Ангелина Вовк: «Мы встретились глазами, и весь мир рухнул. Нить, связывающая меня с мужем, оборвалась»

— В моей жизни сбылось многое из того, о чем я мечтала. Взять хоть этот загородный дом: мы с моим первым мужем, Геночкой (известный в 1970-е годы диктор телевидения Геннадий Чертов. — Прим. «ТН»), хотели именно такой. Когда мы начали встречаться, я с бабушкой, мамой и отчимом жила под Внуково в поселке для офицерского состава: отчим, как и папа, не вернувшийся из полета в 1944 году, был летчиком. Наш деревянный дом, стоявший почти в лесу, безумно нравился и мне, и Гене. Но

его пришлось сдать государству, чтобы получить в Москве комнату в коммуналке. Мы с мужем часто его вспоминали и когда однажды приехали проведать, увидели, что дом снесли, а на его месте валяются куски бревен, обломки досок, камни. Было жалко, как живое существо… Я и мужа, и себя утешала: «Ничего, Геночка, мы построим новый дом, обнесем забором, посадим на участке сирень, жасмин, яблони, цветы всякие… И собака у нас будет, овчарка». Все сбылось, все я в жизнь воплотила: есть дом, а вокруг него сирень, жасмин, розы, пионы. В будке преданнейшая овчарка-полукровка, которую мы спасли несколько лет назад. Все, о чем мы мечтали с Геной, у меня есть — только рядом нет самого Гены. Скажи мне тогда кто-нибудь, что мечта сбудется с таким нюансом, я бы умерла. Я ведь его ужасно любила.

Это была любовь с первого взгляда. Амур выбрал для стрельбы не самое романтичное место — автобус. Он должен был везти нас, еще не успевших перезнакомиться первокурсников актерского факультета ГИТИСа, в колхоз на картошку. И когда в этот старый автобус зашел молодой человек, похожий на Жерара Филипа, мне мгновенно стало ясно: вот мужчина, с которым я хочу прожить всю

жизнь. Я его увидела и глазами, и сердцем — больше красоты меня поразили его интеллигентность и независимость. Не выношу притворства, не люблю угодливых людей породы «нашим, вашим за две копейки спляшем». Он был не из таких. Мне нравилось в нем все. Но я, ­разумеется, виду не подавала. А он очень быстро начал встречаться с другой девушкой с нашего курса. До сих пор помню, как ее звали — Клара Гильдыева. Всякий раз, когда я смотрела на него, в мое поле зрения попадала она — и мне нравились даже их отношения! Однажды ее оскорбили, и Гена как лев бросился на ее защиту. Я порадовалась: он не дает в обиду свою женщину.

— И вы не пытались взглядом или намеком показать ему, что есть и другие девушки, нуждавшиеся в защите?

— Нет, я ходила на свидания и принимала ухаживания других поклонников. Как в песне, «ах, кавалеров мне вполне хватает…». В меня влюблялись многие. Один болгарин, который учился с нами в институте, испытывал какое-то ненормальное чувство. Я не хотела с ним встречаться и не скрывала этого, но ему было так нужно хотя бы просто находиться рядом, что он пытался провожать меня на свидания! «Почему ты опять за мной идешь? Не ходи, не надо!» — «Нет, я пойду». Он брал меня измором, но я сдаваться и не думала. Оборону помогала держать бабушка. «Моя внучка не выйдет за тебя замуж: она никогда не уедет из России», — говорила она ему. Зато Гену, когда у нас наконец начался роман, бабушка приняла сразу. Сказала, что вот этот в мужья мне годится. Мы действительно были как единое целое — одно тело, одна душа, одно сознание.

