Александр Михайлов: «Поняв, что могу утонуть, я первым делом подумал: «Театр подведу, меня заменить некем!»

— У нас большая перемена. Раньше мы жили в центре Москвы, но год назад перебрались за город, в коттеджный поселок в Истринском районе. Переехать сюда нас сагитировали друзья: у них у самих таунхаус поблизости. Тут воздух очень хороший, тишина и благодать, из окна лес виден: летом там можно на велосипеде ездить, сейчас — на лыжах. Мы пока не катались, но этой зимой обязательно наверстаем упущенное — я уже и лыжи всем купил. И безопасно, можно даже дверь не закрывать! Ведь с соседями нам повезло еще больше, чем с природой. Знаете, есть пословица: прежде чем строить дом, выбери соседа. Поэтому мы перед покупкой квартиры решили прозондировать почву и пошли знакомиться с жителями дома. Сосед снизу, Олег, жестко принял. Он думал, что раз я актер, то буду смотреть на всех свысока, и хотел сразу

поставить меня на место: мол, ну и что, что ты артист, а я вот офицер. Но позже он понял, что я другой закваски, что у меня нет амбиций и гордыни, — и потеплел. У нас сложились чудесные отношения, которые переросли в настоящую дружбу. Теперь, когда мы с Ксенией куда-то уезжаем, Олег и его жена Лариса с удовольствием кормят нашу малую. Если я вдруг вернусь раньше обычного, когда жены с дочкой еще дома нет, они и меня покормят с радостью. Когда надолго уезжаем, оставляем им ключи от дома — так они не только цветы поливают, но и продукты покупают к нашему возвращению. И они к нам запросто приходят, и я всех всегда зову на мои спектакли и концерты. А на нашей площадке живет уникальный хирург, который сделал моему тестю Славе операцию на ноге. Он прямо в день знакомства посмотрел больную ногу тестя, сказал, что срочно нужно ставить металлическую пластину, — и через неделю Слава лежал у него на столе! Сейчас он уже поправился и даже без тросточки ходит.

— А дочка не скучает по московской школе и подружкам?

— Уже обзавелась новыми друзьями и в местной школе, и на балете. Кстати, с балетом вышло поразительное совпадение: мы неожиданно выяснили, что неподалеку от нас есть гимназия, а при ней филиал Школы-студии Илзе Лиепы — а мы с Илзе дружим уже несколько лет. И она сделала подарок: пригласила дочку заниматься бесплатно. Наша малая очень пластичная и тянется ко всему, что связано с движением. Но одно время сутулиться начала. Я ее поддразнивал: «Ну и длинная ты», а слова-то действуют. Однако

в балете осанка моментально выправилась, и вообще дело хорошо пошло. Я бы не очень хотел, чтобы дочка всерьез задумалась о карьере балерины, потому что она ростом в меня пошла: у меня 190 см, и Алинка, наверное, вымахает под 180 см — такую по сцене особо не поносишь. Дочка и сама не хочет, чтобы балет был делом ее жизни, но занимается с самоотдачей. В ноябре ездила в Питер на свои первые гастроли. А за месяц до этого у ребенка был концерт, мы сидели с Ксенией и Илзе, и Лиепа удивилась: «Что же вы говорите, что Алина не занималась раньше? Я же вижу, какая у нее подготовка». Отвечаю: «Честное слово, она всего четвертый месяц занимается! Просто у Алинки есть один дар: она здорово копирует. Включит телевизор, увидит человека и слету изобразит. Ты приняла за балетный опыт актерское мастерство».

Так что у нас на новом месте и природа, и друзья, и любимые занятия.

— Но на Новый год вы, наверное, все равно куда-то выберетесь?

— По традиции на дачу (она рядом, возле Истринского водохранилища). Принарядили там елочку — на ней оставались игрушки с прошлого года, но мы и новые шарики, и гирлянды повесили. Елка-то живая, на улице, между баней и гаражом растет. У нас там дома как такового нет, но гараж жилой — на втором этаже могут разместиться три-четыре человека. И в бане вполне комфортно могут жить пятеро: там есть второй этаж и большая терраса. Елочка уже росла, когда мы купили участок, и мы ее решили

не губить, не рубить, а наоборот, стали украшать к Новому году. А сам праздник мы встречаем у соседей — у них трое детей и очень симпатичный дом. Эти ребята всегда ставят огромную елку, устраивают для гостей тематические карнавалы — и все с таким вдохновением и азартом! Вот я актер на сцене, но в жизни не могу создавать образы: неловко себя чувствую. Мне говорят: «Ты же актер, выдай нам» — а я не могу выдать, не могу выдавить из себя ничего, я в жизни вообще не артист. Но наши соседи, чьи профессии никак не связаны с кино и театром, играют пиратов самозабвенно и с настоящей верой в предлагаемые обстоятельства, и я от них заражаюсь и до колик хохочу, поправляя на глазу пиратскую повязку.

