Борис Крюк: «Первые три года работы в «Что? Где? Когда?» были непрекращающимся кошмаром»

— Моя мама, Наталия Ивановна Стеценко, работала на телевидении, делала разные передачи и постоянно брала меня маленького на съемки. На «А ну-ка, девушки!» я впервые ездил на тракторе, поскольку участницы соревновались, кто быстрее вспашет поле, впервые сел на лошадь — участницы скакали на лошадях. А потом мама вместе с мужем Владимиром Ворошиловым снимала «А ну-ка, парни!». И там мне удалось покататься на мотоцикле, подержать в руках автомат. Я все бегал вокруг Вовки (так я звал в детстве Ворошилова, а когда начали вместе работать, стал обращаться на вы и по имени-отчеству — Владимир Яковлевич). Когда мне было лет восемь-

девять, мама сказала, что для ее новой передачи «Что? Где? Когда?» нужно срочно придумать вопрос. Что ж, надо так надо. Я в те годы увлекался шахматами, поэтому написал шахматную задачку. Мой вопрос прозвучал самым первым, на него не смогли дать правильный ответ, и мне достался приз — книжка «Эврика». Даже не знаю, где она сейчас: я уже тридцать с лишним лет ее не видел. Потом Ворошилов регулярно говорил со мной о «Что? Где? Когда?», советовался… Но не нужно думать, что он считал меня гениальным ребенком, разбирающимся в телепрограммах лучше профессионалов. Просто его всегда интересовали люди, которые мыслят не так, как он, и это могли быть уборщицы, врачи, которые его лечили, соседи по креслу в самолете. Мама над ним посмеивалась, потому что, садясь в такси, он сразу заговаривал про «Что? Где? Когда?» с таксистом: как лучше сделать то и это? Не исключаю, что некоторые их советы он воплотил в жизнь. По крайней мере, к моим он прислушивался. Когда мне было лет 19, Ворошилов ввел придуманное мною правило: проигравшая команда покидает клуб навсегда. С 12 лет я постоянно помогал Ворошилову. Очень хорошо помню, как в 1981 году принимал в клуб Александра Друзя, он тогда был в клетчатой бело-синей рубашке.

— Сразу поняли, что он будущая звезда?

— Нет, но Саша и звездой стал только через несколько лет. Хотя в историю игры вошел в 1982 году, еще когда был на вторых ролях: стал первым знатоком, дисквалифицированным за подсказку. Потом, когда его «поймали» за этим во второй раз, на самом деле подсказал не он, а я! Стоял у него за спиной, и именно мой голос услышал Ворошилов. Причем я и ответа-то сам не знал: рядом со мной перешептывались другие знатоки. Но я так и не смог признаться…

— А вне игр вы общались с Друзем, другими игроками?

— Нет, они же были прилично старше, и у нас мало пересекались ­интересы. Раза три они меня звали на посиделки после игры, и, конечно, мне было интересно со взрослыми. А когда я оканчивал школу, много общался с Александром Бялко: он занимался со мной физикой, готовил к поступлению в институт. Я собирался пойти по папиным стопам, в МВТУ имени Баумана. На экзамене я получил по физике тройку. И это означало, что даже если я получу по остальным предметам пятерки, стипендии все равно не видать, поэтому на письменном экзамене по математике я повел себя довольно нагло. В тот день мне надо было куда-то съездить. Я за 40 минут решил четыре задачи — и был настолько уверен в правильности ответов, что за пятую вообще не стал браться. Она была сложная, я бы с ней часа полтора провозился. Папа же втайне от меня договорился со знакомым преподавателем Бауманки, что тот придет на экзамен и проверит мою работу. Он пришел часа через полтора после начала, искал меня среди двухсот или трехсот абитуриентов — но, разумеется, безуспешно. Когда вернулся вечером домой, мама накинулась: «Тебя папа разыскивает! Ты что, не ходил на экзамен?!»

— Редкий абитуриент может похвастаться таким спокойствием!