В течение целого года Гена без устали спасал мне жизнь. Мы записывали «Голубой огонек», посвященный 8 Марта, — я его вела, это была вершина моей карьеры, и я разве что не летала от счастья. Вечером, ­объявив выступление венгерского певца, я присела за столик — а через минуту рухнула на пол, потеряв сознание. Температура поднялась до сорока одного градуса. Скорая помощь привезла меня в «Склиф» — и врач, который принимал, повел себя отвратительно. Он сказал: «Сейчас сделаем надрез в животе и посмотрим, есть ли внутреннее кровотечение. Если есть, делаем срочную операцию. Если нет, утром разбираемся, что случилось». Спрашиваю: «А надрез сделаете с наркозом?» — «Конечно, без наркоза». Говорю: «Я не выдержу». Он отвечает: «Ну, это ваши проблемы». Вынудил меня подписать записку, что я отказалась от срочной операции и в случае моей смерти никто не виноват. Гена растерялся: он не представлял, что делать в таких ситуациях. Меня оставили до утра в палате — фактически бросили умирать. Как выяснилось позже, у меня был перитонит и за ночь угроза жизни выросла в десятки раз. Утром мне сделали первую операцию. В последующие месяцы их было еще несколько, но, к счастью, уже не в «Склифе». В Институте Склифосовского почему-то наряду с прекрасными врачами много отборных зверюг было. Я лежала, как раздавленная лягушка, когда злобная медсестра потащила меня, почти умирающую, на рентген. Зима, мороз, в кабинете, где делают рентген, температура как на улице — но она положила меня прямо на холодную кушетку. Организм был дико ослаблен, так что у меня началась плевропневмония. Я лежала в реанимации, и там перенесла клиническую смерть — душа уже совсем было собралась покинуть бренную оболочку, но мама, сидевшая рядом, подняла крик на всю больницу. А новый реаниматолог оказался моим знакомым! Во времена студенчества он был влюблен в меня и звал замуж! Так любящие люди и не дали мне умчаться высоко в небо, оставили на земле. Потом подоспела помощь, организованная Валентиной Леонтьевой. Валентина Михайловна обратилась к руководителю Института имени Сеченова, академику Кузину, и он забрал меня в свое отделение «Искусственная почка», потому что мои собственные почки, да и другие внутренние органы, уже практически отказали. Я была худенькой, а за несколько месяцев потеряла 20 кг. Лежала не вставая шесть месяцев, и все мои силы уходили на то, чтобы съесть ложечку каши. Мечтала, что однажды смогу съесть кусок шашлыка, откусить яблоко, пройти своими ногами по снегу и окунуться в речке. Мама, ближайшая подруга и Гена были со мной днем и ночью. Сначала когда я лежала пластом, потом — когда заново училась передвигать ноги и самостоятельно держать ложку. С тех пор не устаю радоваться таким простым вещам, которые раньше казались мне само собой разумеющимися. В общем, мы с первым мужем прошли через большое испытание, и я всегда чувствовала его самоотверженную поддержку.

— Ну почему такие браки распадаются?

— Отчасти потому, что после перенесенных операций у меня уже не могло быть детей, но главным образом потому, что злые силы не дремлют. Приятельницы нашептывали: мол, ты повнимательнее за мужем присмотри, вон с той его знакомые видели в неурочное время в неположенном месте… Не то чтобы я сильно прислушивалась к словам и мнению окружающих, но на меня это действовало. Я и правда начала приглядываться, стала злиться, что-то выяснять. А он — давать все больше поводов

для подозрений. Наши безоблачные отношения стали меняться: то одно облако на солнце наползло, то другое — так наше небо и начало потихоньку затягивать, и уже не облака пошли, а тучи. Все приятельницы, нашептывавшие мне про Гену, оказались подругами в кавычках: у каждой из них были на него виды. Одна рассказывала сплетню про другую, другая про третью. И однажды что-то глубоко внутри у меня надломилось. Мы по-прежнему жили вместе, но Гена в моих глазах выглядел предателем. Была бы тогда такая мудрая, как сейчас, наверное, смогла бы взглянуть на происходящее со стороны. Но я была молода, очень любила и смотрела на ситуацию снизу вверх — как на гору Эверест. Так переживала, что боялась сойти с ума. А потом как-то приноровилась — и не к такому люди привыкают. Может, все бы и зарубцевалось и жили бы до сих пор вместе — в чем-то чужие, в чем-то родные, в чем-то любимые и любящие, в чем-то предавшие, две бывшие половинки одного целого. Но в 1980 году меня отправили в командировку в Чехо­словакию — и в моей жизни случилась еще одна любовь с первого взгляда.

