Екатерина Семенова: «У человека может быть только одна любовь на всю жизнь? Это неправда»

— Катя, много лет назад вашими устами было сформулировано воплощение женской мечты об идеальном муже-принце: «Чтоб не пил, не курил и цветы всегда дарил, в дом зарплату отдавал, тещу мамой называл, был к футболу равнодушен и в компании не скучен, и к тому же чтобы он и красив был, и умен…»

— Да это ведь не мое, это Миша Шабров написал.

— Но озвучили-то и донесли до массового сознания вы. В своем муже Михаиле Церишенко обнаружили такого человека, о каком поете?

— Пожалуй, нет. И курил Миша раньше, бывало, и выпивал в компании, правда, за наши 23 года совместной жизни я его, может, раза три видела пьяным, да и то он дома набирался. А по поводу цветов, так я не очень их люблю, потому что жалею, когда вижу срезанные. Что же касаемо красоты… Много лет назад, на заре нашей с Мишей совместной жизни, к нам приехала журналистка из украинского журнала. И во время интервью задала такой вопрос: «Катя, вы известная, красивая, скажите, а вам не бывает стыдно выходить в свет с Михаилом — он же такой непрезентабельный: невысокий, лысый…» Ну что тут ответить? Я сказала: «Если мне с ним не стыдно спать, то уж выйти-то куда-нибудь тем более…» В общем, не подходит мой муж под тот песенный слоган.

— Ну а чем же он заворожил вас?

— Даже не знаю. Я вообще не могу понять людей, которые говорят: «Я его полюбила, потому что…» Какой-то бред сивой кобылы. У меня просто как-то само собой возникло чувство, что мне приятнее всего играть в нарды, варить пельмени, ходить на съемку или прогулку именно с этим человеком, а не с кем-либо другим. И произошло все на съемках фильма Оксаны Байрак «Оплачено заранее». После которых, к слову, по версии одной крупной газеты, я ушла к режиссеру — они прямо так и написали. Я позвонила и поинтересовалась: «Скажите, а вас не смущает, что режиссер фильма — женщина?» — «Как?! А мы подумали, что О. Байрак — мужчина…» В общем, я в картине играла главную роль — выпивающего психиатра, а Миша — моего пациента. Жили в одной гостинице, у Миши с его товарищем и партнером по сцене Толиком Дьяченко, тоже снимавшимся в фильме, была электроплитка, и периодически я к ним захаживала — мне надо было готовить еду, поскольку на съемки я приехала с шестилетним сыном и свекровью. А посему, как можно догадаться, совершенно не собиралась крутить романы, у меня и мыслей таких быть не могло. (Но со временем Миша такую мысль все-таки мне внушил.)

Снимали мы в Прибалтике и в Феодосии, в свободные дни гуляли, бродили по берегу моря, держась за руки, кормили чаек, вместе со съемочной группой ходили в музей Айвазовского, на концерт группы «На-На», пельмени вместе ели, сваренные на нашей плитке… А однажды они с Толиком меня разыграли, точнее, поддели. Я ведь тогда была прямо ой какая известная певица, звезда, со съемок несколько раз уезжала за границу на гастроли, и все провожали меня завистливыми взглядами. И вот как-то возвращаюсь, а Миша говорит: «Мы решили вручить тебе подарок». И дает такой чехольчик, в который обычно пакуют ювелирные украшения. Не привыкшая к дорогим подаркам, я растерянно взяла его, думаю: «Ни фига себе…», открываю, а там лежат… шнурки. На прошлых съемках у меня порвались шнурки на ботинках, и эти паршивцы подарили мне их таким образом. Я не то чтобы обиделась, но подумала: «Дураки, что ли?»

— Скажите, а какие пути привели вас к этой точке вашего пересечения, в смысле как жили до съемок?

