Ирина Безрукова: «Сын сказал мне: «Мама, верни любовь и радость в свою жизнь»

Юбилей для любого человека является некой условной линией, разделяющей жизнь на отрезки. Для женщины это особенно ощутимо, тем более если она актриса. У Ирины Безруковой знаковая дата стала действительно рубежом, увы, не только психологическим. Именно в этот период cудьба уготовила ей испытание поистине грандиозное, трагическое, такое, от которого рвется душа, — гибель единственного сына. И практически сразу вслед за такой невосполнимой потерей еще одна драма: расставание с мужем — не формальным, а на протяжении многих лет горячо любимым человеком. Одновременно рухнуло все.

— Ира, психологи утверждают, что в тяжелых драматических обстоятельствах если не спасением, то некой защитой, отвлечением могут стать приятные воспоминания — из детства, юности… Вы к ним обращаетесь?

— Конечно, порой даже невольно. Допустим, в конце лета я была приглашена на международный кинофестиваль «Bridge of Arts», который впервые проводился в Ростове-на-Дону. Сложно описать словами ту гамму ощущений, которую я тогда испытала. Это же моя родина — там я родилась и выросла, жила, училась в театральном, делала первые шаги на сцене, впервые влюбилась… И этот южный город навсегда остался со мной — прекрасный, солнечный, с людьми яркими, темпераментными, открытыми. Эмоции нараспашку — не спрятаны в коробочку.

Я смогла пообщаться с теми, кого не видела лет двадцать, — одноклассниками, однокурсниками, друзьями юности. Побывала в замечательном ростовском драмтеатре, в котором состоялось открытие фестиваля. Когда-то, лет в тринадцать, я впервые пришла туда на спектакль. Смотрела на артистов как на небожителей. Одному даже гвоздичку подарила — стеснялась, помню, жутко, на ватных ногах еле дошла до сцены. Очарована была им. Но у служебного входа артистов никогда не ждала, считала, что это неприлично.

И вот ведь как удивительно распорядилась жизнь. Поступив на театральное отделение Ростовского училища искусств, я практически сразу же оказалась на этой огромной сцене — сначала в массовке, а через два года уже играла главные роли. В то время я жила с ощущением, что нахожусь внутри фильма, в котором намешано несколько прекрасных сюжетов. И один из них — история Золушки.

— Ощущали себя принцессой?

— Что вы! Наоборот — гадким утенком.

— С такой-то внешностью?! Из-за чего же?

— А некому было сказать, что я красивая девочка. Мама умерла, когда мне было 11 лет. Рак головного ­мозга… ­Болела долго и тяжело, перенесла две операции. Она была невероятная умница и красавица, с зелеными глазами. Умела все: готовила великолепно, прекрасно шила, вязала, запросто могла ремонт в квартире сделать — покрасить окна, обои поклеить… Не знаю, как все успевала и спала ли она вообще. Бывало, проснусь ночью, смотрю, а мама шьет мне новый наряд. Из-за нас с сестренкой мединститут она не окончила, работала фельдшером, медицинской сестрой, фармацевтом в аптеке.

А с папой они расстались. Он родом из Артемовска. Был музыкантом, играл на гобое в симфоническом оркестре Ростовской филармонии — в то время одном из трех лучших в стране. Еще подрабатывал в оркестре театра музкомедии. Так что я фактически росла между классической музыкой и опереттой. На пару лет папе удалось устроиться в военный оркестр города Потсдам, благодаря чему вся наша семья отправилась в ГДР. Мне тогда было чуть больше года, мама была беременна — ждали сестричку.

В то время отношения родителей были более или менее благополучными. Но в дальнейшем у папы обнаружилось пристрастие к алкоголю, а он был не из тех, кто мог с ним справиться. В общем, когда проблемы, с этим связанные, стали серьезными, мама приняла, я считаю, совершенно правильное решение — разойтись. Оберегала нас, не хотела, чтобы дети видели отца в таком состоянии, да и небезопасно было находиться с ним рядом в моменты опьянения. Очень жаль, что у папы была такая неодолимая зависимость, потому что, если не брать это в расчет, он был прекрасным человеком. Заботился о нас, водил гулять в парки, рассказывал всякие интересные вещи, давал множество правильных и важных для девочек советов, касающихся опрятности, правил поведения. Не говоря о том, что учил нас с сестрой нотной грамоте — вырезал из нотной бумаги маленькие книжечки и ежедневно занимался с нами, благодаря чему в четыре года я уже знала весь нотный стан.