— Я-то думала, народный артист Александр Михайлов играет главную роль — Деда Мороза…

 

— Никогда! Только в финале спектакля «Старая дева» по пьесе Птушкиной «Пока она умирала». Олег Янковский снял по ней фильм «Приходи на меня посмотреть» и сыграл в нем Игоря. А я эту роль 16 лет играю в театре, так что несколько сотен раз надевал белую дедморозовскую бороду — но исключительно для этого спектакля.



— И в молодости не «дедморозили»? Ведь для студентов театральных институтов и молодых неизвестных актеров это прекрасный способ заработать…

— Я очень зажатым был, не умел общаться с незнакомыми людьми, уговаривать мальчиков и девочек читать стихи, так что это занятие обошло меня стороной. И для своих детей и детишек друзей в красную шубу не облачался — как говорится, не был, не состоял, не участвовал.

— Но подарки-то делать нравится?

— Тут больше инициативу проявляют жена и дети, а я какой-то подарочный потребитель. В детстве у нас культа подарков под елочкой не существовало: елку мы вообще не ставили, подарков почти не было — вот и не сформировался навык и потребность. Вкус-то у меня неплохой, и денег на близких людей не жалко — но как угадать и угодить?

— А вам самому легко угодить? 5 октября вам исполнилось 70 лет, кто тогда лучше всего справился с этой задачей?

— Это сделало огромное количество людей под руководством моей супруги. Хотя Оксана по профессии экономист, но работает гендиректором Продюсерского центра Александра Михайлова, который сама же десять лет назад и организовала. Грандиозный подарок я получил месяц спустя после нашего с Ксенией дня рождения.

— Редкое совпадение!

— Да, родились в один день, только она на 23 года позже — когда мы познакомились, сразу обратили на это внимание. У нас была общая компания: мы с первым мужем Ксении, Владимиром Васильевым, служили в одном театре, дружили. А когда их сыну Владу был год, Володя умер от инсульта. Я тогда был первым, кто Ксюше позвонил. Наше чувство родилось из огромного сочувствия, из желания разделить горе. И вот уже много лет мы делим испытания и радости. А Влада я усыновил. Он ровесник моей старшей дочери — Насти. Я смотрел на них на своем юбилейном вечере и думал: когда же они успели вырасти? Обоим по 23 года…

Концерт по случаю юбилея стал таким праздником, которого мы даже не ожидали. Мы приглашали многих певцов и актеров выступить с романсами и народными песнями, но знаете, как иногда бывает? Говорят: «Спасибо, обязательно придем», а потом появляются форс-мажорные обстоятельства. Однако ко мне смогли приехать все, кого мы приглашали, и получился очень душевный и теплый концерт. Последней пела наша Алина — и у всех слезы на глазах были! Дочка красиво поет очень, не при ней будь

сказано. Я-то так, только напевать могу, а ей это по-настоящему дано — у нее не только чувства, но и голос, обертона удивительные. Правда, она с характером. Мне иногда жутко хочется, чтобы спела. Прошу — ни в какую: «Не буду, настроения нет». Ну что же делать, заставлять нельзя все-таки. А потом она увидит, что я немножко обиделся, или время пройдет — подойдет, обнимет меня и сама спрашивает: «Можно я тебе спою?» — «Давай». И на втором куплете у меня уже мурашки, спазм в горле и слезы. Любимые мои песни — «Липа вековая», «Под окном черемуха колышется» и «Мальчишечка-разбедняжечка». Когда мы переехали из бурятского поселка Цугольский Дацан на станцию Степь, где был военный аэродром, мама устроилась посудомойкой в воинскую часть и смогла купить чудо техники — проигрыватель «Рекорд». И пластинку Лидии Руслановой, на которой был «Мальчишечка-разбедняжечка», мы на нем до дыр заслушали.

— Проигрыватель тогда казался предметом роскоши?

— О чем вы говорите! У меня было суровое детство. Я в шесть лет считал главным лакомством зубную пасту, которую можно было обнаружить на свалке возле госпиталя. Выдавливал в рот остатки из использованного тюбика — мне очень нравился ее сладковатый вкус. Это было, как сейчас в рек­ламе говорят, «вкусно и полезно»: там содержались вещества, полезные при цинге. И это уже на станции Степь, где мы были на шажок поближе к цивилизации и благополучию! А в Цугольском Дацане мы вообще много лет жили в землянке два с половиной на три с половиной метра.

