Игорь Матвиенко: «Администратор в аэропорту заорала: «Терпеть не могу «Иванушек»! В общую очередь за билетами!»

— Игорь Игоревич, скажите, пожалуйста, как стать продюсером? Где на них учат?

— Нигде. Даже сейчас нигде не учат, а уж в годы моей юности и вовсе слова такого не было. Логично было бы предположить, что продюсер должен окончить музыкальную школу — но это не про меня. Меня туда не взяли. На вступительных экзаменах моей маме объявили: «У вашего мальчика нет слуха, он нам не подходит». Я был очень застенчивый и, вполне возможно, так засмущался, что вообще ни звука из себя не выдавил. Сейчас уже не помню, как проходил экзамен. Но мама у меня — человек настойчивый, она не остановилась на этом. Пошла прямиком к директору известнейшей в Москве Музыкальной школы имени Стасова и говорит: «Что надо сделать, чтобы 

у вас учиться?» — «Я вам дам телефон очень хорошего педагога, позанимайтесь с ним частным образом, а там посмотрим», — сказала ей директор. И с этого момента моя жизнь в корне изменилась: за меня взялся профессор консерватории, дирижер и хоровик Александр Капульский. Он, кстати, ни разу не упомянул о том, что у меня нет слуха. И в кратчайшие сроки сделал так, что я не мыслил своей жизни без музыки. Лет в двенадцать у меня уже не было вопросов, кем я буду. Благодаря ему я поступил в Музыкальное училище Ипполитова-Иванова и вообще стал тем, кем являюсь и по сей день.

— А с современной музыкой вы как знакомились?

— Слушал «Голос Америки», Би-би-си. Там Сева Новгородцев вещал прямиком из Лондона: «А сейчас для вас с комсомольским задором поет группа Slade», — и врубал страшнейший хеви-метал. Для нас тогда это было что-то невероятное. А в официальном доступе была польская эстрада и песенка «Мy Baby Does the Hanky Panky». Кстати, для смеха недавно нашел эту песенку, поставил ее своему сыну Денису — интересно было посмотреть на его реакцию. Он прикололся.

Я начал карьеру профессионального музыканта в 21 год — стал играть с группой «Первый шаг», а потом попал в «Здравствуй, песня!». Ансамбль был по тем временам известный, в его составе были многие знаменитые музыканты: вместе со мной играл Сергей Мазаев, а чуть позже пришел Николай Расторгуев. Я писал песни, играл на клавишных и некоторое время был музыкальным руководителем коллектива.

— Практически все музыканты, которые хоть раз выходили на сцену и видели реакцию зала, говорят, что сцена — это сильнейший наркотик и тому, кто его попробовал, бросить очень трудно. Как вам это удалось?

— Элементарно. Может быть, потому, что я не был фронтменом, солистом, который принимает на себя основную зрительскую любовь и энергию. Мне нравилось играть на клавишных, но жизнь музыканта, как оказалось, не для меня. В какой-то момент я обнаружил, что звук «перегруженной» электрогитары доставляет мне ­просто ­физическую боль, и решил: пора валить со сцены и завязывать с гастрольной жизнью. Тогда же гастроли были совершенно другими: настоящий тур, как у западных музыкантов, — 30 человек в штате группы, несколько фур аппаратуры. Мы приезжали в какой-нибудь город, обосновывались там не меньше чем на неделю, делали шоу — масштабное, качественное. Потом сворачивались и ехали дальше. Домой по полгода не заезжали! Да и деньги нам тогда платили отнюдь не по западным меркам.



— Еще и бытовые условия, наверное, оставляли желать лучшего?

— Это как раз нас совершенно не волновало. Мы были молоды, и какие-то там сквозняки или тараканы не напрягали. Единственное, что огорчало, — девушек в гостиницу приводить нельзя. По советским законам в номере мог находиться только человек, который там проживал. И точка. Конечно, сдаваться никто так просто не собирался: ребята прятали девушек в кофры от оборудования и таким образом проносили внутрь мимо бдительных портье. Но это как-то было несолидно.