— Я из Москвы. Вот где сейчас мы живем, там и начала свой жизненный путь. Родители мои умерли рано. Папа — когда мне исполнилось шесть лет. Прямо в мой день рождения. Он был инженером, в то время работал не в Москве, а в городе Шатуре — пускал какую-то ТЭЦ или ГЭС. И вот решил опрокинуть рюмашку за меня. Сказал коллегам в лаборатории: «Надо за Катьку выпить» и махнул… не из той колбочки. Ошибся, в общем. Думал, что пьет спирт. Я папу почти не помню, а маму запомнила. Хотя она ушла из жизни тоже очень рано — через пять лет после отца. Рак… Пока был жив папа, она никем не работала, а потом, прошу прощения

за каламбур, кем только не работала. Сначала пошла из-за меня в детский сад — завхозом. Потом устроилась в ЖЭК в нашем дворе. Затем стала директором нашего домового клуба.

После маминой смерти меня воспитывала сестра. Увы, ее тоже уже нет в живых. Когда не стало мамы, Люда (она была старше меня на 14 лет) не позволила отдать меня в детдом и взяла к себе, хотя своих проблем у нее было выше крыши. Честно говоря, я до сих пор не осознаю, как она решилась взвалить на себя такую ношу: в 25 лет с двумя детьми (с Димкой, племянником, у нас разница в возрасте семь лет, а с Наташей — десять), мужем-алкашом да еще и с сестрой-сиротой. По-моему, вообще нереально, я бы так не смогла. Я и сейчас-то по жизни совершенно растерянная, вон сына своего — 30-летнего мужчину, успешно работающего в кино звукорежиссером, — до сих пор через дорогу за руку перевожу, да еще ору на всех: «Сволочи, женщине с ребенком пройти не дают!» (Смеется.)

— Вы воспринимали сестру как маму?

— Нет, как сестру, конечно. У нее с папой сложились очень трогательные отношения, они были прямо огромными друзьями. Допустим, идут по улице, папа вдруг скажет: «Людк, давай-ка — и-и раз, два, три…» И начинают вместе танцевать польку. А когда Люда заболела скарлатиной и ее обрили наголо — почему-то тогда так было принято, — папа в знак солидарности тоже налысо побрился. Ну обожали они друг друга.

А ко мне у папы, как мне потом рассказывали его друзья-приятели, было несколько иное отношение: он испытывал некоторое чувство вины. Дело в том, что второго ребенка он хотел мальчика, Федю, а мама родила меня. Дней пять папа бродил по району, все время пьяный. Поскольку в округе все друг друга знали, знакомые периодически его спрашивали: «Лень, ну чего у тебя?» И он говорил: «Человек родился, но не тот…» Наконец его привели в сознание и отправили к маме в роддом. И вот вечером после работы он туда пришел. Красивый, высокий, всегда хорошо одетый, потому что ездил по заграницам. Взгромоздился на суг­роб и стал кричать: «Софа, Софа! Катеньку покажи!» А мама была теткой достаточно жесткой. Дальше передам ее рассказ. «Лежу в роддоме уже несколько дней. Ко всем приходят мужья, приносят что-то вкусное, у всех на тумбочках яблоки лежат, апельсины, шоколадки, а у меня пусто. Вдруг как-то вечером до нашего четвертого этажа доносится крик: «Софа!» Выглядываю — мой. Вскарабкался на сугроб

и кричит, мол, Катеньку ему покажи. А у меня ребенка рядом нет — кормить детей приносили по расписанию, а потом забирали. Я вышла в коридор, взяла куклу, на которой нас учили пеленать, замотала ее пеленкой и вынесла к окну. Смотрю, а он — ну прямо ­зайчик! — и ручки к сердцу прижимает, и поцелуи воздушные шлет. И такое зло меня разобрало, что я ка-а-ак шарахнула куклой о подоконник…» Папа сознание потерял, и его в предродовой отхаживали. (Смеется.)

— Интересно, какой вы были в детстве?

