Павел Лунгин: стать парижанином я так и не смог

—Сняв свой первый фильм «Так­­си-блюз», вы уехали в Париж, прожили там 15 лет, а потом все-таки вернулись обратно на родину. Почему?

Павел: Я жил там не только из-за любви к Парижу. Для меня всегда главной была работа: важно не где жить, а что делать. И как только по­явилась возможность работать в России, я, конечно, тут же вернулся. Во Франции были продюсеры, которые давали пусть и небольшие деньги. Но на них я снимал фильмы в России, на русском языке и о русской жизни. Хотя мне постоянно предлагали снять французское кино. Уже сам не понимаю, почему так упорно отказывался… Казалось, что я недостаточно глубоко их чувствую, знаю. В 1990-е годы так много интересного происходило в России, а во Франции текла чудная, но скучноватая жизнь, в которой мы не находили драматизма, не видели ее внутренних противоречий.

Я, наверное, так и не стал парижанином. Хотя, ненавидя метро, очень много ездил на машине и знал Париж не хуже таксистов. Это сейчас все забыл уже… Париж живет модой, и после выхода картины «Такси-блюз» я на несколько лет стал там популярной персоной, меня затаскали по гостям и разным друзьям. Всеобщие восторги очень приятны, но все проходит, старая мода приедается, появляются новые фавориты… Парижская жизнь выглядит очень открытой, но когда ты в нее уже почти вошел, то неожиданно упираешься в прозрачное стекло. Кажется, еще один шаг — и ты внутри, но этого шага ты не сделаешь никогда.

Елена: Нам жилось там очень хорошо, но как же я была счастлива, когда спустя 15 лет вернулась в Москву! Настолько проще и интереснее жить в своей стране, говорить на своем языке — это невероятно… Впрочем, в Париже наш круг общения тоже не был узким. Павел стал очень популярен, и мы свободно говорили по-французски. Но к Франции мы с сыном привыкли все-таки больше, чем муж. Иван ходил там в школу, и мы не могли ездить вместе с Павлом на съемки в Россию.

Павел: С Ваней мы сделали тогда жес­токую вещь: в 12 лет отправили русского мальчика, не знавшего языка, во французскую школу. У него был дикий шок, как я сейчас понимаю.

 

Елена: Первые две недели сын был для одноклассников диковинкой, а потом надоел. Ваня нам каждое утро жаловался: «Вы не представляете, что значит идти туда, где ничья приветливая улыбка не встретит тебя!» В семье с тех пор все говорят «и ничья приветливая улыбка…».

Павел: Но ничего, он все-таки смог получить аттестат зрелости… И язык выучил, и друзей нашел. Лет в 13-14 он подружился с компанией из получилийцев, полуиндусов и создал полуанархический кружок. Они читали Бакунина с Кропоткиным и презирали все буржуазное.

Елена: Сын тоже вернулся в Москву — сам принял это решение. Он живет недалеко от нас, на Тишинской площади. Но как раз сейчас Ваня снова в Париже: у него закончилась выставка и он снимает картины со стен.

Павел: Свою первую картину — огромную рыбу — Иван нарисовал в 15 лет во время съемок «Свадьбы», где крутился рядом с реквизиторами и декораторами. Один раз смотрел, как постановщик рисует, а тот ему сказал: «Что смотришь? Сам рисуй». И Ваня начал рисовать. Первая же работа оказалась такой живой и талантливой, что сразу стало понятно: у парня есть способности. Хотя тогда он еще нигде живописи не учился. Вроде бы с детства его жизнь соприкасалась с кино, я снял его в «Такси-блюзе» — в эпизоде, где по коридору едет мальчик с подвязанной щекой. Но Ваня выбрал другой путь. А мой старший сын Александр (от первого брака) в чем-то повторил меня: сначала писал сценарии, а теперь стал режиссером. В прошлом году на «Кинотавре» показал свой художественный фильм «Явление природы­».

— Ваш режиссерский дебют состоялся, когда вам было уже 40 лет. Переживали до этого, что годы идут, силы и талант вроде есть, а ничего значительного не сделано?