Конечно же, я очень сильно любила обоих родителей и переживала, чувствуя, что у них что-то не ладится. Разошлись мама с папой, когда я училась в первом классе. С той поры видела папу крайне редко. Теперь все это далеко, уже много раз переосознано и прощено. Что поделать — это жизнь, и в ней происходит разное.

Когда мне было 18 лет, я сама по­ехала к папе. Увидев меня, он воскликнул: «Люда!» (маму Людмилой звали) и заплакал. Я поняла, что это была эмоция отца, осознавшего, что дочь выросла и с ней все хорошо. А я действительно во всех смыслах была правильной девочкой. Несколько раз мне довелось оказаться в компании сверстников, где ребята винцо попивали, курили и вообще проходили всякие зоны риска, но я чувствовала себя там чужой. Мне это не было близко. Я предпочитала читать, ходила в театральную студию, позже занималась пантомимой, и у меня неплохо получалось. Подружилась там с интересными творческими людьми — достаточно взрослыми, и в их мире мне было безопасно, здорово и весело. Папа отговаривал меня от решения стать актрисой, считал, что для женщины эта профессия достаточно рискованная. Объяснял: «Если все-таки выберешь этот путь, соблюдай четкие нравственные правила». Я слушала его наставления внимательно и все запоминала. Это была наша последняя встреча, потом я получила лишь несколько писем.

— Утрату мамы вы осознали в полной мере или в силу возраста переживали не слишком остро?

— Что вы, это самый страшный кошмар моего детства! Вот сестра ­как-то легче справилась с горем, но она по психофизике совсем другая — более земная, что ли, активная, смелая, всегда крепко стояла на ногах. А я была нежным домашним ребенком — романтичная, ответственная, погруженная в мир книг, училась хорошо. И тогда все окружающие боялись, что со мной случится что-то ­непоправимое. Я ­вообще отказывалась принимать то событие, даже в комнату, где стоял гроб, не хотела входить, только твердила: «Этого не может быть…» И если раньше, как и всякий ребенок, могла расплакаться по любому пустяку, то тут меня словно заклинило — ни слезинки. Совсем. И как ни уговаривали все вокруг: «Поплачь, девочка, нужно выплакаться», я не могла. Это был шок, и длился он очень долго. Бабушка говорила: «Запеклась от горя…» А мне было невыносимо страшно жить без мамы. Она являлась для меня всем — огромным, необъятным, волшебным миром.

— Как же вы росли без родителей?

— Нас стала воспитывать бабушка, Анна Дмитриевна Ступакова, — украинка, деревенская, ходила в платочке. По человеческим качествам — прекраснейшая: душевная, чистая, порядочная и добрая. Согласитесь, тяжкая ноша — одной растить двух девочек. Но она ни разу не посетовала, не пожаловалась на судьбу. И хотя городская жизнь ей не нравилась, самоотверженно отказалась от своего привычного деревенского быта — с садом-огородом, козами, курами — и переехала к нам. Все хозяйство там продала, только флигель маленький оставила, чтобы летом мы могли приезжать на каникулы. Многие предлагали бабуле отдать нас в детский дом, мотивируя

тем, что там мы будем накормлены, напоены, под присмотром, но она категорически сказала нет. И в деревню к себе не увезла, потому что понимала: там мы не получили бы достойного образования.

Жили мы крайне скромно, но очень душевно. По профессии бабуля была ткачиха, но в то время уже вышла на пенсию, на которую прожить втроем, естественно, было невозможно, а уж оплачивать кооперативную квартиру, в которой мы жили, тем более. И бабушка стала искать работу, причем именно рядом с домом, чтобы иметь возможность заниматься нами. В итоге упросила какие-то службы, и ее зачислили дворником в нашем же дворе. Иногда мы с сестрой выходили помогать ей — опавшие листья или снег сгребали, дорожки песком посыпали, но жутко стыдились этого, не хотели, чтобы нас сверстники видели. Маленькие были, глупые. Жалею, что делали это нечасто.

