Анастасия Голуб: «Мама приучила меня радоваться мелочам»

— Когда раздался телефон­­ный звонок, я шла из Большого театра с творческого вечера Илзе Лиепы. Там встретила знакомых и общалась, общалась… Со многими увиделась впервые после ухода мамы — я же ни на какие светские мероприятия не ходила. Сидя в окружении людей искусства, в прекрасном зале, я вдруг подумала: «Боже мой, неужели никогда больше не увижу маму на сцене?» Ведь все время рисуешь разные сценарии: она уехала на гастроли, она на съемках, она встречается с подругами… А потом вдруг резко осознаешь: ее нет ни на гастролях, ни на съемках, ни у подруги — ее нет нигде. И не будет никогда. И на сцене тоже! В тот вечер, выйдя из Большого, я побрела в сторону Театра Наций, где была припаркована машина, и начала мысленно разговаривать с мамой: «Мам, как же так? Милая моя, где та радость, которая все эти годы была в моей жизни? Ты мне всегда давала такой заряд эмоций, ощущений. А теперь не понимаю, что в жизни происходит: ничего меня не радует…» Я вообще человек, умеющий талантливо погрустить. Мама всегда вытягивала меня из этого состояния, если я в нем засиживалась. А лишившись ее… Конечно, надо было вытаскивать себя из депрессии, стараться как-то жить. Можно напитываться искусством — есть же выставки, кино, книги. Но раньше мне приносили радость не столько картины и романы сами по себе, сколько обсуждение, обмен впечатлениями с мамой. И вдруг в мои раздумья вторгается звонок — высвечивается имя маминой подруги. Я ей сразу сказала: «Пожалуйста, если случилось что-то плохое, не говори мне — я могу не выдержать». Она: «Не бойся! С тобой хочет поговорить продюсер прог­­­­раммы «Девчата». Я заявила, что ни на какую передачу не пойду и ни о чем рассказывать не буду. Она говорит: «Нет, не в качестве гостя, а в качестве соведущей». Знаете, после этих слов я как начала танцевать прямо в Петровском переулке! Я крутилась, вертелась и кричала: «Мама, спасибо, спасибо, спасибо! Ты меня услышала!!!» Я получила ответ на свой вопрос и подтвердила свое предположение, что она наблюдает за мной. Я уже, видимо, погрузилась в такое жуткое депрессивное состояние, что она решила: «Не позволю! Сейчас я так изменю ситуацию, что она тебя обрадует».

Мамина подруга позвонила в середине декабря. А еще летом мама говорила, что хочет придумать передачу на радио, где бы мы с ней вдвоем обсуждали какие-то темы. Она сказала, это должно получиться, потому что у нас с ней стопроцентный контакт.

Мы и правда были очень созвучны, схожи в мироощущении, в интуиции — в какую сторону идти, куда развиваться, чем интересоваться. И в этом смысле нам вместе было абсолютно в кайф. Когда она предложила делать передачу на радио, я сказала, что, если получится, буду просто счастлива. Она пообещала: «Вот начнется сезон, и я поговорю». Конечно, «Девчата» не радио, а телевидение. Помню, когда вышли первые выпуски, я спросила: «Мам, а что для тебя эта передача?» Она ответила: «Знаешь, в театр у нас ходит не самая большая часть населения страны, а телевизор смотрят все. И я понимаю, что через экран могу передать тепло нашим женщинам. Они, бедняжки, тащат на себе миллион всяких проблем, я их понимаю и жалею. И могу сказать что-то, что их обогреет…» В маме было столько энергии, сколько невозможно даже себе представить! И она мне всегда повторяла, что если удается донести до кого-то хоть каплю хорошего, — это уже счастье. Что надо перебарывать раздражение, перешагивать через беды и все равно оставаться отзывчивой, способной делиться.  А телевизор усиливает твои эмоции, как мощный динамик усиливает громкость голоса… Когда не стало мамы, меня так крутануло! Как тут можно не обозлиться на жизнь, как относиться к этому миру, если в машину, в которой едет твоя мама, врезается другой автомобиль? Она не болела, не говорила, что устала от жизни. Наоборот, она любила эту жизнь и была счастлива! Мы с ней жили в общем мире, в котором обеим было очень хорошо. Вот как после произошедшего не замкнуться и не возненавидеть всех? Когда мне сказали про «Девчат», я будто услышала мамины слова: «Не смей сейчас закрываться».