— Очень противной. Избалованная, постоянно за всеми подглядывала, подслушивала, о чем мама на кухне с подружками говорит. Короче, неприятная была девочка. Уж не знаю, с чего это выросла такая прекрасная… Кстати, и училась я очень плохо. То есть пока мама была жива, все шло нормально, а когда ее не стало, по школе распространилась директива: Катю Семенову надо жалеть. Первый год мне не то что двоек, троек не ставили. И я в свои 11 лет быстренько осознала: что бы я ни сделала, все равно плохо мне не будет. Ну и перестала учиться. В итоге выросла умная, но не эрудированная. Из-за чего до сих пор переживаю.

В дополнение к своей детской характеристике скажу, что у меня был астигматизм, я плохо видела, но очки не носила, потому что стеснялась. При отсутствии современных технологий они были ужасные — правое стекло еще ничего, а левое огромное, толстое, глаз получался навыкате. В общем, больший отрезок жизни я прожила практически на ощупь. А в 40 лет, когда в глазу еще и сетчатка отслоилась, доктор, делавший операцию, изумился: оказывается, у меня с рождения было только 40 процентов зрения. Он спросил: «Как же вы так живете-то столько лет?!» А я говорю: «У нас на Первомайской всего один троллейбус ходит, 22-й, в другой я в любом случае не сяду…»

— Катя, а стрелы Амура вас задевали или пролетали мимо?

— Школьный факт из моей жизни таков: в меня не влюблялся никто. Недавно случай был, как раз по теме. У меня есть подруга в Ижевске, Тамара Тихонова, — лыжница, олимпийская чемпионка, мы познакомились в 1988 году на Олимпийских играх в Калгари. Там, в олимпийской деревне, я встретила парня из своей школы — он года на два старше меня. Витя в школьную пору был бесподобным красавчиком с абсолютно белыми, льняными волосами, за что имел прозвище Беленький. Все девки сходили по нему с ума, я постоянно слушала их обсуждения: «Беленький посмотрел на меня два раза…», «А мне он улыбнулся…» Выяснилось, что теперь Виктор — врач-массажист лыжной сборной СССР. Периодически я встречаю его в нашем районе, живем-то рядом. Он бегает, надпись «Россия» у него на спине. Ну, перекинемся парой слов: «Привет-привет. Как дела? Как там Томка?» А тут где-то месяц назад Тамарка приезжала в Москву и была у меня. Я говорю: «Слушай, я утром Витьку на почте встретила, представляешь, посмотрела на него, а он чего-то такой взрослый, ну прямо дядька». Она с недоумением: «Кать, а тебе-то сколько лет?» Я говорю: «54». Она: «Ну, а ему, соответственно, 56». Я умом понимаю, но все равно так странно. Говорю: «Да, правильно, но чего-то он уже не такой красивый». И тут она рассказывает: «Когда на Олимпиаде мы увидели, что вы с ним общаетесь, стали расспрашивать его, как и что, откуда, мол, знакомы. Он объяснил и сказал: «Удивительно, сейчас она такая симпатичная, а в школе стра-а-ашная была». Так я узнала о себе правду…

Первая любовь посетила меня, когда я стала петь в ансамбле Дома комсомольца и школьника. Красивый молодой человек почему-то обратил на меня внимание, и мы подружились. Когда я оканчивала школу, его забирали в армию, и он сказал: «Мы должны успеть пожениться». Наверное, имея в виду близкие отношения. Я к такому была не готова и ответила: «Вот когда вернешься, тогда уже и поженимся». Естественно, в армии он и думать про меня забыл, ну и я о нем тоже. Тем более что где-то год спустя после школы у меня случилась первая, уже настоящая любовь. Однако произошло непредвиденное событие. Я стала работать санитаркой в санэпидемстанции — мыла колбы всякие, пробирки для анализов, чашки Петри. А я была веселушка, все время хохотала, и вот

как-то мыла свою стеклотару, по какому-то поводу смеялась, и струя воды прямо из чашки залетела мне в рот. Я заразилась туберкулезом. Меня положили на лечение в диспансер. Возлюбленный навещал, мы решили пожениться. Договорились даже о дне, когда пойдем в ЗАГС. Меня одели, собрав со всех подружек у кого что было из нарядов самое прекрасное, и мы явились к ЗАГСу. Ждали жениха целый день, а он не пришел. Позже выяснилось, что мама не разрешила ему жениться на туберкулезнице.