— У меня вообще есть такая черта: если мне чего-то достаточно, я не вижу смысла тратить силы и время на что-то большее. На мой поток поступили 52 человека, а окончили 18. Я был среди них. Когда учились на пятом курсе, нам объявили, что распределения не будет, но москвичей могут пристроить в Москве. Вариантов было два: трубный завод, находившийся на месте нынешней «Горбушки», и НИИ, расположенный в конце Рязанского проспекта. НИИ мне подходил больше, зато завод был существенно ближе к дому. А я уже намучился с большими расстояниями: каждое утро тратил на дорогу в институт час двадцать. В общем, я никак не мог выбрать. Но тут как раз решили провести в Мариуполе конгресс «Что? Где? Когда?», и Ворошилов отправил меня туда. Мы с Андреем Козловым, с которым я там и познакомился, организовали это мероприятие, и Ворошилов сказал: «Да не надо тебе ни на завод, ни в НИИ. Иди к нам».

Я согласился, но… никогда бы не подумал, что это будет так ужасно! Первые три года были непрекращающимся кошмаром! Помните, как у Райкина? «Мой отец, Сидоров-старший, драл меня, Сидорова-младшего, как сидорову козу». Только меня драл не отец, а Ворошилов. Он был не только невозможно талантливым, но и просто невозможным. Моя должность называлась «ассистент режиссера», и я должен был состоять при Ворошилове и заниматься и программой, и его личными вопросами. Первую осень я не понимал, утро сейчас или вечер, что вокруг происходит. Ворошилов мог позвонить в семь утра с вопросом, который вполне можно было решить в обед или вообще завтра, хотя знал, что я лег в два или в три часа.

Когда в 1992 году на мое место пришел Владимир Молчанов, его должность уже называлась «референт». Дела программы Володи не касались. А на мне висело сразу все: ремонт ворошиловской машины, покупка продуктов, вопросы, связанные с режиссерской работой, с декорациями и реквизитом, со съемкой и монтажом. Сейчас эти вопросы решает не один человек, а несколько… Вдобавок я был старшим по «музыкальным паузам», и здесь мне тоже жутко не повезло: я начал работать в тот год, когда Ворошилову приспичило звать иностранных певцов и музыкантов, и я вынужден был заниматься их билетами и гостиницами. У Ворошилова были нежные отношения с финской компанией Finnair, и мне долго приходилось уговаривать артистов лететь в Москву через Хельсинки. Например, какой-нибудь голландский певец говорил: «Я могу лететь напрямую из Амстердама. Я куплю билеты на месте, а вы мне в Москве вернете деньги». Я говорил: «Мы не можем на это пойти! Мы вам пришлем билеты, но вы полетите через Хельсинки». — «Но почему?! Так же неудобно!» И так с каждым.

А в 1990 году после Нового года Ворошилов задумал снимать «Брэйн ринг». И он поручил мне, молодому режиссеру Коле Востокову и его ассистенту Ире Задворновой — этакому совсем неопытному, зеленому трехглавому дракону — самостоятельно организовать программу, как говорится, под ключ. И это было… невыносимо. Я был так измучен и столько ночей провел без сна, что однажды вырубился прямо на планерке в комнате, где спорили, перекрикивая друг друга, 15 человек! При этом надо учесть, что в обычном состоянии я вообще не могу спать днем и даже ночью, например в самолете, засыпаю только после гигантской дозы снотворного… Это была утопия — думать, что три новичка могут полностью сделать программу, а мэтр просто придет и сядет в кресло ведущего. В итоге, когда Ворошилов незадолго до начала съемок приехал на студию, оказалось, что все надо срочно переделывать. И мы провели незабываемые двое суток!

— Не хотелось уйти?

— То, что ухожу, я говорил регулярно. Тогда Ворошилов на время ослаб­лял хватку.

— А ваша мама не могла ему сказать «Не издевайся над ребенком»?