Помню, были мы на гастролях в одном крошечном городишке, и ко мне туда приехала моя первая жена, Валентина, — мать моего старшего сына Станислава. Мы не расписаны, в паспорте она не значилась, в гостиницу официально не заселена, а значит, все, до свидания. Наверное, и можно было бы решить этот вопрос на месте, но денег у меня тогда не было, и, помню, нам пришлось всю ночь гулять по городу — сидели на лавочках, коротали время.

В общем, гастрольная жизнь оказалась не по мне. Ушел из группы и захотел создать что-то свое. В 1987 году вместе с поэтом Александром Шагановым и Николаем Расторгуевым мы придумали группу «Любэ». Было время «Миражей» и «Ласковых маев», а мы решили пойти по иному пути. Тогда была странная эпоха. Советская система уже зашаталась, а шоу-бизнес в современном представлении еще не появился: клипов не было, качественных записей тоже. Действовать можно было лишь одним способом — искать знакомых на телевидении и радио и упрашивать поставить в эфир песню или видеозапись. Денег на подкуп не было, так что оставалось только пускать в ход личное обаяние. (Смеется.)

— Можно сказать, что вы явились законодателем моды на шансон?

— Не уверен, что это вообще можно назвать шансоном. Но точно знаю, что когда в 1994 году я взялся за проект «Иванушки», знакомые крутили пальцем у виска: «На фиг тебе это надо?! Запиши пару блатных песен, нарисуй на пластинке решетку, и все — альбом, считай, продался». Но я поступил по-другому — опять пошел наперекор моде.

— И «Иванушки» сразу выстрелили?

— Ничего подобного. Было время, когда я думал, что эта группа обречена на провал. Начинали с бесплатных ­выступлений на школьных выпускных, денег, соответственно, не зарабатывали. Условий для репетиций тоже особых не было. Я снимал ребятам квартиры, платил им зарплату и в какой-то момент понял, что скоро просто разорюсь.

Однажды принял решение: даю проекту полгода, если ничего не изменится — мы распрощаемся. И вдруг ситуация кардинальным образом поменялась. Спросите меня, почему? Для меня это до сих пор загадка. Показали по телевизору клип «Тучи», и ребята натурально проснулись знаменитыми. Еще вчера расхаживали по улицам, и их никто знать не знал, а на следующий день Андрей пошел в магазин, и его там чуть не разорвали в клочья.

«Иваномания» развивалась на глазах. После концертов на служебном входе дежурили толпы поклонниц. Сначала мы выставляли коридор из омоновцев, потом тройной кордон, потом подгоняли прямо ко входу машину, потом и это перестало помогать: легковушку окружали и норовили нести на руках. Приходилось идти на хитрость: подгонять к служебному входу огромную фуру и загружать ребят туда — в надежде, что поклонницы не поймут, что они едут именно в фуре, а если и поймут — фуру не перевернешь.

Хотя не везде был такой теплый прием. Помню, выбивал для музыкантов билеты — надо было улететь. Толпа народу, мест нет. Уговорил одного начальника, второго, и уже почти все срослось, ребята практически в самолете сидели. И вдруг выходит самая главная начальница: «Та-ак, это кого мы тут размещаем? Группу «Иванушки»?! Да я их терпеть не могу! Все, до свидания! В общую очередь за билетами!»

— За самими музыкантами небось глаз да глаз нужен был? Молодые мальчишки, энергии полно…

— Да, было дело. Я очень напрягся, когда Рыжий ногу сломал. Но «­Иванушки» выкрутились: выносили Андрея на сцену на руках, сажали на заранее выставленный стул. Танцевальные номера, конечно, проседали, но зато лирические композиции шли на ура. Девочки-поклонницы, видя своего любимца в таком плачевном положении, рыдали в семь раз громче, чем обычно.

— Ну и как же «Иванушки» пережили звездную болезнь?