Бабуля была однолюбом. С мужем они жили душа в душу. Он прошел всю войну, вернувшись, стал директором популярного в Ростове-на-Дону ресторана «Донская кухня», а погиб нелепо: по дороге на работу не успел на автобус и попросил мужчину на мотоцикле подбросить его. Тот повез и врезался в машину… Бабушка моя была еще женщиной достаточно молодой и вполне могла бы выйти замуж, но она больше никогда и ни с кем не встречалась.

— Ира, а каким образом вы попали в Москву?

— Так получилось, что руководителя нашего курса назначили главным режиссером тульского драмтеатра. Посчитав, что в тамошнем репертуаре не хватает детских спектаклей, он перетащил за собой весь наш студенческий состав, расселил в общежитии. Там же, в Туле, нас и доучивал. Репетировали курсовые спектакли и одновременно играли в театре. Там я сыграла свою первую главную роль в ­нашумевшем спектакле «Звезды на утреннем небе». После окончания меня приглашали несколько театров, но я выбрала родной — ростовский. Тогда же познакомилась со своим будущим мужем — Игорем Ливановым, которого вскоре его однофамилец, артист и художественный руководитель Московского экспериментального театра «Детектив» Василий Борисович Ливанов, позвал в свой коллектив. Вот так я и оказалась в столице.

А принимала она меня с большим скрипом. Непросто я тут адаптировалась, много трудностей пришлось ­преодолеть, прежде чем все-таки найти свое место. В этом мегаполисе-муравейнике меня все корежило. Я погрузилась в совершенно новую для себя реальность. Метро, суета, потоки людей, машин, отсутствие друзей… В отличие от открытого Ростова-на-Дону здесь все живут словно бы в футляре. Постепенно я поняла, что по-другому невозможно справиться — ни сберечь энергию, ни выжить. Но тогда мне было невероятно трудно к этому привыкать. Будучи приезжей, из категории «понаехали тут», я в полной мере прочувствовала, что Москва слезам не верит. Самым сложным было отсутствие круга общения. И работы. Боже, сколько раз я думала уехать! Жили мы в коммуналке, в 16-метровой комнате. Зарабатывали копейки, денег не хватало катастрофически даже на самое необходимое. Но это меня не слишком угнетало — к трудностям я с детства привыкла.

О том, что беременна, я узнала, когда должна была войти в спектакль Гедрюса Мацкявичюса «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» в созданном им Театре пластической драмы. Постановка без единого слова, только язык тела. Одновременно мне предложили главную роль в кино, и я впервые побывала на «Мосфильме». Но, будучи девушкой честной, сразу же сообщила о своей беременности. Гедрюс поблагодарил меня, а кинематографисты отреагировали загадочной фразой: «Может, вы подумаете?» Эту фразу, к моему крайнему удивлению, на разные лады мне повторяли и некоторые близкие люди. Ни о чем таком я даже думать не собиралась. И разу­меется, всем отвечала довольно резко и категорично: «Мою роль за меня кто угодно сыграет, а вот моего ребенка за меня никто не родит».

Родился сын, Андрюшка. И этот день, 6 декабря 1989 года, стал самым счастливым в моей жизни. Откуда-то я четко знала, какое имя дать своему сыночку. Когда акушеры мне его показали, сразу сказала: «Андрюша родился». В этот момент он плакал, но, услышав мой голос, мои слова, успокоился и замолчал. А позже, когда мне впервые принесли сыночка на кормление, он сначала спал, а потом открыл глаза, отодвинулся от меня ручонками, рассмотрел внимательно и взглядом буквально зафиксировал: ага, вот она, значит, какая снаружи — моя мама. Все правильно — моя. И только после этого стал пить молочко. Это было что-то невероятное, я даже смутилась.

Некоторое время я играла в «Табакерке», заменяя заболевшую актрису в прекрасном спектакле Олега Павловича Табакова «Обыкновенная история», снималась в небольших ролях в кино, работала фотомоделью, ходила по подиуму. Когда Андрею было два

года, меня пригласили на кастинг. Тогда только начали открываться первые модельные агентства, а я была в идеальной форме и в одно из них устроилась работать. Буквально через неделю мне предложили подписать годовой контракт в Европе. Я спросила: «Могу ли взять с собой сына?» Мне ответили однозначным отказом. И я сказала: «В таком случае не поеду». На меня замахали руками: «С ума сошли?! Мы же представляем знаменитое парижское модельное агентство. Вы понимаете, какие перспективы сулит такое предложение?!» Но я лишь повторила свои слова. Так и не поехала.