— Она не знала всех нюансов, ведь очень многое по телефону решалось, и она наши разговоры не слышала. Мы только на собраниях вместе сидели. Но поругаться на собрании — это было как чаю попить, никто на такую ерунду не обращал внимания… Снявшись в первых выпусках «Брэйн ринга», Ворошилов сказал: «Мне неинтересно больше им заниматься, я хочу сконцентрироваться на «Что? Где? Когда?». Естественно, встал вопрос, кто же тогда будет ведущим «Брэйн ринга». «Да хоть Боря», — ответил он. Но я даже не успел начать готовиться вести программу. События в 1990 году неслись особенно бурным потоком. 25 августа я женился на Инне, а в сентябре в Москву прилетел английский продюсер, который хотел продать советскому телевидению программы, которые делала его компания. Поскольку они были в основном игровые, «Совтелеэкспорт» пригласил в качестве эксперта Ворошилова, а он позвал Наталию Ивановну и меня. Нам все показалось однообразным: люди стоят, нажимают на кнопки­ и отвечают на вопросы. Забавной и необычной показалась только «Любовь с первого взгляда» — ее и купили. Я должен был стать режиссером, а Андрея Козлова собирались сделать ведущим. Однажды на отборочном туре, когда Андрея не было, я занял его место, и Ворошилов засмеялся: «По Боре видно, насколько он в любовных делах ничего не понимает! Пусть и набирается ума-разума вместе с телезрителями». И правда, усатый Козлов выглядел мужчиной опытным, и могло показаться, что он смотрит на происходящее чуть-чуть сверху и поучает, а я в своих очках производил впечатление наивного ботаника. Так произошла рокировка. Года два потом Козлов был режиссером «Любви…», которую вел я, а я был режиссером «Брэйн ринга», который вел он, а после он стал и режиссером,

и ведущим «Брэйн ринга», а я — «Любви…». Кстати, из-за того что у ­нас в обиходе было такое сокращение, не раз возникали забавные ситуации. Наш звукорежиссер, интеллигентнейшая Наташа Плуталова, как-то позвонила в техническую дирекцию телецентра и сказала: «Мне необходимы сложные технические приспособления для «Любви…». Руководитель службы, услышав смелое заявление от 55-летней дамы, выпал в осадок. В другой раз мы в «Останкино» ехали в битком набитом лифте с редактором Валентиной Алексеевной Андреевой после монтажа «Что? Где? Когда?», и Валя в полной тишине устало выдохнула: «Да, Боря, только одного не знаю — когда мы с тобой «Любовью…» будем заниматься…»

— А вам нравилось вести «Любовь с первого взгляда»?

— Да, хотя это было очень сложно. Актеры и режиссеры говорят, что комедия требует гораздо больше усилий, чем трагедия. Вот и мне проще пять игр «Что? Где? Когда?» провести, чем одну легкомысленную «Любовь с первого взгляда». На съемках «Любви…» было много импровизаций. Если не знаешь, что дальше сказать и как пошутить, — это очень напряженный момент…

— А редакторы не могли выручить?

— Я в этом смысле неудобно устроен: категорически не могу озвучивать то, что придумал кто-то еще. И даже если свою шутку редакторам заранее рассказал, мне ее уже неинтересно повторять на публику. Придумал что-то — и молча держу в голове до нужного момента.

— Тяжело так…

— Но еще тяжелее было скрывать работу над «Любовью с первого взгляда» от Ворошилова! С 1991 по 1998 год мы сняли около 200 выпусков. Нет, он меня не трогал семь-восемь дней, что шли съемки блока программ. Но сказать Ворошилову, мол, тебе не до «Что? Где? Когда?», потому что другие съемки на носу, — это был бы смертельный номер! Мы потому и снимали по два-три десятка выпусков за один подход, что иначе время выкроить не получалось. Ворошилов со скрипом давал нам на это месяц, зато на подготовку четырех прямых эфиров «Что? Где? Когда?» отводилось три месяца, причем первые два были очень тяжелыми.

— Хочется спросить, а было ли хоть что-то легкое?

— День прямого эфира. Ворошилов в этот день был тихий, спокойный, ни с кем не ругался, меня не трогал. Сидеть с ним на эфире мне было нетрудно, так что я считал это практически выходным. Правда, наутро Ворошилов снова начинал гонять меня как сидорову козу… Только года через три после начала работы я научился справляться.­

Понимал, что Ворошилов кричит, скандалит и требует луну с неба не потому что самодур, а потому что не может чего-то решить, не знает, как лучше поступить, и поэтому дико нервничает. И когда я стал способен оградить его от каких-то подобных проблем и мог просто сказать: «Не бери в голову, я сам это решу», то у нас изменились отношения. Но все равно уже году в 1996-м позвонил мне однажды в четыре часа утра и потребовал немедленно привезти ему домой кассету Betacam (профессиональное оборудование для телевидения. — Прим. «ТН») с записью программы. Причем смотреть ее дома ему было не на чем! Но той ночью я был не первым, кому он позвонил, — просто никто больше не взял трубку.