Потом он ушел в армию, я его ждала. За это время в моей жизни произошли перемены. Когда я выписалась из лечебницы, не могла никуда устроиться на работу — не брали из-за диагноза «туберкулез». При том что у меня была закрытая форма, то есть угрозы для общества я не представляла. Но мне все равно везде давали от ворот поворот. Наконец лечащий врач договорилась с ветеринарной клиникой, расположенной через бетонный забор от тубдиспансера, чтобы меня взяли туда делопроизводителем. Я тут же стала мечтать о профессии ветеринара, потому что обожаю животных. Но со своим отсутствием знаний по школьной программе и троечным аттестатом вряд ли поступила бы. И тут опять произошло неожиданное.

Случайно мне на глаза попалось объявление в газете о грядущем Всесоюзном конкурсе молодых исполнителей «Золотой камертон». К нему прилагался вариант заявки типа: в нашем городе (районе, организации, дворе…) есть девушка (или юноша), обладающая (щий) незаурядными вокальными данными, и мы (жильцы, коллеги…) рекомендуем, и т. д. и т. п. Я призадумалась, поозиралась вокруг, но поскольку, как я уже говорила, была девочкой не сильно приятной, поняла, что про меня такое никто не напишет. Написала письмо сама: «У нас в квартире живу я, и я умею петь…» Приложила к нему кассету с несколькими песнями, которые записала на одолженном у соседей магнитофоне, и отправила по назначению. Видимо, такое неординарное послание вызвало у отборочной комиссии интерес, дескать, что это за дебилка. Меня пригласили, я выступила и… вот так, «под дуру», по результатам голосования телезрителей получила Гран-при.

Это был 1980 год, когда мой любимый юноша Игорь вернулся из армии. Я ему тут же сообщила: «Наверное, я буду артисткой». И получила в ответ: «Даже думать забудь». Типа на фиг мне артистка. Они же все из армии приходят с гонором, бьют себя кулаками в грудь: я родину защищал, а вы тут кто?! После этого моя любовь к нему сразу — бац! — и прошла. В одну секунду. А ведь письма ему писала по нескольку раз в неделю, ездила навещать в Харьковскую область. Но после таких слов… Да и вообще, не такой он пришел, каким был, совсем другим стал человеком. Короче, все у меня к нему закончилось. Меня одолела другая страсть — я стала рваться в артистки.

Эстрадная жизнь, в которую я так неожиданно окунулась, мне очень понравилась, но тот факт, что на меня собирались полные залы — а пела я и во дворцах спорта, и на стадионах, и в концертных залах, — вызывал у меня искреннее недоумение. Не настолько я казалась себе прекрасной, чтобы такое было возможно. И хотя это происходило на протяжении нескольких лет, я постоянно думала: «Чего они сюда пришли? Вот я на свой концерт не пошла бы…» Честное слово.

— Впечатление от первых встреч со знаменитостями осталось?

— Помню, я была еще совсем никто и звать никак, но меня пригласили спеть в концертном зале «Россия» — тогда проводились абонементные эстрадные концерты для юношества. Короче, запустили меня, указали гримерную, я туда захожу и вижу… абсолютно живую Ксению Георгиади. Для меня прямо потрясение. Робко здороваюсь, а она говорит: «Привет, слушай, у тебя нет подплечников?» Я говорю: «Нет», а про себя думаю: «Зачем ей подплечники, она же и так прекрасная!» А сама в полусознании: такая знаменитая певица — и запросто со мной разговаривает. С грехом пополам я все-таки принарядилась, и меня вывели к сцене. Все в том же полуобморочном состоянии, но теперь уже от неуверенности — сомневалась в том, что мое исполнение может нравиться. Не могла в это поверить. Стою в своих мыслях, и тут подходит ведущий — на минуточку, Юра Николаев, и говорит: «Семенова?