В нашей семье по женской линии заложено, что мы можем приносить людям радость и можем себя сгубить, если откажемся от компаний, смешливости, заинтересованности в жизни, желания помогать людям. Я это себе напомнила, собрала волю в кулак и пообещала: «Буду бороться с эмоциями, которые тащат меня вниз и разъедают душу, и докажу, что мамино отношение к жизни самое правильное».

— Вы говорите, что у вас все женщины в роду похожи. Застали свою прабабушку Анастасию, в честь которой вас мама назвала?

— Да! Помню, как мы с ней резались в карты, когда мне было лет пять. Прабабушка Настя клала десятку червей, и я ее била бубновым валетом. Прабабушка всплескивала руками: «Как ты здорово играешь! Победила!» Или говорила: «Кон взяла!» И я догадывалась, что снова выиграла. Я всегда побеждала и поэтому обожала с ней играть. А прапрабабушку Пелагею, крестьянку из Тульской губернии, знаю только по рассказам. Мы все похожи. Сильные женщины, которые все могут — приготовить, построить, сделать, принять ре­­шение. Моя бабушка Людмила Сер­­ге­­евна Голуб играла в Театре имени Гоголя и была замечательной актрисой. Прабабушка Настя жила в деревне и была главной заводилой — у нее все собирались, а она пела частушки. Бабушке, маме и мне передались по наследству ее присказки. У нас есть несколько любимых: «зря не плюнем: не на стол — так в чашку», «от осинки не родятся апельсинки», «колеса есть, а ехать не на чем». Прабабушка не получила никакого образования, она даже школу не оканчивала, но в разговоре у нее каждое «лыко в строку». В секунду могла ответить поговоркой или частушкой.

Они все потрясающе готовили, пекли пироги и кулебяки. Причем никогда не пользовались кухонными приборами для измерения — ложкой, стаканом… У всех есть понятие «щепотка», а у нас было еще одно — «сып». Берешь рукой муку, зажимаешь в кулаке, а потом высыпаешь в тесто — это один «сып». Мама скажет: «Сып, сып» — значит, надо два раза взять и высыпать. Она обожала блюда, которые готовятся быстро, могла за 10-15 минут состряпать сразу несколько и красиво подать их на стол. Потому что в семье все не просто любили поесть, а поесть за красиво накрытым столом. Маме, как и мне, нравились большие блюда, большие тарелки, красивые бокалы, сервировка. У нас никто не перехватывал кусок, стоя или не выложив из формочки. В обязательном порядке доставалось блюдо, на которое все перекладывалось. Мама была абсолютно фееричной на кухне.

Мама меня и танцевать научила. Она была удивительно пластична и гармонична, и я всю жизнь наблюдала за ее танцевальными импровизациями. И в итоге, хотя ни в каких соответствующих кружках не занималась, я действительно умею танцевать. Может, двигаюсь не виртуозно, но очень зажигательно. Могу весь ночной клуб поднять — даже тех, кто не выходит на танцпол, завести! Мамина школа.

— Марину Григорьевну растили в строгости. Но она сама, как кажется, с ее кипучей энергией, озорством и любовью к вам всю вашу жизнь могла превратить в «праздник непослушания»…

— Хотя мама меня любила абсолютно и безоговорочно, она могла быть и строгой, могла резко прервать, прикрикнуть. В детстве я была страшной растеряшей: все время теряла бантики, резинки для волос. Не знаю, почему мир не завален моими резиночками, — я же их потеряла тысячи! Посеяла сотни варежек — умудрялась делать это, даже когда варежки пришивали к длинной резинке и пропускали через рукава шубки. Не понимаю: как так у меня получалось? Мы жили без излишеств, а я каждый день с потерей. Когда ела, заляпывалась с головы до ног, устраивала дикий кавардак в своем шкафчике — и получала за это по полной программе. Хоть и не сразу, но мне все-таки смогли внушить, что надо быть аккуратной.