— А став режиссером, ведущим и генпродюсером «Что? Где? Когда?», наверное, сами побывали по другую сторону баррикад и тоже звонили по ночам сотрудникам?

— Нет, честное слово! И вообще, когда звоню сотрудникам, всегда сначала спрашиваю, удобно ли разговаривать.

— У вас половина коллектива не один десяток лет проработала с Ворошиловым и помнит вас еще ребенком. Когда вы стали руководителем, резко поменялись отношения?

— Отношения менялись постепенно. Конечно, сейчас они не такие, как в мои 10 лет, и в 20, и в 25. Помню, как редактор Валя развеселилась, когда в 1989 году кто-то в разговоре обронил фразу: «И Борька будет твоим шефом…» Так она потом смеялась, не могла остановиться: «Ой, Борька будет шефом! А-ха-ха-ха!» Но есть сотрудники, которые если не выросли, то возмужали уже на моих глазах. Андрей Лысенко, которого зрители могут помнить как распорядителя зала, носившего «черный ящик», попал к нам двадцатилетним студентом. Его друг хотел участвовать в «Любви с первого взгляда», а Андрей ждал его на отборочном туре. Редакторы, заметив кудрявого красавца, сказали: «Мальчик, давай-ка мы и тебя попробуем». И он сначала поучаствовал в программе, потом начал работать ассистентом режиссера, а сейчас сам режиссер, моя правая рука.

— Я слышала, что вы во время эфира «Что? Где? Когда?» придумали общаться с помощью карточек. Чтобы соблюдать тишину в дикторской и экономить время, просто показывали карточку, например: «Друзь спит», «Подсказка» или «Дать слово другому».

— Нет, это как раз придумал Ворошилов. Я вслед за ним начал писать карточки и вопросы. Наверное, я единственный ведущий в стране, который до сих пор все пишет лично и от руки. Во время подготовки у меня все руки перемазаны фломастерами. Когда я пишу вопросы, лучше вникаю, а если мне их просто дадут прочитать, то прочту, но не погружусь в материал на нужную­ глубину. Так что, пусть и надоедает, я себя заставляю.

— Когда после смерти Ворошилова программу стали вести вы, это было обставлено как мистический детектив…

— Никому в нашей телекомпании «Игра-ТВ» даже в голову тогда не приходило, что программу может делать кто-то кроме Ворошилова! Но Константин Эрнст убедил нас, что нужно попробовать, провести хотя бы еще одну серию. Стали судорожно искать ведущего и поняли, что в первую очередь думаем про низкий голос, максимально похожий на ворошиловский. Но как мог человек со стороны быстро «въехать» в тонкости ведения?! Владимир Яковлевич умер 10 марта, а игра должна была вый­ти уже в мае. Времени, чтобы ввести в курс дела постороннего человека, было не просто в обрез — его, считай, не было вовсе. Наверное, без большой подготовки мог справиться Козлов: он все-таки вел родственную передачу. Для меня же вести «Что? Где? Когда?» вообще не составляло труда: я вел все прогоны и мог встать ночью с кровати и произнести все нужные тексты с любого места. Но мой голос намного выше ворошиловского и, как мы дружно считали, сильно проигрывал ему в выразительности! Вызвали синхрониста, который переводил международные игры «Что? Где? Когда?». У него был очень красивый низкий голос — Ворошилов в свое время долго искал тембр, который бы звучал не хуже его собственного. Провели репетицию, где синхронист переводил меня с русского на русский — и поняли, что нужен другой вариант. В моей речи чувствовались радость и огорчение, отношение к игрокам, а синхронист говорил монотонно. Он же не знает, я дальше буду строчить или замолчу через секунду, и голосом ему играть некогда. И кто-то предложил обработать мой голос на компьютере — замаскировать и сделать пониже. Честно говоря, сегодня я не понимаю, чего мы так боялись. Но мы настолько исказили мой голос, что он звучал совершенно металлически. Я год или два назад пересматривал ту первую программу и ужаснулся — не дай Бог, ночью такой голос приснится! В мистификацию тогда вовлекли двоюродного брата Ворошилова, Юрия Борисовича. Он был заводной товарищ и с воодушевлением подключился к розыгрышу, но мне все равно было перед ним неудобно.