Приготовься, сейчас буду тебя объявлять». Я забормотала: «Может, не надо?» Он спрашивает: «Почему?» — «Мне кажется, у меня сопли текут». И стою недвижимо, замкнулась, значит, на своих соплях. А они действительно потекли, глаза заслезились, в горле вдруг сделалось больно. А меня прямо выпихивают на сцену. За секунду до этого некто (потом мне сказали, что это был Кобзон) приподнял кулису и этой толстенной тканью вытер мне нос. Я практически выпала на сцену. Ничего и никого не видя — про зрение, помните, я рассказывала? — спела две песни и, не кланяясь, бегом рванула обратно. Николаев зовет: «Иди сюда!» — «Зачем?» А люди хлопают. Ну выскочила опять — и снова галопом оттуда. Таков был мой дебют на сцене.

— Зато дальше мегапопулярность, песни-хиты, зарубежные турне…

— За границу меня не выпускали, из-за того что я никак не могла пройти комиссии в райкоме и горкоме, потому что ответов на вопросы у меня не было, как бы я ни готовилась. И вот в очередной раз, когда я уже точно знала, что не попадаю на эстрадный фестиваль в Польшу, мне вдруг позвонили и сказали: «Срочно собирай чемодан и приезжай на Белорусский вокзал». Я говорю: «Но я же не прошла райкомовское собеседование». — «Забудь!» Приезжаю на вокзал, а там Алла Пугачева — кого-то провожает. Увидела меня, спросила: «Чего ты такая встрепанная?» — «Да у меня Ванька, сын, заболел, волнуюсь». Она успокаивает: «Все будет нормально, не трясись, давай в поезд, и счастливого тебе пути!» В дороге мне рассказали, что она пришла в загранотдел и рубанула: «Сколько можно мутузить девчонку?! Оттого, что Семенова не разбирается в вопросах государственного устройства и не знает ничего про боеголовки, она, что ли, хуже поет?!» А поскольку Алла Борисовна и тогда была человеком влиятельным, к ее мнению прислушались и меня выпустили. Самое интересное, что сама она мне об этом ни слова не сказала.

— Сын — плод любви?

— Ну а как же, конечно! Я вообще не верю в теорию, что у человека может быть только одна любовь, на всю жизнь. Неправда это. Мы растем, взрослеем, стареем и все время меняемся. Отношение ко всему и ко всем меняется. И то, что было прекрасно в юности, сейчас мне совсем не прекрасно.

В первом замужестве я была уверена, что у нас любовь, да так оно и было. Нам с Андреем вместе было очень интересно, он ведь тоже музыкант. Мы познакомились случайно, в Театре эстрады, поболтали, посмеялись, погуляли немного, потом, кажется, еще раз встретились, а через неделю я ­уехала на долгие гастроли с Юрием Антоновым — тогда я работала с ним в группе «Аэробус». И все полтора месяца мы с Андреем каждый день перезванивались и болтали часами. Договорились, что, когда я вернусь, он встретит меня на вокзале. Приезжаю, выхожу из вагона, вижу Андрея, но он на меня и не смотрит — не узнает. А я же после концерта, намакияженная, сразу бегом в поезд, да так и уснула. Короче, стоит он, ищет меня глазами. Я подошла, постояла молча рядом, потом спрашиваю: «Кого встречаем-то?» Он: «Ох, блин! Не узнал». Накрашенную-то он меня не видел. Посмеялись, потом Андрей проводил меня домой, на следующий день мы куда-то сходили, а через пару дней я сказала: «Ты не хочешь на мне жениться?» Он в ответ: «А что, прикольно, давай!» И мы поженились. Потом сына родили. И начались проблемы.

Андрей как бы не понимал, зачем женщине декрет, говорил: «Те, которые сидят в декрете, — тунеядки». Поэтому на следующий день после того, как я последний раз покормила Ваню грудью, он сказал: «Всё — на гастроли!» И я отправилась. Ездила в те годы очень много, давала по нескольку концертов в день и жутко тосковала. Гастроли для меня делились на две части: песни, песни, песни, потом слезы, слезы, слезы… В общем, тяжело было.

