Анастасия Заворотнюк: «Петя терпеливо боролся с моей фобией»

— Первые шесть сезонов сериала снимались два года в режиме нон-стоп, практически круглыми сутками. Смена начиналась каждый день ровно в 07:15, а вот команда «Стоп! Снято!» звучала в разное время, иногда далеко за полночь. Как зомби я добиралась до дома и мгновенно засыпала. А утром все повторялось сначала. Серии шли в эфир как горячие пирожки, с пылу с жару, и то, что происходило за стенами студии, казалось далеким от меня. Поэтому я не сразу оценила масштаб надвигающегося бедствия. Помню свою радость от того, что наконец повезло, что заметили в профессии, дали раскрыться — ведь об этом мечтает каждая актриса. Я с детства бредила сценой, ликовала, когда поступила в Школу-студию МХАТ, а затем — в труппу «Табакерки». С годами, правда, все чаще задумывалась о быстротечности времени и даже загадала: если до 30 лет не дож­дусь какой-то знаковой,

важной роли в кино, уйду из профессии, раз не судьба. Чем займусь, не думала: у меня была семья, дети, поэтому, скорее всего, посвятила бы себя их воспитанию (у Насти их двое — 18-летняя Анна и 14-летний Майкл. — Прим. «ТН»).

Когда меня утвердили на роль няни Вики, мне показалось, будто кто-то свыше схватил меня за руку и втолк­нул в последний вагон уходящего поезда. Начались съемки, и пусть я сильно уставала, но в профессиональном плане однозначно росла.

Так случилось, что «Няня» совпала с переменами в личной жизни. (Настя, прожив десять лет с отцом своих детей, развелась. — Прим. «ТН»). Конечно, мне очень не хотелось выносить семейные проблемы на суд публики, но и скрыть их не представлялось возможным. Это сейчас бульварная пресса поутихла. Или просто люди стали интеллигентнее — теперь романы и разводы артистов не вызывают такого болезненного шума. Ведь все семьи похожи, никому не удается жить идеально гладко, без перипетий, конфликтов, ссор. Мы обычные люди, только нас показывают по телевизору. Но десять лет назад все было иначе, и когда информация о не­урядицах с мужем просочилась в прессу, начался кошмар. Обо мне судачили все кому не лень. Каждый день в желтых газетах выходила новая статья с очередной нелепицей. Много позже мне рассказали, как в одном бульварном издании в десять утра начиналась ежедневная планерка по Заворотнюк. Так называемые журналисты садились за стол и фантазировали…

Телефон разрывался — звонили с радиостанций, с телевидения с вопросами: «А правда ли, что…» За мной по пятам ходили и ездили какие-то люди. В то время я жила в доме, где особой охраны, кроме консьержки, не было. И у меня под дверью сидели папарацци. Дошло до того, что я перестала водить Майкла в садик, с ним занимались мои родители, а вот с Анечкой оказалось сложнее — она была школьницей. Однажды директор школы вызвал ее к себе в кабинет и сказал: «Передай маме, что так нельзя. Она неправильно себя ведет». Аня не растерялась, попросила его не вмешиваться в частную жизнь семьи. Я не стала заходить в школу и «благодарить» этого чудесного педагога, а перевела дочь

в другую, но осадок остался. Выяснилось, что я совершенно не готова к обрушившимся на меня испытаниям. И не только я. Растерялись мои родители, люди мудрые, знающие мир кино не понаслышке — папа в то время работал на телевидении в программе Бориса Ноткина. При том что они доверяли мне абсолютно, все же иногда с волнением спрашивали: «Настя, мы тут прочли… Но это же неправда, да?» — «Конечно, это ложь». — «Ну хорошо, ты не волнуйся. Мы на всякий случай спросили».­ Я чуть не плакала, потому что если даже самые любимые и близкие допускали мысль «а вдруг?», то что же говорить о других? А если завтра скажут: «Заворотнюк кого-то убила», все поверят?! Помню, зашла вечером к нашим милым интеллигентнейшим соседям. В углу в коридоре — стопочка газет с моими фотографиями. Я спрашиваю: «Неужели читаете?» — «Настенька, мы понимаем, что это — полный бред. Но читаем про тебя все, что выходит».

Плюс в этой ситуации был один: наша семья, и до этого очень дружная, стала единым кулачком. Правда, именно тогда, из-за постоянного стресса, сильных переживаний за меня, папа тяжело заболел. Девять лет мы боролись, но болезнь победила…

— Родители всегда были на вашей стороне?