— Почему?

— Перед игрой он приезжал на «ягуаре» Ворошилова, в черном смокинге, стремительно проходил в дикторскую — но на этом эффектная часть его работы заканчивалась.

Следующие пять часов Юрий Борисович должен был сидеть в уголке на стульчике совершенно молча — и никуда не мог выйти. А пока знатоки и сотрудники устанавливали личность таинственного гостя, я в своих обычных джинсах и свитере занимался обычными делами, общался со знатоками — и забегал в дикторскую за пять минут до начала эфира. Операция разрабатывалась в обстановке строгой секретности, о ней даже часть съемочной группы не знала — и после первой программы никто из сотрудников и знатоков меня не вычислил. Только один непосвященный человек понял, что программу вел я, — мой папа. А когда я стал отнекиваться, сказал: «Да ладно, думаешь, я тебя не узнаю!» На второй программе правильная версия появилась у Друзя. Он сказал о своей догадке Козлову, а тому не удалось пустить Сашу по ложному следу. «Да, это Боря, — признался он, — только никому не говори!» И Саша по большому секрету сказал всего паре игроков… Так нашу страшную тайну потихоньку узнали уже многие. Но мы и не рассчитывали долго ее хранить. Когда весенняя серия закончилась, приняли решение продолжить игру без Ворошилова.

Помню, тогда я сразу уехал в отпуск и там сильно заболел. Лежал с температурой под сорок и в полубреду увидел сон: мы разговариваем с Ворошиловым, и он мне говорит, что поскольку у нас на игровом столе 12 секторов, они пересекаются под прямыми углами, и получаются сплошные кресты. Тогда я понял, что секторов должно быть 13, — а чем наполнить 13-й сектор, я уже потом придумал. Кстати, Владимир Яковлевич любил число 13. У меня в старой квартире был домашний телефон, в котором это число повторялось три раза, и он в шутку говорил, что хочет у меня купить телефонный номер.

— Его вообще сильно увлекали такие вещи — нумерология, астрология?

— Как я уже говорил, его в принципе очень интересовали люди, которые думали не так, как он, — а уж тут… Нас в 1990-е годы консультировал известный астролог Валерий Ледовских, он составлял гороскопы Владимиру Яковлевичу, Наталии Ивановне и другим сотрудникам, советовал, кого из знатоков лучше сажать за один игровой стол, каких артистов приглашать на «музыкальную паузу». Мы смотрели на Ледовских как на факира: он давал какие-то советы, и если ты им следовал, то получал нужный результат, хотя логической связи ты не видел. К тому же Валерий Александрович был очень обаятельным человеком и его было интересно слушать — только понять при этом было непросто. Что, например, означает «квадрат Солнца к Юпитеру»? А для него все было настолько очевидно, что он не мог подобрать слова. «Ну квадрат Солнца к Юпитеру, ты что, не знаешь?!» Как-то мы договорились, что я приеду к нему на работу в два часа дня. А Ледовских был очень необязательный, непунктуальный. Накануне созваниваемся: «Завтра в два?» — «Да, только позвони перед выездом». Я сижу в офисе, в половине второго ему звоню: «Я выезжаю?» А он: «Не могу говорить, позвони часа через два» — и сразу ­телефон отключил. Я обалдел: у меня весь остальной день распланирован. Через два часа перезваниваю, а он говорит: «Что ты хотел?» — «Мы должны были в два встретиться…» — «Ой, слушай, я сейчас не могу». — «Вообще-то мы вчера вечером договаривались». — «Ну хорошо, в пять мне позвони». Я позвонил в пять, договорились встретиться в половине седьмого, но я его еще минут сорок прождал у подъезда. Наконец он вышел. Сидим беседуем, и он говорит об одном знатоке: «Он ведет себя по типу Девы». Спрашиваю: «Это как?» — «Ну он зануда, как ты! Вот как ты мне сегодня названивал, названивал!»