— И это даже не в войну, а после! Кошмар какой!

— Но жизнь не состояла из одного кошмара. Да, мать была суровая и работала по 18 часов в день, а я был предоставлен самому себе. Но зато жил на воле, бегал где хотел: в поселке никто ребенка не украдет, не обидит. Мы и двери закрывали просто на деревянную защелку. Все в нищете жили, а помогали друг другу. Одна бурятка, которую мы по-русски звали Надей, меня бесплатно молоком поила. Она как-то маме моей сказала: «Степанида, что-то Шурка у тебя совсем худой, видно, помрет скоро». Мать говорит:

«Ты что мелешь?!» — «Ничего не мелю, смотри, какой тощий. Не к доб­ру. Давай я буду ему молоко приносить, разрешаешь?» — «Конечно, если можешь…» Надя торговала молоком, а то, что в бидоне оставалось, приносила мне. Я ее всю жизнь помню и всю жизнь ей благодарен. И буряты были хорошие люди, и цыгане… Как же они пели у костра… Я любил убегать в табор. Однажды на два дня у них пропал. Мать перепугалась — скорее к соседу, цыгану Степану: «Шурка пропал! Искать надо!» А он ей невозмутимо: «Успокойся, Степанида. Пусть парень на воле погуляет». А праздничным блюдом у мамы были пирожки с черемухой — она ее через мясорубку с косточками прокручивала, получалось объедение, а не начинка. Я сейчас люб­лю заходить в бурятский ресторанчик на Малой Дмитровке и покупать пирожные из черемухи, которую поставляют из Забайкалья.

— Чем же местная не угодила?

— Да разве это черемуха! В Буря­тии-то вся наливная, размером чуть ли не с вишню. А благоухает как! Два самых прекрасных запаха в моей жизни — запах цветущей черемухи в Забайкалье и запах моря и водорослей во Владивостоке. Когда мы с мамой переехали во Владивосток и впервые шли на катере по бухте Золотой Рог к бухте Диомид, я смотрел на огромные корабли и дышал, дышал свежим соленым воздухом. Это был запах сбывшейся мечты. Я, живя в Забайкалье, однажды увидел в журнале репродукцию картины Айвазовского «Девятый вал» и так влюбился в море, что дважды сбегал в Нахимовское училище. Первый раз в 11 лет, поскольку в Нахимовское с четвертого класса брали. Я это заранее разузнал, написал в училище, мне оттуда пришел вызов — все чин чином.

— Неужели для поступления ребенка не требовалось письма от родителей?

— Я ради мечты пошел на хитрость: написал, что сирота. Когда писал, даже не считал это особым враньем. Рассуждал: ну я же без отца расту, значит, безотцовщина, а это почти что сирота. Но в 11 лет я только до нашей железнодорожной станции успел добраться. А в 12 лет меня сняли с поезда в городском поселке в 150 км от дома. Я проскочил в общий вагон зайцем и, когда шел контролер или проводник, прятался на верхней полке, сделанной для багажа.

— Мама, видимо, уже знала, где вас искать?

— Конечно. Я же записки писал по наивности: мол, прости, но я люблю море, без него не могу, поехал поступать в Нахимовское.



— Странно, что у вас после первого раза не отбило желания оставлять записки…

— Так в первый раз она меня лишь пожурила. А во второй — всыпала по полной программе.

— Но как ваша твердая мама, у которой не было ни денег, ни, наверное, даже знакомых во Владивостоке, согласилась бросить хоть как-то налаженный быт и податься в незнакомый город?

— У меня к морю была не просто любовь, а страсть, как у фанатика. И мама поняла, что я на грани помешательства и ничего с этим не сделаешь. Она прекрасно пела и хотела меня к музыке приобщить — купила гармошку тульскую, а я ее через полмесяца поменял на тельняшку. Мать отлупила. Потом купила мне фотоаппарат «Смена-2»,

а я его поменял у какого-то моряка на старую-престарую бескозырку. Опять отлупила. Я бесконечно мастерил корабли, вырезал лодочки или сидел на берегу нашей речушки, представляя безбрежную водную гладь, и рисовал на песке парусники… Я так и не смог уговорить маму отпустить меня в Ленинград: она очень за меня боялась. Зато она согласилась переехать со мной в морской город, который был поближе, чтобы я поступил в тамошнюю мореходку. Но мы переехали, когда я окончил седьмой класс, а туда брали лишь после восьмого. И я поступил в ремесленное училище, которое было ближе других к морю по двум пунктам: во-первых, там носили не обычную форму, а тельняшки, а во-вторых, оно располагалось на горе прямо над бухтой Диомид. После ремеслухи полагалось идти работать на завод, но я отправился на корабль и уговорил капитана взять меня учеником моториста.