— В общем, пожертвовали карьерой ради сына.

— Это не жертва — просто для меня невозможная ситуация. Я была убеждена: мама должна воспитывать своего ребенка. Тем более в таком нежном возрасте, когда он так остро во мне нуждался. И до сих пор считаю, что приняла правильное решение. А поступила бы иначе — никогда себе этого не простила бы.

— Зато, оставшись здесь, вы в отличие от многих своих коллег оказались очень востребованы: вели телепередачи, снялись почти в двух десятках фильмов. Несмотря на то что тогда, в 1990-е годы, отечественный кинематограф переживал далеко не лучшие времена.

— Да, так получилось. Условно говоря, в год снималось по три фильма, и я участвовала практически в каждом из них. Парадоксально, но потом, когда ежегодно стали снимать по полсотни, я не появлялась ни в одном. Не знаю, чем это объяснить. Но очевидно, так должно было быть, мне нужно было заниматься чем-то другим — домом, семьей.

— Как справлялись с проблемами воспитания сына?

— Андрюшка никогда не умел скандалить, ругаться, мы только мило и шутливо пререкались. Так что как таковых проблем было немного. Пожалуй, самый серьезный момент мы пережили в период моего развода — Андрюша тогда болезненно отреагировал на то, что мы с его папой расстаемся. Но впоследствии все урегулировалось, и размолвки между нами случались редко. А когда все же происходили, мне помогала моя подруга Аурелия — психоаналитик, окончившая Сорбонну. Если Андрюха бузил, я с ней советовалась, и она разъясняла какие-то важные основополагающие истины. Оказывается, когда мальчик подрастает и начинает чувствовать себя личностью, он проявляет свое я иногда достаточно резко, потому что гормоны бурлят. Ведет себя порой демонстративно вызывающе, принимает самостоятельные решения, неважно, правильные или нет, мнение свое высказывает авторитарно, а то и агрессивно.

И родителям кажется, что это непослушание, грубость, неадекватность поведения. Но это нормально. Ребенок, особенно мальчик, связан с мамой, и чтобы повзрослеть, ему надо от нее отклеиться. А если мама хорошая, то отсоединиться от нее подрастающему мужчине гораздо сложнее и, значит, нужно придумать что-то в таком роде, чтобы она оказалась якобы плохой. В общем, подруга предложила мне игру, которая мне очень понравилась, — при всяком возможном удобном случае я стала сына хвалить, повышать его самооценку, говорила ему, какой он замечательный, что он намного умнее, чем я. И играла в это до той поры, пока он не просек мою хитрость. Вдруг сказал: «Мам, слушай, а что это ты так нарочито расхваливаешь меня?»

— Часто между матерью и взрослым сыном отношения складываются сложные, неоднозначные. А как общались вы с Андреем, о чем разговаривали, были ли близки?

— Андрюшка был самым родным мне человеком, духовно близким. Моей самой большой и безусловной любовью. О том, как люблю его, я могла говорить ему каждый день. Знаю наверняка: дети выбирают себе матерей. А значит, когда-то Андрей выбрал своей мамой меня. И от этого я считаю себя очень счастливой.

Андрюша всегда жил со мной, поэтому я видела его каждый день, естественно, если только  никуда не уезжала. Я предлагала ему попробовать пожить самостоятельно, но он говорил: «Мам, а какой смысл сейчас что-то ­менять?» Мы общались очень много, смотрели кино, ходили к друзьям и в основном философствовали на разные темы. Но личную жизнь практически не обсуждали — я никогда не внедрялась в Андрюшино личное пространство. Знала, что в последнее время любимой девушки у него не было, и иногда подтрунивала: «Обрати внимание, как девчонки в театре на тебя смотрят». А действительно, многие девушки на него заглядывались. Но он отмахивался: «Мама, я свою девушку еще не встретил». И мы иногда говорили о том, как все будет, когда встретит, строили планы, как они станут жить отдельно, сначала на какой-нибудь съемной квартире…

— По характеру Андрей был сложный?