— Как ни странно, их эта напасть не коснулась. Может быть, потому, что не было одного фронтмена — слава делилась равномерно. Если вдруг капризничал Кирилл, его одергивал Андрей. Если Рыжий начинал лениться — Кирилл его подгонял. Гармонично все было. Хотя я понимаю, что это редчайший в шоу-бизнесе случай. Обычно психика калечится моментально. Я насмотрелся этого за годы работы выше крыши. И с уверенностью ­могу ­сказать: более опасной для психики и здоровья среды, чем шоу-бизнес, не существует. Прежде чем взять артиста к себе в продюсерский центр, я честно пытаюсь отговорить его от этого шага, призываю к тому, чтобы человек бросил мечту о сцене и вернулся в реальную жизнь — к учебе, работе в офисе и нормальной семье.

Когда 17-летняя Вика Дайнеко прошла отбор на пятую «Фабрику звезд», я массу времени потратил на то, чтобы убедить и дочку, и маму: не надо идти в шоу-бизнес. «Она еще молодая совсем, только что в институт поступила, дайте ей шанс на счастливую, спокойную жизнь!» Потому что если есть хоть малейшая возможность отговорить артиста — я ее использую. И радуюсь, когда человек одумывается. Помните Машу Алалыкину, которая победила в первой «Фабрике» и сразу попала в одноименную группу? Яркая, одаренная девушка, но в тот момент она оканчивала четвертый курс ­Иняза, знала несколько языков и довольно быстро поняла, что в шоу-бизнесе она ­человек случайный. Я ­поддержал ее решение вернуться к нормальной жизни, помог расторгнуть контракт, и, думаю, она сейчас гораздо счастливее, чем была бы в группе.



— Но Вику-то вы не отговорили, к счастью, и она очень удачно вписалась в отечественный шоу-бизнес.

— Вика — настоящий интроверт, совершенно не тусовочная девушка. Человек шоу-бизнеса — это Рыжий. Он приходит на мероприятие — и как будто солнце включилось, вокруг него все вертится и танцует. Андрей среди толпы почитателей чувствует себя как рыба в воде. А если туда же одновременно с ним придет Вика — она встанет в уголочке и углубится в виртуальный мир «Инстаграма». У нее вся жизнь — там. А в реальной жизни она никогда не выставит напоказ то, что у нее в душе.

— Вашим артистам порой приходится не только свои чувства напоказ выставлять, но еще и тела. Бывало такое, что кто-то из них наотрез отказывался сниматься в откровенных нарядах?

— Хуже бывало! Группа «Фабрика» протест объявила. У нас была отличная заводная песня под названием «Мы такие разные». Но перед тем как ее спеть, девочки два года ходили и талдычили, что не будут петь слова «кобели опасные»: «Мы эту песню петь не хотим, и это слово произносить отказываемся, потому что мы не такие!» В результате я им сказал: «А вы и не такие, правильно! Но вы актрисы и должны сыграть «таких» девушек. Вот этих дур с губищами, которые на каблуках по пляжу расхаживают в любой точке земного шара».

— Игорь Игоревич, вы, пока эту реплику говорили, три раза на губы показали! Почему именно губы вам не дают покоя?

— Да потому что вот эти, как сейчас выражаются, «дак-фейсы» — это невозможно. Перекачанные губы бросаются в глаза. Лица становятся одинаковыми и, мягко говоря… нет, не буду даже мягко говорить… Ну и потом, грудь-то уже, по-моему, у каждой девушки есть, а губы — пока еще новое явление, не все еще обзавелись, есть шанс остановить хоть кого-то.

— Тем не менее именно вы, которого так возмущают девушки с накачанными губами, ­расхаживающие при полном макияже и на каблуках по пляжу, сделали группу «Мобильные блондинки»…

— Так потому и сделал! Это же пародия чистой воды. Гротеск. Стеб, в конце концов. Культурное явление в стиле постгламур. Я вообще хотел сначала группу сделать для Ксении Собчак. Мало кто знает, но было время, когда Ксюша мечтала петь. Причем не просто пародию сделать от имени некоей Оксаны Север, с которой она блеснула в прошлом году на YouTube, а по-настоящему петь — с гастролями и концертами. И я подумал: хорошо бы собрать таких светских львиц с юмором, под стать ей, и с издевкой петь об этих, как их тогда называли, «муклах» — насквозь фальшивых химических красотках, которые мечутся в поисках «папиков» и злачных тусовок. Но Собчак тогда передумала, а идея осталась.