— Получив то, о чем долго и страстно мечталось, люди обычно разочаровываются…

— А со мной этого не случилось. Я не переставал любить море, хотя не один раз мог утонуть, хотя работать, месяцами не сходя на берег, было тяжело. Порядки на судне царили суровые, а подлые люди там просто не выживали.

— Как это?

— Когда мы вышли в рейс и были в Японском море, ко мне подошел человек из машинного отделения. Говорит: «Санек, видишь вон того мужика?» — «Да». — «Это Гриша. Мы вычислили, что он стукач. Ни слова, ни полслова с ним. Если подойдешь, нарушишь морской закон». У нас было транспортное судно с холодильными установками, мы шли через Японское, Охотское и Берингово моря и Тихий океан в Бристольский залив, где наши сейнера ловили рыбу, эту рыбу загружали нам в трюмы, и мы возвращались во Владивосток через Сахалин. Шли пять-шесть месяцев, не сходя на берег. И в этом замкнутом пространстве никто из команды в 75 человек ни слова Грише не говорил.

Даже вахту за парня стояли, чтобы не входить в словесный контакт. Человек не может пережить полную изоляцию. Гриша тогда на глазах серел, ходил осунувшимся. Было видно, как он мучается. Мне стало его так жалко, что однажды я решился с ним заговорить, а он меня в ответ ужасно обматерил! И это был благородный поступок: он знал, что мне за нарушение бойкота пришлось бы расплачиваться. Однажды объявили тревогу: «Человек за бортом!» Я, как положено во время тревоги, занял свое место в машинном отделении и надел спасательный пояс, но думал, что она учебная. А когда вышел, мне сказали, что Гриша выбросился за борт. Сказал: «Простите, мужики» — и шагнул вниз. Это произошло в Баренцевом море, в ледяной воде которого можно от силы три-четыре минуты продержаться. Вахтенный, как по закону положено, бросил спасательный круг — но, наверное, задержался на несколько секунд. Корабль, как положено, развернулся — тоже с небольшой задержкой, даже спустили шлюпку. Конечно, никого не нашли — просто безукоризненно соблюли формальности. И никто потом эту историю вообще не вспоминал, будто ничего не случилось. А в другой раз, уже в Беринговом море, один придурок из палубной команды для забавы выстрелил в тюлениху. Убил ее. А рядом остался детеныш — такой маленький, пушистый, белый. Ну потом этому моральному уроду почки отбили и он списался на берег. Так что моряки — люди суровые. А уж каким может быть суровым само море… Это я тоже увидел.

У меня прекрасно шла карьера, я через год был электриком и стоял вахту в ЦПУ, то есть на центральном посту управления. Мне дали направление в Высшее мореходное училище. Но зимой мы попали в Охотском море в десятибалльный шторм. Волна, захлестывая палубу, тут же превращалась в лед. Моряки, чтобы не смыло за борт, привязывались веревками и долбили его, долбили. Но несмотря на все упорство и старания, льда становилось только больше. Тогда четыре сейнера ушли на дно — больше 70 человек погибло. Во Владивостоке нас всех уже похоронили. И когда мы все-таки добрались до берега, меня на причале встречала поседевшая мама. Она сказала: «Или море, или я».



— Да и вы к морю после пережитого, наверное, совсем по-другому относились?

— Оно для меня по-прежнему было лучше всего на свете. Оно было невероятно прекрасно во время шторма. Когда на тебя идут не волны, а целая гора, которая закрывает небо и солнце, и стометровое судно поднимается, а потом несется в пропасть, испытываешь очень мощное чувство. Знаешь, что можешь умереть, — но все равно восхищаешься.