— Он был… необычный. Зрелый не по годам, спокойный и цельный. Четко знаю: то, что на протяжении 25 лет Андрюша был рядом со мной, столько успел мне сказать, столькому научить, — это невероятный подарок, мне повезло. Сейчас я понимаю: все это время мне было дано для того, чтобы мы жили друг для друга — я для него, а он для меня. И честно скажу, Андрюша дал мне значительно

больше. Он явно занимался моим совершенствованием, хотел, чтобы я все время эволюционировала, двигалась вперед. Вообще я считаю, что он оставался здесь из-за меня. Определенно у меня был очень хороший Учитель, и он продолжает им оставаться.

Любой, кто его знал, скажет вам, что он был человеком невероятно терпеливым, терпимым, мудрым, добрым и щедрым. Любил поздравлять людей, придумывал каждому необычные пожелания. С лучшим другом по институту Илюшей они очень интересно переписывались: писали друг другу письма в этаком шутливом колониальном стиле, я сейчас зачитываюсь ими. (Задумчиво.) А мальчик этот недавно женился, Андрюша был у него на свадьбе…

— Ира, простите, но все-таки что же случилось с вашим сыном? Почему он ушел из жизни так рано? Информации об этом проходило много, и вся противоречивая…

— Мне непросто философствовать на эту тему, но опять же ­повторюсь — наверное, ничто не случайно. То есть какие-то моменты в определенной степени зависят от нашего выбора, но в основном все не в нашей воле. ­Здоровье позволяло Андрюше прожить долгую жизнь, но… Есть, наверное, то, что предрешено. Он приболел немного, была слабость, возник насморк, небольшая температура. Пошел в ванную комнату, а там, видимо, поскользнулся и упал — ударился виском. Констатировали: смерть мгновенная. По факту — несчастный случай. Первой вошла в квартиру и увидела Андрюшу моя ближайшая подруга Лена — она наш домашний доктор. С ней было еще два врача, два сотрудника МЧС и участковый. Я забеспокоилась, потому что сын сутки не отвечал на звонки и СМС. Решено было вскрыть квартиру…

Я в это время находилась с мужем на гастролях в Иркутске. С Андреем мы последний раз виделись за двое суток до случившегося — вернулись из Вьетнама, где вдвоем провели десять дней. Он взял в театре небольшой отпуск и предложил, чтобы мы вместе туда съездили. К счастью, я согласилась, хотя планировала поехать в Белград на кинофестиваль. Но с радостью поддержала Андрюшину идею. Это была потрясающая поездка, мы много и душевно общались, путешествовали, столько всего обсудили. Отметили там 8 Марта. Сын пригласил меня в дорогой азиатский ресторан, сам расплатился за ужин. Вернулись совершенно счастливые… Через два дня после возвращения в Москву я уехала в Иркутск. А у Андрюши оставалось несколько дней от отпуска, и он сказал, что пару дней побудет дома, а потом выйдет на работу, чтобы помочь с аншлаговым спектаклем.

— А чем Андрей занимался?

— Окончил факультет лингвистики и межкультурной коммуникации Московского государственного открытого университета, на отлично защитив дипломную работу по теме «Античные сюжеты в английской поэзии ХIV-ХХ веков», и его профессия была связана с английской лингвистикой. Но в каком направлении реализовывать себя в дальнейшем, еще не решил. Душа его стремилась к чему-то масштабному, он задумывался о работе в ООН, или в ЮНИСЕФ, или в какой-то организации вроде Гринпис. Говорил: «Я хотел бы быть полезным планете, людям». Ну а пока он определялся со своей ­целью, я попросила помочь в нашем Московском Губернском театре (МГТ), который организовал и возглавил Сергей Безруков, а я активно помогала во всем. Театр — наш дом,

и первым, кто встречал людей, приходивших туда, был Андрюша. Пообщавшись с ним, гости хотели возвращаться к нам снова и снова. А ведь среди наших знакомых множество знаменитейших людей.