Павел: Только переживания и были. Я же никак не мог вписаться в систему, существовавшую при советской власти. Фильмы других режиссеров по моим сценариям были до такой степени далеки от моих собственных идей… И вот наконец пришла мысль: «А может быть, я пишу сценарии для себя самого? Может, самому нужно показать, как я это вижу?»

Так же, видимо, подумал и французский продюсер Марин Кармиц, кото­­рому я случайно показал сцена­­рий фильма «Такси-блюз». Лена в кон­­це 1980-х организовывала выставки художников и как-то привела в гости француза, интересовавшегося живописью. Я и не знал, кто он. И началась волшебная история, в которой мне судьба отвела роль Золушки… Мы с этим иностранцем разговорились, я ему даже рассказал про свой сценарий. Он ответил: «Это интересно!» — и все. А через несколько месяцев, когда я напрочь забыл об этой встрече, зазвонил телефон — со мной хотел поговорить французский продюсер. Я сначала подумал, что меня разы­грывают. Оказалось, правда.

И у меня сразу всплыл французский, которым мама меня мучила в детстве. Кармиц сказал, что мой сценарий интересует его только в том случае, если фильм по нему сниму я сам. А иначе получится, говорил он, заурядное кино. Что ж было делать — я рискнул!

— Появился французский добрый фей и сказал: «Быстро реализуем мечту! На старт, внимание, марш!» Не было страшно?

Павел: Тогда Советский Союз ме­­нялся, шли острые дискуссии, отступала цензура, все оживало на глазах. Если бы не перестройка, я так ничего и не сделал бы, наверное. До этого я вечно писал какие-то заявления, сидел бесконечные часы в приемных ка­бинетах у всякого студийного нача­льства и ждал, и ждал, и ждал. И все без толку. А в 1989 году выяснилось, что для меня снимать кино — легко и естественно. Меня подхватила волна энергии, и казалось, что все идет так, как и должно. Я не сомневался, что все получится! И моментально принял несколько решений, на которые сейчас бы в жизни не отважился. Понял, что если пойду на большую студию — на «Мосфильм» или имени Горького, — меня там как неопытного новичка раздавят. Мы с нашей командой сняли квартиру на Солянке в здании, где собирались делать капитальный ремонт. Из дома всех выселили, только на нашем этаже бурлила жизнь. Квартира была огромная, метров триста. В одной половине сделали офис, в другой построили декорации. Тогда так еще никто не снимал…

— Кто-то подсказал эту идею?

Павел: Нет, это моя идея. Я был ужасно смелый. Сейчас уже не такой, а тогда был просто отчаянный. Нашей прекрасной команде — второму режиссеру Юре Крючкову, директору Володе Репникову, оператору Денису Евстигнееву — было море по колено. И у нас все получилось. Кстати, это избавило меня от заикания, которым я страдал с детства, и логопеды не могли мне помочь. Но от заикания лечит социальный успех — и как только вышел фильм «Такси-блюз», я почти перестал заикаться!

— «В сорок лет жизнь только начинается». У вас, видимо, это семейное. И ваша мама, Лилианна Зиновьевна, начала переводить книги о Малыше и Карлсоне уже в зрелом возрасте, и папа, Семен Львович, написал сценарии фильмов «Мичман Панин» и «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» далеко не юным…

Павел: Родителям было еще сложнее — они же все время попадали под цензуру. Съемки комедии «Добро пожаловать…» были дважды запрещены. Целых восемь лет пролежала на полке кинокартина по его сценарию «Агония» про Распутина. Мама, до того как открыла для себя и для всех русскоязычных читателей шведскую сказочницу Астрид Линдгрен, годами не могла получить заказ на перевод книги… Переживая за сына, желая мне легкости и спокойствия, они надеялись, что я буду каким-нибудь кандидатом химических наук или лингвистом. Говорили: «Зачем тебе этот ужас?» Не замечали, что их жизнь наполнена смыслом, азартом. Но я все равно неизбежно пришел к творчеству — только извилистым путем, сначала заведшим меня на отделение структурной и прикладной лингвистики филфака МГУ. Я его окончил, поработал социологом, устроился в отдел науки «Литературной газеты» — все это было несложно, но скучно и никому не нужно. Работы я прогуливал и расставался с ними без сожаления. Сценарии, которые стал писать, окончив Высшие сценарные курсы, были шажком в нужном направлении.