— Я молча оделась и ушла в ночь — и больше к Гене не вернулась. С первым мужем — Геннадием (1966). Фото: Из личного архива Ангелины Вовк

— Где вас Амур подкараулил в Праге?

— Сначала он влет подстрелил моего будущего мужа Индржиха. Чехи выбирали в Москве диктора для съемок учебного фильма «Уроки русского языка» и остановились на мне. Выслали мою фотографию на киностудию «Баррандов», и Индржих, который работал там главным художником, увидев фото, сказал себе: «Лучше бы эта женщина не приезжала». Почувствовал, что мой приезд изменит его жизнь. Я на этих съемках тоже чувствовала, что кому-то нравлюсь, но никак не могла понять, кому же! Было стойкое ощущение: что-то очень важное для меня происходит, я окружена чьей-то любовью! Но чьей? За три дня до отъезда, готовясь к съемкам, я увидела какого-то мужчину, который пытался держаться невозмутимо, но все равно метался, как тигр в клетке. Мы встретились

глазами, и у меня весь мир рухнул, и нить, связывавшая меня с Геной, оборвалась. Индро был женат, но отношения с супругой у него были намного хуже, чем у меня с мужем, — об этом я узнала, уже улетев из Праги. А там мы общались, как хорошо расположенные друг к другу коллеги из разных стран. Вечером накануне моего отъезда мы собрались всей съемочной группой посидеть в ресторане. Индро присоединился к нам, а после ужина сказал: «Поехали, я тебе покажу королевский замок в Градчанах». Когда я села в машину, мне казалось, что она взорвется — так была наэлектризована. Я чувствовала, будто каждый атом, каждый микроб на руле и сиденьях, каждая электронная частица этой машины меня любит, обнимает и гладит. А мы молчали! Когда приехали к Градчанам, еле пришли в себя. У меня голова в прямом смысле шла кругом, но я ведь женщина и не буду бросаться на мужчину. И он не мог броситься на меня: происходило что-то очень глубокое и серьезное, что он боялся спугнуть резким движением. Мы молча любовались красотами, а потом он предложил: «Пойдем на Карлов мост». Это у них мост влюбленных. Мы шли по Карлову мосту, и вдруг начался дождь. Индржих накрыл меня своим плащом — и под этим плащом мы впервые поцеловались. Ночь, знаменитый мост, дождь, его плащ, наш поцелуй… Это была сказка!

— Сама природа вас подтолкнула к решительным действиям…

— Да, сказала: «Ну давайте, ребята, не теряйтесь! Я же все для вас сделала». Природа нас бы не поняла, если бы мы тогда не поцеловались. А утром я улетела из сказки в Москву, в реальную жизнь. Индржих при первой возможности прилетел ко мне. Он звонил, стоял под окнами моего дома, а я все не могла решиться уйти от Гены. Слишком уж твердая у меня была установка, что замуж надо выйти

раз и на всю жизнь. Но однажды, когда я вытирала тарелку, привезенную из Японии, Гена хотел взять ее у меня и поставить на место. Потянул на себя, а я ее почему-то не выпустила, и тарелка в наших руках раскололась ровно посередине. Я ничего не сказала мужу, но поняла, что это знак. Внутренне я привыкала к мысли, что между нами все точно кончено, но мы, хоть и отдалились друг от друга на сто световых лет, по-прежнему жили в одной квартире, и никаких решающих слов сказано не было. Но как-то Индро в очередной раз прилетел в Москву и позвонил мне. Было одиннадцать часов вечера, мы принимали гостей, а для меня этот звонок прозвучал как сигнал стартового пистолета. Я молча оделась и ушла в ночь — и больше к Гене не вернулась. Думаю, что для него это был удар ниже пояса, но я ничего не могла с собой поделать.

— Чехословакия считалась одной из самых развитых соцстран, и побывать там хотя бы разочек было невероятной удачей. К связям с иностранцами в СССР всегда относились крайне неодобрительно, могли и с работы уволить. Чего больше брак с иностранцем принес вам — радости, зависти, проблем на работе?