— Родители мужа помогали?

— Да, и мама, и бабушка, Ваня в основном у них и жил. А познакомилась я со своей будущей свекровью прямо анекдотично. Работая с Антоновым, считала себя не меньшей звездой, чем он, порой и вела себя не слишком правильно. Однажды на репетиции встала за кулисами и закурила. Ко мне подошла женщина и сказала: «Выбросьте сигарету, здесь у нас не курят». В ответ я ей внятно

объяснила, куда ей следует в данный момент пойти. Она сделала мне еще какое-то замечание, и я снова ответила чем-то эдаким. Некоторое время спустя Андрей предложил: «Надо бы тебе с мамой моей познакомиться». Ну, конечно, я давно хотела. Приезжаем. Дверь нам открывает… та самая тетка. Оказалось, моя свекровь работала в Театре эстрады главным инженером. Я в оторопи: «О-о, здрасьте…» Она говорит: «Заходи, вон тапки стоят». Ну, еще какими-то незначащими словами перебросились, а потом Лидия Ивановна спрашивает: «Что же ты сегодня матом не ругаешься?» Я говорю: «Да пока вроде повода нет».

— Отношения не сложились?

— Да как сказать. Вот я — другая свекровь… Понимаете, как только родила сына, я сразу же возненавидела ту «проститутку», которая будет спать с моим мальчиком. Но вот настал момент, когда Ваня мне вдруг сказал: «Можно я привезу к тебе Свету?» — «Ну привози», — сказала я, сообразив, что это, значит, наша невеста. Он привез Свету, и в то же мгновение я… полюбила ее. Просто за то, что она любит моего сына. Прошло уже лет 12, но я продолжаю любить эту уже повзрослевшую девочку, которая вне дома успевает работать каким-то важным менеджером, и всегда бываю на ее стороне… Да, я готовила себя к страшной ревности, а потом поняла, что это глупость. Какая может быть ревность-то? Мама — это мама, а жена — жена, и это две совершенно разные любви. А Лидия Ивановна как бы не отпускала своего сына, и при разводе даже не захотела хоть чуть-чуть меня понять. В общем, много лет длилось наше взаимонепонимание, но потом, уже после нашего с Андреем расставания, мы с ней стали нормально общаться. А уж когда у нас появился общий мальчик, Матвейка — мой внук и ее правнук, — тем более. На самом деле я Лидию Ивановну очень любила… Ее не стало два года назад. (Задумчиво.) Удивительное дело, она умерла в мой день рождения. Так же, как и мой папа. Мне кажется, они это сделали специально, чтобы я про них никогда не забывала.

— Развелись вы с мужем, потому что не смогли больше жить вместе или из-за Михаила?

— Нет, ни в коем случае, Миша здесь ни при чем! Просто дома сложилась такая ситуация. Мы с Андреем в общей сложности прожили около девяти лет, но последние года три-четыре все как бы само собой шло к разводу. Наверное, устали мы друг от друга. Не выдержали испытания круглосуточным нахождением вместе — и на сцене, и дома. Да и женщина у него другая появилась… А я никогда не поддерживала идею о сохранении семьи ради ребенка. В общем, от Андрея я ушла точно не из-за Миши.

— Интересно, а Михаила не подозревали в желании просто заполучить московскую прописку?

— Еще как! И не то что подозревали, а были уверены, ни у кого даже сомнений не возникало. Многие подружки мне говорили: «Ты что, не понимаешь, для чего ему это нужно? Но если уж ты за прописку соглашаешься, то хотя бы красавца какого-нибудь нашла…»

— Ну теперь поделитесь, на чем же базируется ваша семья?