К счастью, мама с папой успели увидеть успех «Такси-блюза» — вместе со мной приехали в Канны, поднялись по красной дорожке, наблюдали, как из рук Бертолуччи я получаю приз за лучшую режиссерскую работу. Увидели они и мой второй фильм — «Луна-парк». Я их даже снял там: у папы был совсем крохотный эпизод, а у мамы побольше. Жалко, что няня Мотя пару лет не дожила до моего успеха. Она волновалась, что я не очень удачлив. Все спрашивала: «Когда же ты настоящим человеком станешь?»

— Она же вас с грудного возраста нянчила?

Павел: Мотя появилась в нашем доме накануне моего рождения и жила с нами 38 лет, до самой смерти. И конечно, была не просто няней — сначала моей, потом моего младшего брата Жени, — а членом нашей семьи. Хотя мама была не робкого десятка, она Мотю, Матрену Павловну, побаивалась. У няни был непреклонный характер! Помните, Савельич из «Капитанской дочки» непрерывно ругал Петрушу и берег господское добро… Вот и в Моте был такой дух крепостного права: она, с одной стороны, была преданной до последней капли крови, а с другой — все время недовольной хозяевами, которые жили «не так». И это было непрерывное противоборство.

— Как это вы «не так» жили?

Павел: Не берегли деньги, вечно все разбазаривали. Когда мама с папой не слышали, Мотя рассказывала мне, что их посадят в тюрьму за долги, мы с ней пойдем просить милостыню — и родительские гости не подадут ни копеечки! Гости у нас не просто часто засиживались — друзья останавливались на недели и даже месяцы, как это было в случае с писателем Виктором Некрасовым и его замечательной мамой. Родители всегда жили легко и весело, хотя все мои дошкольные и самые первые школьные годы мы были очень бедны. Когда мне удаляли гланды, не нашлось ботинок, чтобы дойти до больницы, — и я обул мамины. Они стояли под кроватью, медсестра их увидела и расхохоталась: у нее оказались такие же. Зато родители, проведывая, приносили деликатес — бананы, которые все прочие ребята в палате ни разу не ели. Я их угостил, пацаны дружно вонзили в них зубы, не очищая шкурки, и стали плеваться: «Фу, гадость какая!»

— Вам доставалось от няни?

Павел: Мотя меня так любила, что я чувствовал: она передо мной абсолютно беззащитна. Хотя на моих гостей эта неприкосновенность не распространялась. Когда я уже учился в университете, ко мне в очередной раз пришла компания. Мы собирались пить чай, и одна девушка спросила у няни, с неодобрением наблюдавшей, как чужие люди готовятся переводить хозяйскую заварку, кипяток и сахар: «Какие взять чашки, Мотя?» И та с каменным лицом ответила: «А, бей все!»

Кстати, книгу «Малыш и Карлсон» мама переводила у Моти дома, летом, когда мы отдыхали в ее деревне под Рязанью. Мне было тогда лет семь, и я помню, что родители ужасно хохотали: папа помогал маме, ведь он замечательно владел диалогом, и они вместе придумывали словечки вроде «домомучительница» и «низводить и курощать». Они читали мне отрывочки. Уж не знаю, понимал или нет, но я запомнил их веселье, любовь — они выплеснулись в книге.