— Было все перечисленное. Глобальных проблем на работе, к счастью, не возникало, все-таки Чехословакия была социалистической страной, а на дворе стоял 1982 год. Но кое-какие неприятности случались. Однажды я нечаянно вышла из отпуска на день позже: когда возвращалась из Праги,

отменили рейс на самолет, и пришлось лететь на следующий день. Прихожу, а меня вызывает высокое руководство — сам Сергей Георгиевич Лапин, председатель Гос­телерадио. Спрашивает: «Почему вы опоздали на работу?» — «Знаете, отменили рейс, пришлось лететь позже». — «Напомните, вы заслуженная артистка России или…» — «России», — отвечаю. Он говорит: «А мне кажется, вы заслуженная артистка Чехословацкой Социалистической Республики. Вам, наверное, надо туда уехать». — «А я с этим не согласна». Но дальше разговора дело не пошло.

Конечно, было море счастливых моментов. Индро обожал заваливать меня подарками — ему нравилось видеть в моих глазах радость, поэтому он возил наряды чемоданами. Я с такой мужской щедростью никогда не сталкивалась. В первом браке я была главной добытчицей, но при этом должна была строго дать отчет, куда потратила деньги и какое платье хочу купить. А тут к моим ногам кидали горы прекрасной одежды — такое женщинам и сейчас приятно, а уж во времена тотального дефицита… Многие из этих чудесных нарядов вскоре носили наши дикторы: я их продавала, чтобы оплачивать телефонную связь с Чехословакией. Как Индржиху было необходимо видеть мою радость, так мне — слышать его голос. Поэтому я проговаривала с Прагой круглые суммы. Конечно, мне завидовали. Одна коллега даже открытым текстом говорила: «У тебя так все хорошо на работе, тебе ни в коем случае не нужно отсюда уезжать. Ну зачем тебе Индро? Отдай его мне!» Вторая моя коллега пыталась его

соблазнить. Честному, порядочному Индржиху это было не очень приятно. Ему вообще в Москве было непросто. Пойдем вместе в магазин, я его поставлю в одну очередь, а сама побегу посмотреть, что дают в других отделах. Возвращаюсь, а он опять последним стоит, объясняет: «Люди меня отодвигают — не буду же я с ними скандалить и драться». Человеку с его менталитетом и воспитанием жить у нас было бы тяжело. Он сразу сказал: «В Москву ни за что не перееду». И все ждал, когда же я решусь на переезд в Прагу. Я обещала, тянула, а сама думала: «Мама болеет, и семье брата надо помогать, и племянников на ноги ставить. Я же главный добытчик, защитник — мне страшно их бросать!»

К тому же для меня в Праге тоже не все было гладко: чехи не могли простить нам весну 1968 года, когда в Прагу вошли советские танки. Я это чувствовала, хотя друзья и знакомые Индро лично ко мне относились хорошо. Я выучила чешский: у меня бабушка полька, так что я умела говорить и читать по-польски, а эти языки похожи. Но моего знания чешского хватало максимум на час беседы — я за это время очень уставала. И что мне было делать, пока Индро работает? Ходить по магазинам и по гостям?

Мне такая праздная жизнь казалась дикостью.

Но Индро пытался заманить меня к себе на постоянное жительство всеми возможными способами. Он не только художник, но и архитектор, поэтому купил и перестроил для нас прекрасный старый дом. Многое он делал своими руками. Несмотря на проблемы с поясницей, возил тачки с песком. Он возит

песок, а я-то знаю, что ему больно. Прошу: «Давай помогу, у меня ничего не болит». — «У нас это не принято. Иди и занимайся своими делами». А какие у меня там могли быть дела? Мелочи. Он купил этот особняк, ­предусмотрев абсолютно все: дом стоял в огромном саду, а в глубине этого сада была маленькая часовенка. Рядом находился аэропорт, а поскольку мой отец был летчиком, для меня самолеты всегда были просто священны. Индржих говорил: «Ты будешь здесь растить прекрасные цветы, молиться и смотреть на самолеты». Третий этаж дома в Праге он сделал специально для меня. Я ему сказала, что хочу не ванну, а душ. И мой «скупой» рыцарь, скрипя зубами, поставил мне душ, хотя с душем расход воды больше. В моей огромной комнате он во всю стену нарисовал старинную Москву — мол, все для тебя, любимая, ты и в Праге будешь как дома.