Вот так и родилась группа «Мобильные блондинки». Я хотел сделать из них поющих Comedy Woman, но не учел двух моментов. Во-первых, чтобы передать всю иронию, заложенную в проекте, они должны быть не просто хорошими артистками, а гениальнейшими. Уровня Фаины Раневской. Но таких не бывает. И во-вторых, если сравнивать с теми же Comedy, — разговорный стеб все-таки немного проще, чем песенный. Поэтому иногда иронию «Блондинок» не все могут считать, принимая ее за пошлость.

— Кстати, если кто-нибудь из ваших подопечных придет с надутыми губами или вдруг кардинально поменяет внешность, какая судьба ее ждет?

— Наши девушки не пойдут на это, мы с ними много лет сотрудничаем, и я уверен: они не будут совершать необдуманные поступки. А вот сейчас я начал работать над проектом «Главная сцена» — там будет аж 12 новых артистов, от которых можно ожидать чего угодно. Я как раз занят предварительным отбором — есть на кого посмотреть.



— Если видите, что в слаженной команде возникают брожения и кто-то из артистов собирается вас покинуть, пытаетесь остановить?

— Это немножко цинично звучит, но, в общем-то, я никогда никого не удерживал насильно. Работаю с теми, кто мне полностью доверяет, а как только чувствую хоть малейшее сомнение с их стороны — сам начинаю дистанцироваться.

С Олегом Яковлевым такая история произошла: в какой-то момент стало очевидно, что наши взгляды на многие вещи не совпадают. В результате Олег из «Иванушек» ушел. Мы остались в хороших отношениях, я приезжал к нему на презентацию клипа и очень рад, что его сольная карьера постепенно складывается. Но вернуть его не стремился и к его уходу отнесся спокойно.

— А с кем-нибудь из ваших подопечных сложилась закадычная дружба?

— С Николаем Расторгуевым — давняя, крепкая и, надеюсь, нерушимая. С Рыжим — ему я могу позвонить в любое время дня и ночи, если мне нужна поддержка. Приехать к нему или пригласить к себе, сыграть в нарды, в бильярд, в настольный теннис…

— А кто из вас обычно выигрывает?

— Я, конечно! Хотя, если вы спросите Андрея, он скажет, что только он и никто больше. Мы такое количество партий и в нарды, и в бильярд сыграли, что сбились со счета. А вот с настольным теннисом хуже: Рыжий хоть и был когда-то кандидатом в мастера спорта, сейчас теряет форму. А у меня дома стоит теннисный стол, и я стараюсь не пропускать тренировок, поэтому скоро шансов у него не останется совсем.

— «Иванушки» родились 20 лет назад. Как вы думаете, когда им будет лет по шестьдесят, как они трансформируются?

— Мне кажется, из Рыжего получится эдакий задушевный романтический герой.

— И как же в таком образе Андрей будет петь «Тополиный пух» и прочие забойные песни? Или в 60 лет он старые хиты уже не споет?

— Если «Иванушки» доживут до такого почтенного возраста и будут востребованы, они только старые хиты и будут петь. Кому нужны через 20 лет новые хиты «Иванушек»? Никому. Придут на концерт такие же, как они, 60-летние поклонники и спляшут под «Тучи» и «Снегири».

— У вас много подопечных, а собственных детей не планируете выводить на сцену?

— Младшие дети — Тая, Денис, Полина — и внучка Анна-София занимаются музыкой, но музыка — это все-таки не шоу-бизнес. Большинство тех, кто стремится на сцену, хотят не заниматься искусством и самовыражаться, а стать популярными и известными. Вот их конечная цель. Отсюда и злоба, и тщеславие, и гордыня, и готовность идти по головам. Взрослые люди ломаются — что уж говорить о детях.