— Когда впервые были изданы «Три повести о Малыше и Карлсоне», вам исполнилось восемь лет. А когда по сценарию отца вышел фильм «Мичман Панин» — одиннадцать. Вот вы, наверное, носились с книжкой по школе и бегали с друзьями в кино! Представляю и завидую…

Павел: За родителей радовался не только я — мои друзья тоже ощущали причастность. Надо сказать, что дом был открыт для моих товарищей всегда. Сейчас квартира выглядит довольно просторной, а в то время, когда большинство жило в коммуналках или хрущевках, она казалась просто огромной, здесь умещалось дикое количество людей. И гости родителей, и мои школьные друзья — наши компании то и дело перемешивались. Мы сидели на кухне и ели за одним столом. Мама с папой очень любили моих приятелей, охотно общались и до последнего дня с ними дружили. У меня было веселое детство, родители и меня научили фонтанировать весельем. Они были непрактичные люди. Например, не хотели покупать дачу, даже когда ими обзавелись уже, наверное, все вокруг. Говорили: «Зачем нам дача? Нужно ездить, путешествовать». Все 49 лет, которые они прожили вместе, их семейной жизни была свойственна особая легкость.

— Она так видна в фильме Олега Дормана «Подстрочник», в котором ваша мама рассказывает о своей долгой жизни и о жизни страны. Ее история греет душу, хотя она и о войне, и о репрессиях, и о диссидентстве… Тяжело ей дался этот рассказ? Ведь Лилианне Зиновьевне во время съемок было уже 76 лет…

Павел: Дорман снял маму всего за три дня. Посадил в кресло — не здесь, где мы разговариваем, а в соседней комнате, — и она три дня давала интервью. Мама была в таком прекрасном состоянии, что все рассказала единым духом, на одном порыве и движении. А потом Олег 11 лет снимал Францию, Палестину, где мама жила в детстве, искал деньги, вел переговоры с разными телеканалами, чтобы фильм показали­…

— Елена, вы легко вписались в дом Лунгиных? Как вас приняла будущая свекровь?

Елена: Это был страшно открытый и доброжелательный дом! Дом, где каждый день праздник. Не успеешь в дверь войти, тебе говорят: «Неси вилки, неси тарелки, на стол накрываем!» Однажды я, стараясь произвести хорошее впечатление на Лилианну Зиновьевну, аккуратно резала салат. Она посмотрела на меня и сказала: «Ленка, так ты никогда в жизни ничего не успеешь». Это была одна из первых ее фраз, обращенных ко мне. С тех пор я научилась все очень быстро делать. Как-то десять лет назад нам вечером понадобился журнальный столик. И я его быстро соорудила из подноса на ножках, подаренного Машей Мироновой, и дверцы от ящика письменного стола. Столик стоит и сейчас, потому что я по лености своей не соберусь купить нормальный. В этом доме мужчины еще могли расстраиваться из-за бытовых вещей, а женщины всегда говорили: «Пустяки, дело житейское».

Павел: Дом всегда был хаотичным, заваленным книгами, предметами, вещами. В каком-то смысле он у нас не­ухоженный, но очень живой.

— И даже «Ника» и «Золотой орел» у вас стоят в ванной…

— Фильм «Остров» получил несколько «Ник» и «Золотых орлов». И те, что у меня, стоят попарно: одна «Ника» и один «Золотой орел» на почетном месте в кабинете, а другая «Ника» и другой «Орел» — на окне в ванной комнате, потому что это мое любимое место в доме.

— А главная награда Франции, орден Почетного легиона, которым вас наградили 12 марта, будет здесь же храниться?

— Нет, это же не статуэтка. Для наград есть специальный ящик в столе…

— Ваш брак похож на отношения ваших родителей?

Павел: Главное отличие нашего с Еленой брака от родительского в том, что у них был матриархат, мама была формо­­образующим элементом, а у нас все-таки главный я.

— Елена, а вы никогда не пытались забрать власть в свои руки?

Елена: Мы познакомились, когда Павлу было 26 лет, а мне 17. И патриархат сам собой установился, мне никто о нем не заявлял, не ставил условий. Более того, у меня долгие годы была иллюзия, что Павлу невероятно важно мое мнение, что оно решающее. Он все время спрашивал у меня совета. Когда он что-то делает, снимает, пишет, всегда интересуется: тебе нравится? Или: как ты считаешь? Но однажды я поняла, что он ровно так же может подозвать любого проходящего мимо человека. Ему просто очень важно проговорить свои мысли. Он выслушает мнение и скажет: «Да, интересно», но потом поступит по-своему.