Благодаря программе «Песня года» Ангелина Вовк попала в Книгу рекордов Гиннесса. С Евгением Меньшовым и Аллой Пугачевой. Фото: PersonaStars

В конце 1980-х — начале 1990-х, когда Советский Союз разваливался и не было ясно, к чему это приведет, он уже умолял меня: бросай все и приезжай! Но ведь чем напряженнее ситуация, тем больше я отвечаю за своих родных. И не только это… Я глубоко вросла корнями в нашу землю, я ее люб­лю. Но и мужа я очень люблю! Я понимала, что эта история не может тянуться вечно и надо принять решение. И наверное, правильнее уехать к Индржиху. Когда в очередной раз ночью думала об этом и плакала,

вместо того чтобы спать, то провалилась в какое-то забытье — и увидела лик Христа. Он наклонился надо мной и спросил: «Тебе действительно это надо?» И я поняла, что не смогу уехать в Прагу. А через несколько дней, когда позвонила Индро, почувствовала, что муж как-то странно и уклончиво со мной разговаривает. Я поняла, что у него появилась другая женщина. Было безумно больно, но я всегда помнила, что той ночью я уже сделала выбор сама. Я видела его избранницу на фото, она приятная женщина, чешка из Австрии, художник.

Пару лет назад я проведала наш пражский дом. Подошла к нему и заплакала: он стоял такой красивый и такой сиротливый, пустой. В саду созрели огромные яблоки, которые никто не собирал. То ли Индро продал его, то ли не захотел в нем жить с кем-то еще. Если бы было много денег, я бы его обязательно купила — это же такая эпоха моей жизни!

— Вы не общались после развода?

— Почти нет. И я не могу этого понять. Индро знал, что у меня все очень непросто стало на работе, что я в панике — и у него даже не шевельнулось ничего. Выкарабкивайся как хочешь. А ведь когда у меня дела шли хорошо, я ему помогала. Если бы ему или Гене сейчас понадобилась помощь, я бы все на свете сделала! Потому что какой-то ­частью души я люблю и одного и другого, но без ­сексуального притяжения. У меня ощущение, что мужчины называют любовью сильное вожделение. Есть оно — есть любовь, схлынуло — кончилась любовь. А ведь это только приложение к любви. Ну как же они этого не понимают? Почему не чувствуют? Но я все равно вспоминаю обоих с добром и с радостью. Представляю, как бы Индро схватился за голову, увидев мой корявый домик.

— Симпатичный и уютный дом, зря вы на него наговариваете!

— У архитекторов другие представления о прекрасном, а тут все действительно непрофессионально сделано. Ну уж как получилось. Но мне мой дом тоже люб и дорог — в нем, как говорит моя духовная сестра Светлана, каждый гвоздь полит моей кровью. Тяжело он мне достался. Я занялась строительством в начале 1990-х: мама тогда перенесла инсульт, и ей надо было жить за городом. Домик сначала был поскромнее, уже потом я пристроила ванную комнату и кухню, чтобы мама могла и зимой себя комфортно чувствовать. Сейчас хочу крышу перекрыть и сделать вместо холодной веранды зимний сад.

А ведь строительство могло даться мне и гораздо меньшей кровью. Знаете, как я получила этот участок? Вела программу, куда приходил один большой московский начальник. И как-то он меня спросил: «У вас есть дача?» Говорю: «Нет, никак очередь не доходит». — «Приезжайте ко мне, мы найдем вам место». Приехала, он открыл карту Подмосковья: «Выбирайте». Я сразу: «Круглое озеро под Лобней». Он удивился: «А Рублевка?» — «Нет, — отвечаю, — Круглое озеро. У меня в Лобне семья брата живет, племянники любимые». Сейчас я думаю: Боже, поступила как дура! Могла бы взять землю на Рублевке, продать потом за бешеные деньги, купить участок здесь, а на оставшуюся круглую сумму особняк отгрохать. Мне одна женщина сказала: «Вы сами отворачиваетесь от своего счастья». И правда же… А как я в Англию к принцу Чарльзу не поехала!