А погибнуть в море я мог и много лет спустя, уже когда был актером. Примерно в 1985 году мы были на гастролях в Ливии и утром пошли на берег дивного Средиземного моря. Чудесный песок, чистейшая вода, правда, небольшой шторм, балла три — но разве же моряка таким напугаешь! Наша компания осталась загорать, а я поднырнул под волну и красиво поплыл. Гребу самозабвенно — вот, мол, какой я ловкий и смелый моряк, посмотрите. Через несколько минут оборачиваюсь — ба-бах! — а фигурки на пляже совсем крохотные. И водоросли с огромной скоростью несутся в море — я попал в сильное течение. У меня сразу паника, но первая мысль не о том, как же без меня семья будет. Нет, первая мысль: «Я же театр подведу, меня заменить некем!» Развернулся к берегу и так рванул, что вывихнул левое плечо — когда-то на съемках повредил его, и тут снова сорвал. Как Чапаев, гребу одной рукой, а без толку — дальше относит. И я понял, что это все из-за моей гордыни! Я же лишь крохотная частичка природы, моря, а кем себя возомнил! Тогда я, как Маугли, сказал морю: «Мы с тобой одной крови, ты и я». Перевернулся на спину, попросил у моря прощения за глупую свою гордыню, прочитал молитву и смог успокоиться — и потихоньку по диагонали выбрался из течения, владея лишь правой рукой. И я был так счастлив — не только из-за того, что выжил, но и потому, что море меня простило.

А до этого, на съемках картины «Любовь и голуби», меня чуть не утопили водолазы! Помните, там Вася Кузякин выходит в костюме из своего дома — и падает в море, а выныривает уже в трусах? Сцену снимали одним планом, без монтажа. Все в шоке были — где склейка? Падение в море снималось в Батуми на двухуровневом пирсе. К подъемному крану, стоящему на верхнем уровне, прикрепили часть декорации дома Кузякиных. Я открывал дверь и падал, кран сразу поднимал декорацию, а я в это время выныривал в трусах. Сам бы я не смог под водой быстро раздеться, поэтому с меня стаскивали костюм два водолаза. Первым дублем Меньшов остался недоволен — сказал водолазам, что надо раздевать артиста в десять раз быстрее. Меня переодели в новый костюм, а галстук был один, мокрый. И костюмерша, чтобы он лучше смотрелся, затянула его потуже. На втором дубле водолазы моментально справились с пиджаком и брюками, но узел галстука затянулся и дальше не пошел! Секунды идут, мне уже нечем дышать, я отпихиваю водолазов. А они же выполняют задание: не отпускать артиста, не раздев его. Я дерусь из последних сил, а до них все равно не доходит, в чем дело! Уже и Гурченко заподозрила неладное и закричала: «Спасайте Михайлова!» Но тут я увидел у одного водолаза нож, начал по нему бить — он меня понял и разрезал галстук. А для следующего дубля галстук костюмерша несколькими стежками сшивала, один раз рванул — и готово.

— По вашим стопам пошла и старшая дочка, Настя, которая в прошлом году окончила ВГИК, и Влад, который учится там же на третьем курсе. Даже у Алины к 12 годам в послужном списке имеется два фильма и сериал «Две зимы и три лета»…

— Она и высшее образование уже получила! Я преподаю во ВГИКе, и Алина часто приходит ко мне на занятия, все внимательно слушает, я ей позволяю этюды вместе с ребятами делать. И однажды дочка бросила фразу: «Ну, ВГИК я уже окончила…» Конечно, я не очень хотел бы, чтобы она сейчас много снималась. Математику надо подтягивать нашему гуманитарию, учебу ни в коем случае не забрасывать. Но если хороший сценарий и достойный режиссер, то почему бы не попробовать сняться? Естественно, я опасаюсь. Знаю судьбу многих детей, которые рано снялись в кино, получили славу, аплодисменты, цветы… Потом наступает такая катастрофа! Вдруг все исчезает, время идет, а новых ролей нет — и люди теряются, не знают, как и зачем им жить без этого. А хочется же защитить Алинку от всего. От несчастной творческой судьбы, от несчастной любви, от плохих людей… Ей 12 лет, на нее уже засматриваться стали — чувствую, пора покупать ружье!

---

Александр Михайлов

Родился: 5 октября 1944 года в поселке Оловянная (Читинская обл.)

Семья: жена — Оксана, генеральный директор Продюсерского центра Александра Михайлова; сыновья — Константин Михайлов (от брака с Верой Мусатовой), теле- и радиоведущий; Владислав, студент актерского факультета ВГИКа; дочери — Анастасия, актриса, Алина (12 лет); внук — Александр (сын Константина, 17 лет)

Образование: окончил ремесленное училище, театральный факультет Дальневосточного педагогического института искусств

Карьера: работал учеником моториста и электриком на дизель-электроходе. С 1970 по 1979 год служил в Саратовском драмтеатре. С 1980 по 1985 год — в Московском театре им. Ермоловой. С 1985 по 2006 год — в Государственном академическом Малом театре. Снялся в фильмах: «Риск — благородное дело», «Мужики!..», «Одиноким предоставляется общежитие», «Любовь и голуби» и др. В 1992 году получил звание народного артиста РСФСР