— Павел Семенович, дети унаследовали фамильную легкость, способность дружить «через годы, через расстоянья»?

Павел: Нет, все живут по-другому, более закрыто. Легкомысленный родительский взгляд на жизнь дальше как-то не передался. Но оба сына очень достойные, и я отношусь к ним с большим уважением­.

Елена: Иван, например, аскет. Он очень предан своему делу, бесконечно работает и, наверное, немного осуждает нас за то, что мы слишком много общаемся с людьми, слишком себя разбазариваем. А с другой стороны, он так любит наших друзей, что ему трудно нас попрекать. Это ведь и его друзья тоже. То есть наши, ставшие и его друзьями…

— В какой-то недавней телепрограмме я услышала, что с митрополитом Иларионом, автором музыки к вашему новому фильму «Дирижер», вы подружились благодаря «Острову»…

Павел: Так и было. Владыка Иларион (в миру Григорий Алфеев), который тогда еще был не митрополитом, а епископом и служил настоятелем православного храма в Вене, посмотрел «Остров», пришел ко мне и дал послушать написанную им ораторию «Страсти по Матфею». Музыка мне очень понравилась. Мы с ним года четыре общались и думали, в основу какого фильма эта музыка могла бы лечь. Я хотел сделать историю, куда музыка вошла бы как действующее лицо. И в конце концов придумал сюжет о дирижере, который едет с оркестром на гастроли в Иерусалим… И верующие и неверующие говорят, что в Иерусалиме существует особая энергия, особая сила. Человек там неожиданно приходит к своей сути, что-то понимает про себя и свое место в жизни. Так что, кроме музыки, в фильме еще одно необычное действующее лицо — Иерусалим.

— А что в этом городе поняли про себя вы?

Павел: Я такой старый, что и не помню…

— Ну какой же вы старый — всего 62 года!

Павел: Старый. И утешать меня не нужно: это достоинство, а не не­достаток. А в Иерусалиме у меня серь­­езных переломных моментов не было, но я видел многих людей, ощутивших этот иерусалимский эффект в полной мере. Художники же отличаются тем, что могут впустить в свою голову жизнь других людей, почувствовать ее не менее четко, ясно и правдиво, чем собственную. Иногда даже более ярко. У меня уже все перепуталось в голове: моя собственная жизнь и чужая, вымышленная, художественная…

Для меня как режиссера «Дирижер» был вызовом: можно ли положить духовную музыку на совершенно бытовые сцены, на обычную жизнь людей, которые ходят, разговаривают, любят, ревнуют, предают? Произойдет ли алхимическое соединение? Знаете, как алхимики — берут свинец, кидают туда корень мандрагоры, крылышко летучей мыши, надеясь получить из этих ингредиентов философский камень. Кажется, произошло: из соединения музыки и действия родился особый сплав…

— Владыка Иларион следил за процессом, приезжал на съемки?

Павел: Много раз читал сценарий, бывал на съемках, мы с ним работали как соавторы. Он за это время занял очень большой пост в церковной иерархии — министра иностранных дел Русской православной церкви, несмотря на молодость. Владыка Иларион невероятно интересный и необыкновенно ученый человек. Композитор, доктор философии, профессор богословия в Парижском университете, преподает в Оксфорде, знает пять мертвых языков. Он разносторонняя и глубокая личность, поэтому мне приятно, что фильм ему понравился, что за эти годы он стал мне близким человеком­.

— Какой все-таки замечательный «побочный эффект» у ваших съемок! Ведь у вас часто бывают приобретения «2 в 1» — когда вы и актера находите, и друга?

Павел: Очень теплые отношения с актерами возникают часто, только все равно расходишься постепенно и начинаешь видеться меньше, ведь наша жизнь состоит из работы. Но с Петром Мамоновым, например, который двадцать с лишним лет назад сыграл в моем первом фильме «Такси-блюз», у нас сложились серьезные, глубокие отношения. И хо­­тя он живет уединенно, и видимся мы редко, и я могу не знать, что в его жизни происходит, — эта связь не прерывается. С Костей Хабенским, Володей Машковым, Арменом Джигарханяном мы всегда тепло об­щаемся. Армен Борисович на той неделе позвонил, и я с удовольствием прискакал посмотреть спектакль «Театр времен Нерона и Сенеки», где он играет. В гости друг к другу времени нет ходить, но я хожу к ним в гости на спектакли. И Машу Миронову с Маратом Башаровым, которые сверкали у меня в «Свадьбе», ужасно люблю.