— Конечно, когда вокруг их дочери развернулись военные действия, где им еще быть? Только рядом. Наши жизни слились воедино. Не было такого, что мне приходилось о чем-то их просить. Пусть у нас и не было времени на долгие задушевные разговоры, но я ощущала их ежесекундную поддержку. То, что при вечно занятой маме мои дети выросли умницами, — заслуга родителей. Папа был ходячей энциклопедией, эрудированным, начитанным, ему было чем поделиться с внуками. Когда стало известно о папиной болезни, я поняла, что надо действовать решительно, иначе мы все сойдем с ума.

Перед его отъездом на лечение я собрала всю семью и сказала: «С этой минуты предлагаю запретить любое обсуждение негативных новостей про меня. А также попросить друзей и знакомых, приняв во внимание обстоятельства нашей жизни, не звонить больше с вопросами — правду или неправду говорят недоброжелатели. Иначе мы не выживем». В тот день я придумала такой психологический ход. Пусть в нашей семье существует еще один персонаж — мультипликационный, похожий на меня, откликающийся на имя Настя, но не имеющий ко мне никакого отношения. Она попадает в разные передряги, за которыми с увлечением следит страна. А мы этот мультфильм смотреть не станем. И знаете, этот нехитрый прием сработал, мы все будто со стороны стали наблюдать за происходящим. Сплетни и небылицы я больше не воспринимала. Читала, просто чтобы быть в курсе, но они уже не ранили.

— Всем вашим родным пришлось несладко. Но, наверное, тяжелее всего приходилось детям? Неокрепшей детской психике нападки на маму трудно пережить.

— Все мое свободное время принадлежало им, и когда я бывала дома, держала их в своих объятиях. И они понимали, что у нас все хорошо, мы любим друг друга. Благодаря тому, что с нами происходило, дети научились самостоятельно, с чувством собственного достоинства отстаивать честь семьи.

— Как бы там ни было, но можно сказать, вы легко отделались! Не угодили в клинику неврозов, не заработали депрессию…

— Еще чуть-чуть — и это могло бы со мной случиться. Несколько лет подряд мое имя не сходило с первых полос таблоидов, и вот, когда уже начался наш роман с Петей, случился нервный срыв. Как-то ночью он встретил меня в аэропорту и повез домой. И вдруг я заметила, что по почти пустой дороге за нами следует пара машин. Не обгоняют, не догоняют. Началась паника, я никак не могла сконцентрироваться на раз­говоре с Петей, напряженно вглядывалась в зеркало заднего вида, сердце так сильно стучало, что казалось, выпрыгнет из груди. Спустя пару дней мы договорились с приятельницей пообедать в одном ресторане в центре Москвы. Сидим за столиком у большого окна, мимо по улице

идут люди. И внезапно мелькает мысль: «Да они меня видят! А что при этом думают обо мне?»

Из ступора вывел голос приятельницы: «Настя, что с тобой? Ты сама не своя!»

Чтобы прийти в себя, мне пришлось быстро попрощаться и уехать. Но с того дня началась паранойя. Мне везде мерещились соглядатаи. Приходила на мероприятия, оставалась ровно столько, сколько требовалось, и ни секундой больше. Я даже сок боялась пригубить в публичном месте. Опасалась, что напишут: «Заворотнюк весь вечер выпивала».

— А как вы снимали напряжение? Ходили к психологу, срывались на ком-то?

— Я кричу исключительно в кино. (Смеется.) Нет, для меня любое повышение голоса, скандалы — это что-то запредельное. В родительском доме всегда бурлили эмоции, но только радостные и позитивные. По природе я оптимистичный человек. И даже тарелку в пылу ссоры не могу об пол разбить.

Обратиться за помощью к психологу тоже для меня не вариант. Откуда взяться уверенности, что профессиональная порядочность доминирует над склонностью посплетничать? Тогда мне очень помог Петя. Терпеливо боролся с моей фобией. Мы стали ходить в кино вместе с детьми — вчетвером как-то легче. Первое время я держалась за них, чтобы унять внутреннюю дрожь. Мы с Петей занялись дайвингом, для того чтобы выбить клин клином. В детстве я чуть не утонула, поэтому любое погружение под воду — сильнейший стресс. Когда первый раз над моей головой проплыла небольшая акула, я запаниковала. Хорошо, что рядом был Петя, держал за руку.