Опыт администраторской работы Андрей приобрел, еще будучи студентом. Как-то сказал: «Хочу зарабатывать свои карманные деньги, потому что мне предстоит потом кормить семью». Устроился работать в концертный зал «Барвиха Luxury Village». У него был какой-то врожденный дипломатический дар. Сын был одарен редким свойством: мог найти общий язык с любым человеком — от уборщицы до губернатора. И одинаково вежлив и уважителен был с каждым, вне зависимости от статуса. Кроме того, хорошо владел английским языком — на переговорах с зарубежными партнерами это было полезно.

— С Сергеем у них были нормальные отношения?

— Да. Они общались на равных. Я назвала бы их дружескими. Но Сергей был все время занят, и Андрюша посмеивался, говорил: «Вечером не увижу его, потому что к моменту, когда я пойду спать, он еще не придет, а утром, когда я встану, мы не встретимся, так как он уже уйдет». Так что присутствие Сергея дома для сына было несколько условным. А последние два года наша жизнь вообще переместилась в театр, домой мы фактически приходили ­только для сна. Но в театре все общались плотно, и Андрей успел во многом помочь и самому Сергею, и делу. Ему неоднократно предлагали более высокую, статусную должность, с лучшей зарплатой, даже зама какого-то, но он, посмеявшись, отказывался. Шутил: «Я не соответствую должностным обязанностям». Предлагали подучиться. Но работа в администрации театра не была его целью. Андрей не был тщеславен, не любил находиться в центре внимания. Не пил и не курил никогда. И так называемые тусовки — большие, шумные, бестолковые, с громкой музыкой — тоже не любил.

Знаете, незадолго до того, что случилось, режиссер Андрей Малюков предложил сыну главную роль в своем новом проекте, но Андрюха в ответ с улыбкой покачал головой и сказал: «Нет». — «Ну почему? — спрашивали все. — У тебя получится, есть база: ты театральный ребенок, с детства снимался, ­дублировал иностранные фильмы, играл в «Норд-Осте». Опять же, такая киношная внешность». Но он как будто знал… (После долгой паузы.) Да, Андрюша все знал. Понимаете, он мог уйти из жизни несколько раз. Первый — еще в детстве, когда едва не утонул, чудом спасли. А потом во время трагедии «Норд-Оста».

В этом мюзикле он пел, и не стесняясь скажу — замечательно. Год репетиций, потом год отработал — по два-три спектакля в неделю. Но когда надо было продлевать договор на следующий сезон, неожиданно сказал: «Мама, я больше туда не пойду». Я удивилась: «Что случилось? Ты же подрос, сможешь уже петь не партию друга героя, а главную». Но… Каждый раз в сложные моменты сын как бы подыскивал для меня слова, чтобы донести мысль: «Как тебе объяснить… Мне это больше не приносит радости». И этой фразой

Андрей меня прямо ввел в ступор. Я задумалась: если не послушаюсь, не пойму, стану настаивать, вообще ­навсегда отобью у него охоту заниматься искусством? А совсем скоро на Дубровке случился тот теракт. Погибли дети, его друзья. Помню, я тогда прижала к себе Андрюшку, вцепилась в него и никак не могла отпустить. Меня колотило. Он ведь знал, предвидел…

Первые три дня после случившегося мы с Андрюшей продолжали общаться — я отчетливо слышала его ответы, видела его в снах. К слову, не только я. Его друзья рассказывали мне сны и писали мне в СМС, что им сказал Андрей, и я могу заверить: это точно были слова моего сына — я-то знаю, как он мыслил.

— Ира, многие люди переживают трагедию, но мало кто способен держаться так, как вы. Откуда черпаете силы, чтобы справляться с горем? Научите.

— Нет. Я не знаю. Поэтому вряд ли смогу научить. Могу только поделиться своими ощущениями — вдруг кому-то поможет. Я не ангел, и мне очень тяжело. И тогда было, и сейчас. Бывают кризисы, срывы. Я не выношу это на люди. Несколько раз думала: если бы сердце мое остановилось, просто перестало бы биться, меня это устроило бы, потому что мне хотелось только одного — туда, к нему.

Я потеряла смысл жизни. Перестала есть. Но потом поняла, что это неправильно. Раз еще жива, должна что-то делать, понять, для чего я еще здесь, быть чем-то полезной другим людям. Андрюша же мог это делать, значит, и я смогу.

