США; преподаватель в Школе телевидения Ольги Спиркиной «Останкино ТВ»

Загрузка...