— Боже, как?!

— В самом конце 1970-х стали поступать просьбы английских журналистов об интервью со мной. Но кто бы тогда мне разрешил давать ин­тервью английским журналам? Мне передавали вопросы, на которые я отвечала, отвечала… И однажды завотделом сказал: «Ангелина, завтра утром надо встретиться с господами из Англии». Но я не пошла: накануне были тяжелые съемки, которые поздно закончились, и я себя скверно чувствовала. Тогда пригласили не одну меня, а еще кого-то из наших дам, и так как я не пришла, поехала другая сотрудница. Завотделом страшно на меня рассердился. А потом я встретила одного сведущего человека, имевшего отношение к спецслужбам, который сказал, что я очень понравилась принцу Чарльзу (он, кстати, тогда еще не был женат на Диане) и его маме.

— Самой королеве-матери? Да вы при таком раскладе могли стать принцессой Ангелиной!

— Я была бы больше чем принцесса: я бы вела на две страны программу «Спокойной ночи, русские и английские малыши!».

— Один сведущий человек, имевший отношение к спецслужбам, сказал, что я очень понравилась принцу Чарльзу (он, кстати, тогда еще не был женат на Диане) и его маме. Фото: Арсен Меметов

— Ой, я как бывший малыш говорю вам большое спасибо за передачу!

— Да, ко мне до сих пор многие подходят и благодарят за нее. Особенно забавно, когда это делают солидные мужчины, которые выглядят как мои ровесники. И мне самой есть за что благодарить «Спокойной ночи, малыши!», и программе есть за что сказать спасибо мне. Ведь в начале 1990-х годов, когда в стране был полный хаос, ее хотели закрыть. Но я нашла банкиров, которые выделили на нее деньги. Дела в «Спокойной ночи, малыши!» пошли на лад: отремонтировали студию, заказали новые декорации, люди начали получать зарплату… Только меня вести программу не позвали. А когда спросила у одного редактора почему, мне ответили: «Будешь платить — будешь вести». Обидно было такое услышать, я-то все сделала, как говорится, «бэзвозмэздно, то есть даром». Но что поделаешь: такие времена, такие нравы и правила игры. ­Да и с моей любимой «Песней года» в те годы была похожая ситуация. Ее закрыли, но я договорилась с руководством «Газпрома», чтобы на нее выделили деньги. Мне дали 50 млн рублей — в начале 1990-х это была астрономическая сумма! Я передала ее людям, которые, как мне казалось, могли сделать прекрасную обновленную версию программы — снова не взяла себе ни копейки, и опять меня мягко, но настойчиво отстранили от ее ведения. Было больно и неприятно — я ведь себя без «Песни года» уже не представляла, вела ее так долго, что даже попала в Книгу рекордов Гиннесса, — 35 лет! Я не знала, получится ли у меня не в самом юном возрасте найти новую работу. Но старалась не обижаться, молилась — и стали появляться новые проекты. Моя духовная сестра Света сказала, что я буду работать до 85 лет. Ну не знаю, наверное, до восьмидесяти пяти — многовато. Но до восьмидесяти-то можно!

---

Ангелина Вовк

Родилась: 16 сентября 1942 года в г. Тулун (Иркутская обл.)

Семья: племянник — Кирилл, инженер; его жена — Юлия, инженер; крестница — Наталья, дирижер (живет в Берлине); внучатые племянницы — Ангелина (13 лет), Анна (11 лет)

Образование: в 1965 году окончила актерский факультет ГИТИСа

Карьера: вела программы «Будильник», «Спокойной ночи, малыши!», «Утренняя почта», «Голубой огонек», «Песня года» и др. В 2012 году участвовала в проекте «Танцы со звездами» на канале Россия. На Первом канале с 2012 по 2014 год вела вместе с Геннадием Малаховым программу «Доброго здоровьица!», сейчас ведет программы «В наше время» и «Дело ваше». Организовала детский фестиваль «Песенка года», который с 2000 года проводится во Всероссийском детском центре «Орленок». Народная артистка РФ