Я категорически против детского шоу-бизнеса. У меня был друг Сережа Парамонов — мы вместе ­учились в ­училище. Если помните, раньше по ­радио в исполнении Большого ­детского ­хора пелись «Антошка», «Голубой вагон», «От улыбки хмурый день светлей…» и прочие детские хиты. Так вот тот самый чистый голос, который

солировал, — это Сережа. Его называли «нашим Робертино Лоретти», превозносили, писали о нем в газетах, он был лауреатом всего на свете. А потом голос у Сережи начал ломаться, и его тут же «попросили» из солистов. Он до конца жизни так и не смог пережить тот страшный удар. Конечно, Парамонов нашел работу, записывался со многими группами, в том числе и с «Иванушками», и с «Любэ». Но в 36 лет у него не выдержало сердце. Сережа умер. И я уверен, что виной тому — детская травма.

Сейчас я наблюдаю за Джастином Бибером, и мне его жутко жалко. Я был на его концерте во Франкфурте — парень идеально работает, делает супершоу. Но я вижу, что с ним будет через несколько лет. Он себе раза в три жизнь укоротил. То есть не он сам, а те взрослые, которые над ним стоят и жмут из Джастина деньги. Так что детской группы у меня не будет никогда. Хор — может быть, а вот именно бойз-бенд из малышей, нацеленный на покорение шоу-бизнеса, — никогда в жизни.



— Вам на днях исполнилось 55 лет. Вы предпочитаете по этому поводу грустить и подводить итоги или вообще не задумываетесь о возрасте?

— 55 лет — странная цифра. Половинчатая такая. Вроде уже не 50, но еще и до 60 далеко. Поэтому итогов я не подвожу, да и некогда. Помимо съемок в «Главной сцене» занимаюсь подготовкой концерта «Любэ», который состоится 23 февраля в КЗ «Крокус Сити Холл» и будет приурочен и к моему юбилею. Но основное дело на сегодняшний момент — моя студия и создание Музыкальной академии Матвиенко, которая будет называться «М.А.М.А» и займется подготовкой музыкальных продюсеров. Я планирую в скором времени открыть огромный студийный комплекс на две тысячи квадратных метров. Акустику и помещение делал один из лучших специалистов в мире, сейчас ждем суперсовременное оборудование. Все мое свободное время и мысли поглощены этим проектом.

— То есть о пенсии вы и не помышляете?

— Думаю, как же… Но сначала надо все дела закончить, детей на ноги поставить — в общем, лет 30-35 еще необходимо продержаться в строю. Ну а потом, лет в 90, можно и отдохнуть. Буду сидеть в кресле-качалке, слева от меня блондинка, справа — брюнетка. Опахалами меня будут обмахивать, чай приносить. Или лучше, чтобы это были мулатка и азиатка? Не знаю, я пока не решил окончательно. Впрочем, у меня есть еще время, чтобы определиться!

---

Игорь Матвиенко

Родился: 6 февраля 1960 года в Москве

Семья: жена — Анастасия; дети — Станислав, Анастасия, Таисия, Полина, Денис; внучка — Анна-София

Образование: окончил Музыкальное училище им. Ипполитова-Иванова (специальность — «дирижер хора»)

Карьера: играл в ВИА «Первый шаг» и «Здравствуй, песня!». В 1987 году создал группу «Любэ», в 1994-м — «Иванушки International». В 2002 году становится продюсером и руководителем музыкального проекта Первого канала «Фабрика звезд», а в 2004-м — «Фабрика звезд-5». В 1991 году основал продюсерский центр. В феврале 2014 года стал музыкальным продюсером церемоний открытия и закрытия XXII зимних Олимпийских игр в Сочи. Написал саундтреки к фильмам: «Убойная сила», «Граница. Таежный роман», «Спецназ» и др.