— А бабушка воспитывала вас мягче, чем когда-то вашу маму?

— В детстве она меня главным образом и воспитывала:  мама была в бесконечных разъездах или пропадала в театре, и я все время переселялась с одного этажа на другой. У нас тогда на Коломенской в одном подъезде были две квартиры: у бабушки с дедушкой — на 14-м этаже, а у нас с мамой — на 15-м. Меня рано начали оставлять дома одну и приучать к самостоятельности. Бабушка всегда давала задание: убрать комнату или помыть пол на кухне, прочитать определенное количество страниц в книге, сделать еще что-то. Пока все пункты плана выполнишь, на поиски спрятанных конфет меньше часа останется. Хотя конфеты, конечно, я все же находила. (Смеется.) Помню, как бабушка постоянно повторяла фразу: «Настя, воля!» «Вымой посуду». — «Бабушка, не хочу» — «Настя, воля!» И сейчас на работе, когда кажется, что уже совсем нет сил, я говорю себе: «Настя, воля!» Слова «надо» никогда в семье не звучало — только «воля».

Бабушка хотела, чтобы я выросла самостоятельной в быту, а мама — чтобы научилась быстро принимать решения. Сама она делала это молниеносно — судьба заставила. Поскольку у нее были сложные отношения с мамой, то совета просить было не у кого. А дедушка всегда защищал бабушку, говорил: «Решай сама». Меня мама рожала, когда уже развелась с моим отцом. Ну и далее, как говорится, по списку…

— Получается, вы педагогическая удача обеих. Самостоятельная, умеющая принимать решения… Вам же всего 27 лет, а продюсерскую компанию открыли, когда еще 25 не было…

— Да, решения я принимаю моментально и автоматически. И довольно рано, на втором курсе, стала жить самостоятельно: мама перебралась за город, а я осталась в Москве. Пошла работать в 17 лет, а с 19 пахала как проклятая. Всегда была завалена работой, плакала, что из-за проектов света белого не вижу и в моей жизни ничего нет, кроме работы. Но продолжала вкалывать без выходных, до ночи, все время отвечала по телефону: «Мама, не могу разговаривать — у меня завал». И так нон-стоп, по пять проектов в один месяц. Мама переживала, что я живу в таком режиме, а с другой стороны, понимала, что в нашем мире иначе ничего добиться нельзя.

У меня всегда было желание доказать маме: я тоже талантливый человек и в своем деле чего-то стою, и не только я могу гордиться ею, но и она мною! Я его четко не формулировала и даже до конца не осознавала. Но мама однажды просекла. Спросила: «Ты можешь сказать, почему у тебя такой объем работы? Почему на все соглашаешься и тащишь на себе этот огромный воз? Ты мне что-то хочешь доказать? Не надо — ты мне уже давно все доказала!!!»

— А сколько вам лет было, когда состоялся этот разговор и был найден корень трудоголизма­?

— Это случилось только год назад. Мама почти кричала: «Настя, почему ты сейчас так бьешься? Я тобой довольна! Только прошу, чтобы ты немножко притормозила! Прошу, чтобы твоими новыми проектами стали муж и дети! Где твои дети и мои внуки?» Я же на себя забила, здоровье у меня в том году и гикнулось. Тогда поняла, что, пожалуй, важны не только проекты, но и я сама. Простая мысль — а сколько доходила! Но ведь мои родные чего-то добились в жизни, причем все — трудом нон-стоп. И я хотела доказать, что могу быть как они.