— Настя, почти для каждого человека его мама — это крепкий тыл и надежная опора. Вам ведь самой недавно тоже пришлось встать на защиту дочери. Вы рассказывали «ТН», что когда Ане приписали появившиеся в Интернете фотографии полуобнаженной девушки, ваша дочь среагировала на это очень остро.

— То, что фотографии не ее, поняла сразу, уж я-то свою дочь знаю! Но для меня полной неожиданностью стала ее бурная реакция. Мне казалось, что после случившегося со мной она не должна была вообще реагировать. Ан нет, когда что-то происходит непосредственно с тобой, хранить буддийское спокойствие невозможно. Когда-то Аня как мантру повторяла мне: «Мама, не нервничай, все хорошо, к нам это никакого отношения не имеет!» И вот когда глупейшие обвинения коснулись дочери, мне пришлось те слова повторить ей. Я говорила: «Анечка, выдохни, это никакого отношения к нам

не имеет. А отвечать бессмысленно. Если ввязаться в диалог, он не закончится никогда, так и будешь оправдываться и судиться». Спасибо желтым газетам, что ничего хуже, чем чужие фотографии, Ане не приписали.

Но нет худа без добра: благодаря такому негативному опыту наши отношения с детьми стали в том числе и дружескими. Я, конечно, по-прежнему в первую очередь мама, и к моему мнению они прислушиваются, но по мере их взросления становлюсь им другом. Им все меньше нужны мои наставления. Майклу всего 14 лет, но ростом он под 190 см, в моей защите, как мне кажется, совсем не нуждается. Хотя кто знает, просто пока не было прецедентов…

— Ну теперь-то в вашей жизни вроде все спокойно? Хотя вас с Петром регулярно разводят и приписывают беременности, ничего особо страшного не сочиняют.

— Скажу откровенно, после того, что мне пришлось пережить, меня сложно вывести из себя. Это все равно что всю жизнь проплавать с акулами, а потом поселиться в аквариуме с рыбками для пилинга.

— Вы рассказываете о Пете как о человеке, который вытащил вас из действительно тяжелого состояния. Значит, вы считаете, что мужу можно доверять безоглядно? Но ведь никто не гарантирует вечную любовь. И мужчина может проявить неделикатность. В вашей жизни это все уже было.

— Я считаю, что любить нужно только с открытым сердцем. То, что нас не убивает, делает сильнее. Страхов, которые мучили меня раньше, больше нет, но отголоски остались. И все же я по-прежнему

веселый и позитивный человек, жизнь мне кажется удивительной и прекрасной.

— Насколько ваша популярность вас изменила? Вы скучаете по той 25-летней Насте, которая играла в «Табакерке» и мечтала о чем-то грандиозном в своей жизни?

— Я не грущу по той Насте, хотя изменения произошли масштабные. Глупо оставаться открытым солнечным зайчиком. Я уже не та, какой была раньше — душа нараспашку. Теперь, чтобы добраться до моей сути, надо пройти три ряда секьюрити. (Смеется.)

Со временем глобальные страхи ­ушли, я перестала вздрагивать, когда подходит незнакомый человек, не боюсь публичных мест. Хотя по-прежнему никогда не стою с бокалом в руках и контролирую мимику, чтобы не дать возможности папарацци заработать на «удачном» кадре. (Смеется.) Раньше на съемочной площадке я отгораживалась от общения. Как только звучало «Стоп! Снято!», уходила в гримерку — я в домике! И не потому, что не хотела общаться с коллегами. Просто от свалившихся переживаний совсем не было сил разговаривать, кого-то слушать, одиночество было необходимо, чтобы

сконцентрироваться, накопить энергию. Спасибо всем тем, кто относился с пониманием. Теперь все иначе. Когда снимали фильм «Мамы 3» (он выйдет в прокат накануне Нового года), мы с коллегами хулиганили на съемочной площадке по-страшному! Съемки проходили в Прибалтике — в Риге и в Цесисе, таком небольшом очаровательном городке, правда, в основном ночью. Подобралась великолепная компания: Тимур Родригез, Гарик Харламов, Анд­рей ­Ургант, Мария Семкина и прекраснейшая Ольга Волкова — кладезь баек. Мы хохотали все как сумасшедшие, когда она что-то принималась рассказывать. И мне совсем не хотелось уединяться! (Смеется.)