— А лично вам он что советовал?

— Не баловаться астрологией. Он чувствовал, что меня в эту сферу тянет. Ведь астрология основана на математических вычислениях, которые нужно облекать в правильные, понятные слова. А мне и математика очень близка, и русский язык.



— Чаще человеку дается что-то одно…

— У моих мамы с папой так и было. Папа талантлив в точных науках, зато не помнит, что «жи-ши» с буквой «И» пишется: когда он писал маме письма, называл ее «милый чижЫк». А мама у меня по образованию преподаватель русского языка и литературы, но считает так: «50 процентов средств мы потратим на одно, 15 — на другое, 30 — на третье и 40 — на четвертое». — «Мама, у тебя уже 135 процентов получилось, а может быть только 100». — «А, да, действительно».

— А дети ваши чьи таланты унаследовали?

— Мой первый ребенок, Миша, унаследовал мои и дедушкины математические способности. Однако Ледовских всегда говорил, что Мише нужно спортивные культмассовые мероприятия вести. Мы, хоть и привыкли, что наш астролог обычно бывает прав, слушали его с недоумением: Мише прекрасно давались точные науки, когда он учился в школе. Они и сейчас ему хорошо даются, и он окончил в Эдинбурге университет. Стал экономистом. Но года полтора назад поставил на уши весь город — увлек всех игрой в «Что? Где? Когда?». Сын с огромным удовольствием организует игры: люди собираются по вторникам… Причем отвечать на вопросы ему, как и мне, не очень интересно — его привлекает оргпроцесс. Учась на первом курсе, он пытался создать русскоязычную футбольную команду, но не сложилось: многие прогуливали тренировки. А потом мы его познакомили с нашим заслуженным знатоком Оксаной Петрунько — она много лет живет в Эдинбурге и преподает в Мишкином университете, — и это его натолкнуло на новую идею. Сын вообще с ума сходит, когда есть коллектив, для которого он может придумать дело. Когда был маленьким, а бабушка приезжала на дачу и давала ему по шее за бардак, сын моментально организовывал остальных детей на уборку. Внешне Миша на меня не очень похож, а вот голос теперь один в один как у меня, и родственники перестали понимать, кто им звонит.

Старшая дочь, Саша, с детства была моей копией: фигура, руки, комплекция, лицо. Но лет в 15 она села на очень строгую диету, сильно похудела и стала копией своей мамы — моей первой жены, Инны! Мы с Инной смеемся, что она — это похудевший я. Характер у Сашки сильный, режиссерский. Она в семь лет пошла в театральную студию и ездила туда самостоятельно, хотя это было далеко от дома. А когда ей было лет 13-14, она после очередного итогового спектакля сказала, что больше туда не пойдет, потому что режиссер ничего не понимает в постановке. Сейчас она учится в Лондоне в университете, специализируется на медиа: делает сюжеты для радио и телевидения, пишет статьи. Хотя, так как хорошо рисует, первоначально пошла на рекламу. И вот это у нее точно не от меня. Я рисую как курица лапой, и хотя Ворошилов никогда не помогал мне с уроками, однажды перед Новым годом сделал за меня два рисунка, чтобы за них поставили пятерки. Но за кошку и елку, изображенные человеком, окончившим художественный институт, мне поставили четверки! Посчитали, что на пятерку я в принципе нарисовать не могу…

— Миша в Шотландии, Саша — в Англии. Они ездят друг к другу в гости или встречаются, только когда оба в Москве бывают?

— Когда у Миши была сложная ситуация, он жил у Саши в Лондоне. Но вообще их отношения похожи на догонялки с односторонним движением: Саша бегает за Мишей.

Она моложе на три года и все время тянется к старшему брату, жаждет общения, а он делает вид, что ее не замечает. Причем Миша с детства чудесно общался с младшими, играл с ними, но для Саши всегда делал исключение. Мы говорили, что Миша любит всех детей на свете, кроме Саши. Однако если Саше угрожала малейшая опасность, он моментально вставал на дыбы, кидался спасать. И сейчас так: Сашин молодой человек неправильно себя ­повел — Миша ­бросается раз­­­­би­раться. У сестры все хорошо и она хочет общаться просто так — «Саша, не трогай меня». С Сашей-младшей и с Варей — моими дочками от второго брака — он не так часто видится. Только если мы вместе едем отдыхать или он на час-другой заскакивает в гости, бывая в Москве. Но в эти редкие визиты уже через 15 минут одна висит у него на шее, вторая на руках, и он с ними прыгает и веселится.  