— (С улыбкой.) На том, что я такая прекрасная. Ну и… любим же мы друг друга. Может, спустя почти четверть века совместной жизни странно так говорить, но я все-таки скажу: до сих пор не покидает меня ощущение, что с этим человеком мне намного лучше, чем без него. Даже в моменты возникновения раздражителей, которых у нас, как, наверное, в любой семье, хватает. Точнее, сразу после — когда уже мозги встают на место и эмоции притупляются.

— Деликатный вопрос: а общих детей вы не хотели?

— Нет. У каждого из нас есть по сыну, и честно скажу: я про себя всегда знала совершенно точно — не сумела бы я любить одинаково двух детей. Вон у нас наши дети — собаки. И я их обоих безумно люблю, но все равно одному, Федору, уделяю больше внимания, потому что он требует его больше и меня так приучил.

— Имея внука, бабушкой себя ощущаете?

— Абсолютной. Когда дети мне сказали, что будет ребенок, я почувствовала себя такой счастливой! Единственное, все время думала: поздновато немножко, некоторые уже и в 40 лет внуков имеют, но все равно это же так клево! Бегала, прыгала от радости и на каждом углу кричала: «У меня внук!» А одна артистка отвела меня в сторону и сказала: «Ты чего орешь-то? Это скрывать надо».

— Вот вы известная певица, композитор, а живете в «однушке» — как-то странно, вроде бы не по статусу, не на уровне коллег…

— Я просто другой точки зрения придерживаюсь. Считаю так: если мы занимаемся тем, что нам нравится, совсем не обязательно, чтобы сверху все обсыпалось какими-то богатствами. Во-вторых, я живу в доме своих родителей, где росла с момента рождения, и деваться отсюда не хочу никуда. А в-третьих, я в принципе не человек роскоши. Как, кстати, и Миша.

— Тем не менее в 1980-90-е годы ваши песни гремели, соответственно, и получали вы, очевидно, немало. Но что-то результатов не видно: ни квартиры престижной, ни дачи, ни зарубежной недвижимости. А что вы с деньгами-то делали?

— Тратила направо-налево, всем чего-то раздавала. Нет, богатый человек — тот, кто способен со своими деньгами сотворить что-то реальное: магазин ли открыть или подводную лодку построить, не важно. А я не из тех. Да и богатой никогда не была, просто время от времени зарабатывала много. Куда все делось, честно, не знаю. Ну, допустим, могла купить одновременно две стенки — себе и свекрови. Тогда же ничего нигде не продавалось, и если (условно — я цен не помню) стенка стоила две тысячи, а мне предлагали купить за 20, я брала. Сыну положила на сберкнижку какую-то сумасшедшую на тот момент сумму. Принесла в сберкассу, а мне сказали: мы не можем принять столько на один счет. Разбили на несколько — какой-то там целевой вклад на ребенка до его 18-летия. Уходя, я пошутила: «Может, через полтора десятка лет ему на батон колбасы хватит…» Так и получилось. Перед Ваниной свадьбой сняли. Ну, на две палки хорошей колбасы хватило… Но я ни о чем не жалею. Я счастлива оттого, что живу так, как хочу, и делаю что хочу: музыку сочиняю, иногда выступаю где-то. А недавно альбом выпустила, там даже стихи к песням сама написала. «Одноразовые песни» я его назвала, потому что все они написаны как бы на один раз.

---

Екатерина Семенова

Родилась: 7 января 1961 года в Москве

Семья: муж — Михаил Церишенко, актер эстрады; сын от брака с музыкантом и композитором Андреем Батуриным — Иван (30 лет), звукорежиссер; внук — Матвей (6 лет)

Образование: окончила музыкальную школу по классу фортепиано

Карьера: была солисткой групп «Девчата», «Аэробус», «Алло». Выпустила более 10 дисков. Композитор: написала песни для Ларисы Долиной, Лолиты, Валентины Толкуновой, Николая Караченцова, музыку к сериалам «Каменская 2», «Любовь слепа». Вела телевизионную программу «Шире круг». Снялась в фильмах: «Оплачено заранее», «Женщины в игре без правил», «Параллельно любви», «Хищники», «Точка» и др.