Мне кажется, что это не я себе помогаю, а мой сын. Спасаюсь тем, что подробно вспоминаю наши с ним разговоры, думаю о том, какие мысли он высказывал. А он не раз говорил, что как таковой смерти не существует, что мы приходим на землю на какой-то срок, потом уходим «за завесу», но не умираем. Когда мне бывает совсем невмоготу, я твержу фразу, которую ­Андрей ­часто мне повторял: «Мама, верни любовь и радость в свою жизнь». Он хотел, чтобы я была счастлива. И все время дарил мне эту любовь. Да и не только мне — я же говорила, он одаривал ею всех: меня, близких, театр, друзей… Один его друг рассказал, что вскоре после прощания с Андрюшей увидел во сне, как он сказал: «Я бы хотел, чтобы все жили своими маленькими радостями и одним большим счастьем». (Глубоко вздохнув.) Это так похоже на него… Вот и я стараюсь.

Поэтому не позволяю себе жалеть себя, выглядеть грустной, страдающей. Андрюша это не одобрил бы. Надо продолжать жить и что-то делать. Такова жизнь, и она все равно меня радует. Коллеги, друзья, просто незнакомые люди пишут, звонят, пытаются отогреть меня, поддержать, укутывают своей заботой, нежностью и добротой. Я это ценю. Не знаю, чем заслужила такое отношение, и меня переполняет чувство любви и благодарности к этим людям. Мне нравится то, чем я занимаюсь, нравится, что могу выразить себя, принести людям какую-то пользу, дарить им радость. С удовольствием веду авторскую программу «Разговор на сцене с Ириной Безруковой» на телеканале 360°˚. Интересно пробовать себя в роли интервьюера. Тщательно готовлюсь к встрече, стараюсь увлечь своего собеседника простой и искренней беседой, открыть его по-новому, но без провокационных вопросов и подстроенных

инсценировок, без нажатия на заведомо болевые точки, как это зачастую делается во многих популярных шоу. Для меня это неприемлемо.

Недавно снялась в телепроекте с прекрасным актером Константином Лавроненко, в клипе Стаса Михайлова «Сон, где мы вдвоем». Долгие годы после «Табакерки» я не играла в театре, а теперь вернулась. Спектакль по пьесе молодого драматурга Ярославы Пулинович идет на сцене Московского ­Губернского ­театра, ­называется «Бесконечный апрель», а поставила его Анна Горушкина, ученица знаменитого Леонида Хейфеца. Это история одного человека, который проживает свою жизнь с 9 до 98 лет. Я играю его мать. Поразительно, но мой партнер, великолепный актер Андрюша Ильин, перевоплощается в каждый возраст без грима.

— Какими же нечеловеческими усилиями вам нужно было заставить себя выйти на сцену в этой роли после вашей трагедии…

— Самое сложное было пережить пресс-конференцию в Астане — приблизительно через три месяца после похорон. Я вынуждена была на нее поехать. Думала тогда, что умру или со мной что-то случится. Совсем перестала есть — не могла, не чувствовала вкуса. Моя ближайшая подруга и сестра не отходили от меня ни на минуту, не разрешали даже закрывать дверь в ванную. Но у меня было много обязательств, и должна сказать: я выполнила их все, никого не подвела. Единственный раз попросила актрису из другого состава, Лену Киркову, сыграть за меня спектакль, потому что знала: представители желтых СМИ усядутся в зале и будут через лупу разглядывать, как я, только что похоронившая сына, буду играть роль мамы, а потом станут писать свои комментарии. Но в свой день рождения, когда еще и месяца не прошло после случившегося, я все-таки вышла и сыграла этот спектакль. И считаю, мне повезло в том, что играю эту роль. Уверена: все ситуации в жизни возникают не случайно. Вероятно, они нужны для того, чтобы делать нас сильнее, терпимее, мудрее.

— Ира, позвольте задать вам вопрос на тему, которую сейчас так или иначе обсуждают все. Вы с Сергеем все-таки развелись или нет?

— Мы расстались.

— Давно вы почувствовали, что отношения с мужем изменились?

— Нет. Для меня все это случилось внезапно.

— А сколько лет продлился ваш союз?