— Извините, а почему вы обеих дочек Сашами назвали?

— У меня с Сашами «страшная» история: обе бабушки Саши, прабабушка Саша, прадедушка Саша… И когда у нас с Инной родилась дочка, мы ее назвали в честь их всех.

Но Аня, моя вторая жена, тоже всегда мечтала назвать дочку Сашей. И я, разумеется, согласился. Сашка-младшая мне говорит: «Папа, я все понимаю, ты назвал Сашу-старшую в честь всей своей родни, а меня вы назвали Сашей, потому что мама хотела. Ты мне одно объясни. Почему, когда у вас родилась Варя, вы ее тоже Сашей не назвали?» (Улыбается.) Кстати, Варя — единственный мой ребенок, которого очень интересует «Что? Где? Когда?». Она с ясельного возраста пытает меня: «Папа, я хочу задать знатокам вопрос!» А я ей объясняю, что не могу задавать им вопрос, придуманный дочкой, — это нехорошо. Она раз сто возвращалась к этой теме. «Папа, а еще я придумала вот такой вопрос. Его можно задать?» — «Нет, никакой вопрос моего ребенка нельзя задать знатокам». И когда в прошлом году корреспондент приезжал снимать мою семью для программы «Сегодня вечером с Андреем Малаховым» и Варя добралась до камеры, она сказала: «У меня есть вопрос знатокам!» Задала какой-то свой вопрос, а Малахов за него зацепился. И сбылась мечта моего ребенка: у Андрея в студии сидел Нурали Латыпов, Друзь и куча других знатоков, и им задали вопрос Варвары Крюк из Москвы: «Откуда произошло слово «букет»?» Варя была страшно собой горда и перестала требовать от меня невозможного.

— Детей с собой на эфир берете?

— Нет, не пускаю. Давно им объяснил, что не могу на съемках отвлекаться. Предупредил: «Если вы готовы, что пройдете мимо, а я в вашу сторону даже не взгляну, то приходите. Но лучше не надо — мне нужно быть очень сосредоточенным». И они не особо рвутся. Только Варя переживает. Она знает сына Григория Гусельникова и видит, что тот иногда бывает в зале. После каждого такого случая меня ждут упреки: «Почему ты Саше разрешаешь там стоять, а мне нет?»

— Как вам 26 лет работается с мамой?

— С одной стороны, это тяжело. Но с другой — работа нам позволяет часто видеться. Только плохо, что производственные конфликты сказываются на взаимоотношениях, ведь не всегда удается четко разделить: вот здесь мы сотрудники, а здесь сын с мамой. Сейчас я больше стараюсь ее опекать, от всего ограждать, а раньше у нас отношения были жестче: когда я только пришел, Наталия Ивановна мне спуску не давала и если кому-то могла простить оплошность, то на меня тумаки сыпались. Потом мне в период становления было важно, чтобы все было строго по-моему — и точка. Но моя мама в детях больше всего ценит самостоятельность и сама же меня таким и вырастила.

---

Борис Крюк

Родился: 18 августа 1966 года в Москве

Семья: мать — Наталия Стеценко, гендиректор ТК «Игра-ТВ» (жена и соавтор Владимира Ворошилова, один из создателей игры «Что? Где? Когда?»); жена — Анна Антонюк, экономист; дети — Михаил (23 года), экономист, выпускник Эдинбургского университета, Александра (20 лет), студентка Лондонского университета искусств, Александра (14 лет), Варвара (10 лет)

Образование: окончил МГТУ (МВТУ) им. Баумана

Карьера: в 1989 году начал работать ассистентом режиссера у Владимира Ворошилова в программе «Что? Где? Когда?». Был ведущим и режиссером программы «Любовь с первого взгляда», режиссером программы «Брэйн ринг», в мае 2001 года стал ведущим, режиссером-постановщиком и генпродюсером программы «Что? Где? Когда?»