Самым безумным периодом в моей жизни был выпуск спектакля «Фигаро. События одного дня». Мне 20 лет, я веду этот проект не с начала, а с середины и вообще выпускаю спектакль в первый раз. Его ставит режиссер Кирилл Серебренников, играют Евгений Миронов, Лия Ахеджакова, Авангард Леонтьев, Анна Уколова, Андрей Фомин, Виталий Хаев и Юлия Пересильд. А я — исполнительный продюсер. Мы выпускались под Новый год, и тут возникли проблемы с декорациями. Мастерская занята изготовлением декораций для бесконечных корпоративов, а наши сделать не успела. Мне позвонили из мастерской и сказали, что декорации будут готовы не завтра и не послезавтра, а в лучшем случае через неделю. Это срывало график. Сердце стучало где-то в пятках, голова кружилась, а я шла к сцене, чтобы во  время репетиции всем в глаза сказать, что надо сдвигать график. И в перерыве решилась: «Есть новая информация…» Все ко мне повернулись, выслушали… и начался дичайший ор! В такой ситуации легко можно оторопеть и отупеть. Но я не дала себе войти в ступор и начала говорить. Кирилл Серебренников, к счастью, слышащий и понимающий человек. Он выслушал мои предложения и сказал: «Хорошо. Но ты обещаешь, что через неделю декорации будут?» Я сказала: «Обещаю». Как это сделать, не знала, однако отправилась к директору мастерской на переговоры — и по крайней мере большая часть декораций через семь дней приехала. Потом мы были на гастролях — и это тоже безумный опыт. С одной стороны, артисты, которые чем-то недовольны, с другой —  прокатчик, который доказывает, что правда на его стороне. Во время конфликтов я веду себя очень собранно — меня сбить с толку невозможно. И только потом, когда все заканчивается, начинается отходняк, слезы. Поначалу я звонила маме и плакала в телефон: «Мама, они надо мной издеваются…» — и два часа рассказывала в подробностях о своих мучениях, а она меня жалела.

— А вместе с мамой вы работали?

— Да. Она однажды вошла во второй состав «Фигаро», потому что Лия Ахеджакова была занята. Мама меня на гастролях не защищала. Приучила, что у нее есть своя профессия, а у меня — своя, тем более что я училась и должна была пройти свой путь и набить свои шишки. Но при ней другие артисты особенно мне ничего и не высказывали.

— Так девочка Настя узнала, что общение с актерами — не всегда праздник.

— Да уж. Мама с детства водила меня на все тусовки, на все посиделки в Доме актера. Я смотрела на этих людей и получала несказанное удовольствие. Во-первых, я была с мамой, а во-вторых, вживую видела обожаемых артистов. В Доме актера бывали Саша Балуев, Игорь Золотовицкий, Маша Аронова, Юля Рутберг… Мама брала меня за руку и со всеми знакомила. И я слышала от них: «Привет, как дела?» Этого было достаточно для ощущения того, что меня знают. Я была воспитанным ребенком и понимала: если взяли во взрослую компанию, то надо соответствовать. Когда актерские посиделки случались у нас дома, меня никогда не укладывали рано спать. В обычный день отправили бы в постель около девяти, а так я еще в одиннадцать слушала всякие байки и истории. Я ценила эти моменты и не шумела, не пыталась привлечь к себе внимание. Была такой девочкой-наблюдателем. Страшно гордилась своей причастностью к миру искусства. А наутро в школе рассказывала подружкам. Ну если я весь вечер молча отсидела, надо же потом с кем-то поговорить!

— Автографы брали в непринужденной домашней обстановке?

— Никогда. Я росла за кулисами и видела, как актеры устают пос­ле спектакля. Видела, как мало у них остается времени на реальную жизнь. И понимала, что если подойти и потревожить их даже автографом, то для них это все равно будет элемент работы. А меня с детства приучили, что отдых актера надо беречь. Если у меня выходной, например, суббота, а у мамы накануне был спектакль, то, пока она спала, я даже телевизор не включала. Хотя мы жили в двухкомнатной квартире…

— Не ребенок, а подарок. Кстати, подарки маме часто делали?

— У нас в семье делались подарки на дни рождения, на 8 марта, на День святого Валентина, на 23 февраля, на День театра — на все праздники! Неважно было, сделаны они своими руками или куплены на сэкономленные деньги. Я рисовала портреты с фотографий или что-то абстрактное, копила деньги и покупала в подземном переходе маленькие статуэточки. Один такой керамический ослик, который смотрит на тебя, задрав голову, до сих пор стоит около маминой кровати. Я его купила в день, когда проходила церемония «ТЭФИ» — тогда была выдвинута мамина передача про частушки «Эх, Семеновна!». Помню, как мама пришла домой поздно, а я сидела в кресле, держала ослика в коробочке наготове. «ТЭФИ» мы не получили», — расстроенно сказала она. Я же ответила: «Зато у тебя будет ослик». Мама как разревелась! Ослик стал ее талисманом и всегда ездил с ней на гастроли.