— Поженились мы в 2000 году, а в 2003-м венчались. Именно поэтому для меня наш брак не был голословным. Пятнадцать лет Сергей был единственным моим мужчиной, с которым я думала прожить всю жизнь — и в радости, и в горе. Это был мой осознанный выбор, и я об этом не жалею.

— Андрей знал о вашем разрыве с мужем?

— Нет. У меня даже есть сомнение: ушел бы он, если бы знал…

— Как же вы теперь общаетесь с Сергеем?

— Пытаемся вместе продолжать работать. У нас совместные проекты, театр, люди… Дело не должно страдать.

— Внутри себя вы эту ситуацию уже ­пережили?

— Непростой вопрос. Я ведь не предполагала, что когда-нибудь мне придется с этим справляться. (После долгой паузы.) Я с большим уважением отношусь к вашему журналу, но поймите меня правильно: мне не хотелось бы дальше обсуждать эту тему…

— Ира, а вы фаталист?

— Вообще-то нет, может, отчасти. В одних случаях человек сам делает выбор, который в результате приводит его к чему-то, в других — ситуации сами по себе складываются определенным образом. Бывает, даже какие-то, казалось бы, одноразовые, сиюминутные повороты потом приводят к чему-то значимому и судьбоносному. Или наоборот: ты все свои мысли, эмоции нацеливаешь на кого-то, он кажется тебе центром вселенной, жизни своей без кого-то не мыслишь, а в итоге оказывается, что этот человек появился в твоей судьбе только для того, чтобы, что называется, просто «перевести тебя через дорогу», не более.

Если позволите, я еще немножко пофилософствую на эту тему. Мне близка такая теория: до рождения мы прописываем какие-то сценарии жизни, а оказавшись здесь, забываем об этом. Подобно состоянию артиста, когда, играя роль, — порой так случается — он совершенно забывает о том, что находится на сцене, все его чувства, эмоции, действия настоящие. А после окончания недоумевает: «Ой, это же был спектакль, а я забылся!» Мне думается, и в жизни происходит нечто схожее: мы также что-то делаем, проживаем серьезно, а потом, после смерти, все собираемся где-то, в каком-то подобии актерского буфета, обнимаемся, обсуждаем, что было, как все прошло: «Слушай, как здорово ты сыграл злодея! А ты был таким нежным героем-любовником! А вы прекрасно исполнили роли родителей!» Ну что-то в этом роде.

Не исключу, что мой жизненный сценарий был мною выбран, допустим, для того, чтобы понять что-то важное, научиться по-настоящему прощать даже, казалось бы, невозможное. Да, мой сын очень недолго побыл в этом мире, но многие лучшие люди уходят от нас рано. Не иначе они сдают все свои экзамены экстерном, а мы должны еще ­доучить какие-то уроки.

— К сожалению, жизненные уроки бывают слишком жестоки. Но, к счастью, в жизни все сбалансировано. Давно известно: чтобы выкарабкаться из водоворота, выплыть, нужно достичь дна, оттолкнувшись от него, отплыть в сторону и, собрав последние силы, сделать рывок вверх. Ира, у вас непременно получится, вы все преодолеете…

— (Задумавшись.) В связи с этими двумя, не побоюсь слова, трагическими событиями в моей жизни, а для меня действительно трагично и одно, и другое, в голове крутятся, к сожалению, какие-то банальные фразы вроде: не по силам мне даются испытания. Да, все произошедшее со мной — явные испытания. То, что ниспослано свыше. Значит, должны быть во мне силы. И я хотела бы, чтобы их хватило пройти свои испытания с достоинством. Это важно — не только лично для меня, но и для тех, кто в меня верит. Для опыта моей души. Прощаясь с Андрюшей, я пообещала ему, что постараюсь быть достойной своего прекрасного мудрого сына. И поэтому постараюсь вернуть любовь и радость в свою жизнь.

---

Ирина Безрукова

Родилась: 11 апреля 1965 года в Ростове-на-Дону

Образование: окончила Ростовское училище искусств (специальность — «актриса театра и кино»)

Карьера: играла в Ростовском академическом театре драмы им. Максима Горького, Тульском драматическом театре, Московском театре п/р Олега Табакова. Снялась более чем в 30 фильмах. С 2015 года ведет авторскую программу «Разговор на сцене с Ириной Безруковой» на канале 360°. Играет в Московском Губернском театре