— И с Олегом Янковским одной работой в «Царе» общение наверняка бы не ограничилось, если бы не его болезнь…

Павел: …которой ничто не предвещало. На съемках он был в прекрасном расположении духа, мы строили планы на будущее. У Олега Ивановича были силы ездить со съемок в Суздале в Москву, чтобы играть в театре. Он возвращался оттуда ночью, спал несколько часов, а утром был на съемочной площадке. О своем диагнозе он узнал через полгода после съемок — в ноябре. И сгорел потом очень быстро: весной его не стало.

— Оператором фильма «Такси-блюз» у вас был Денис Евстигнеев, ставший потом известным режиссером и продюсером. Еще одна дружба, обретенная благодаря работе?

Павел: До этих съемок мы лишь шапочно были знакомы, а после он стал моим близким другом. Мы вместе переживали какие-то мощные события. Он и его мама Галина Борисовна Волчек пришли к нам во время путча. Баррикада была прямо под окнами нашей квартиры, на пересечении Садового кольца и Нового Арбата. Я помню, как мы вместе сидели и, когда начали стрелять, выключили свет — боялись, что в нас попадут… С Денисом мы много путешествуем. Ездили в Черногорию, в Турции были в Каппадокии — удивительное место с пещерными монастырями, с потрясающими фресками… А сколько раз ездили во Францию, и не упомнишь. Ведь кто такой друг? Это человек, с которым тебе приятно и естественно разделять жизнь, с которым у тебя сходятся ощущения от хорошего и плохого, от приятного и неприятного.

— А внуков вы хотите? Знакомые бабушки и дедушки говорят, с внуками тоже дружить можно.

Елена: Еще как хотим! Когда ты рожаешь рано (я родила Ваню в 21 год), у тебя ощущение: вот я как дура сижу, кормлю младенца и время теряю, а жизнь проходит. Когда же становишься старше и рожаешь второго, тебе так интересно смотреть, как он меняется день ото дня. Со своими детьми мы, к сожалению, этого не прошли, поэтому так хотим внуков. Но бодливой корове Бог рогов не дает.

Павел: Да мало ли чего мы хотим. Это какая-то дикая идея! Ненавижу людей, которые говорят: роди мне внука! Ну иди и усынови кого-нибудь. Как можно? Нет ничего более интимного, загадочного и таинственного, чем человеческая жизнь. Я вижу, что дети живут сами, как хотят. Оба сына пока не женаты.

— Но вы бы хотели, чтобы по этой большой квартире, в которой несколько поколений вашей семьи живут с 1920-х годов, снова бегал какой-нибудь совсем маленький Лунгин?

Павел: Думаю, это было бы довольно приятно. С маленькими я не очень общаюсь, а в четыре-пять лет ребенок становится интересным собеседником…

Павел Лунгин

Родился: 12 июля 1949 года в Москве

Образование: в 1971 году окончил филфак МГУ, в 1980 году — Высшие сценарные курсы

Семья: жена — Елена, искусствовед, директор Московской школы фотографии и мультимедиа им. Родченко; сын от первого брака — Александр Лунгин, сценарист, режиссер; сын от нынешнего брака — Иван Лунгин, художник



Карьера: снял фильмы «Такси-блюз», «Луна-парк», «Свадьба», «Олигарх», «Остров», «Царь», «Дирижер»

Награды и звания: получил два приза Каннского фестиваля за фильм «Такси-блюз», получил «Золотого орла» и «Нику» в номинации «Лучший режиссер» за фильм «Остров», в 2008 году стал народным артистом РФ, в 2010 году — командором ордена Искусств и литературы Франции, 12 марта 2012 года — офицером французского ордена Почетного легиона