А на Новый год у нас была традиция — я дарила маме бутылку роскошного шампанского и банку черной икры. Мы ее очень любили, поэтому традиция появилась, как только я начала зарабатывать первые деньги. Знаете, на рынке продавцы прямо при тебе накладывают икру в банку. Такой банки хватало бутербродов на пять каждому — маме, дедушке и мне. Мы всегда встречали Новый год вместе. Немножко икры оставляли на утро и брали с собой в аэропорт, потому что 1 января мы с мамой по традиции улетали в Индию. Гоа мы обожали не меньше, чем черную икру. В аэропорту садились в кафе, брали шампанское, просили два кусочка белого хлеба с маслицем и доедали остатки роскоши. Нам было так хорошо в этот момент! Мама приучила меня, что нужно радоваться мелочам. А то некоторые берегут эмоции для крупных событий: машину купил — порадуется, а меньшее не стоит внимания. Она была идеологом противоположного направления. Так вот, сначала мы радовались бутербродам, а через несколько часов после небольшой радости шла крупная — Гоа! Мы встречали там Рождество — кстати, у нас бабушка Настя родилась именно 7 января. Нас всегда распирало от счастья в новогодние каникулы. Все любят Новый год, но мы с мамой его любили особенно. До предложения сниматься в «Девчатах» я вообще не представляла, как переживу его без мамы…

Я должна была поехать к маминым друзьям за город. 30 декабря вечером собрала подарки, 31-го проснулась, привела себя в порядок и поняла, что на меня начинает накатывать… А телефон молчит — никто не звонит, эсэм­­эски не пишет. Еще три часа дня, все заняты — поздравления начнутся позже. Настроение уходит. Думаю: лягу поспать. Легла и чувствую, что слезы начинают подступать к горлу. И я себе говорю: «Настя, в самые сложные моменты мама не позволяла себе раскисать. А ты делаешь это в Новый год!» Я села и сказала себе: «Сейчас ты сама всем будешь отправлять эсэмэски и поздравлять с наступающим! Потому что у людей тоже, может быть, происходит черт знает что, и они тоже сидят и ничего не пишут». И давай сочинять большие развернутые поздравления, думать о каждом человеке, чего я конкретно ему желаю. Когда пишешь ко­­му-то, что любишь, то вызываешь у него любовь к себе. И мне не просто стали сыпаться ответы — вдруг стали звонить люди, о которых я даже не думала! До восьми вечера три с половиной часа я вела со всеми переписку… Вокруг меня бурлили и искрились разноцветные потоки радости. В минуту, свободную от звонков, я подумала: вот это по-маминому! Когда плохо, не находить подтверждения тому, что жизнь тяжела и ужасна, а помнить, что она может быть совсем другой. И когда все вокруг черным-черно, надо постараться вырастить свет внутри себя.

---

Марина Голуб

Родилась: 8 декабря 1957 года

Ушла из жизни: 10 октября 2012 года. Похоронена на Троекуровском кладбище в Москве

Семья: мать — Людмила Голуб, актриса; приемный отец — Григорий Голуб, полковник ГРУ в отставке; дочь — Анастасия (27 лет), продюсер (возглавляет компанию Wonderloft; в феврале 2013 года стала соведущей программы канала Россия «Девчата»)

Образование: окончила школу-студию МХАТ в 1979 году

Карьера: с 1981 года играла в Театре миниатюр Аркадия Райкина, в 1987 году перешла в Московский еврейский театр «Шалом», c 2002 года служила в МХТ им. Чехова. Снялась в фильмах: «О бедном гусаре замолвите слово», «Ширли-мырли», «Свадьба», «Изображая жертву», «Мамы», сериалах: «Против течения», «Капитанские дети» и др. Вела телепрограммы «Эх, Семеновна!», «Утренняя почта», «Девчата»