Онлайн-журнал о шоу-бизнесе России, новости звезд, кино и телевидения

Дочь Нины Руслановой: я всегда понимала разницу между мамой и собой

0

«Я похожа на маму, Нину Русланову: такая же упертая, — утверждает Олеся Рудакова. — Но в отличие от нее у меня были и есть замечательные родители и дом. А ей даже фамилию пришлось придумать самой себе».

—Когда мне исполнилось пятнадцать, мама, собираясь в киноэкспедицию на четыре месяца (уж не помню, какой фильм снимали), оставила меня одну, без присмотра. Надеялась, что такая взрослая девочка ничего плохого не натворит. Обрадовавшись свободе, я каждый день собирала гостей. И мы развлекались как могли. То заберемся впятером на старинное, XIX века, кресло-качалку (мамино любимое!) — и давай со всей мочи раскачиваться. То возню у телевизора затеем такую, что он на пол летит… В общем, однажды кресло сломалось, а в телевизоре пропало изображение.

Я, пытаясь исправить положение, взяла первый попавшийся клей и кое-как подлатала кресло, а телевизор прикрыла салфеткой — вроде как его никто и не трогал. Разработала хитроумный (как мне казалось) план: маму усадить в это самое кресло и закричать: «Ой, ты же сломала!» Возвращается мама, я ее обнимаю, вьюсь вокруг, подталкиваю к кое-как склеенной качалке. Мама смотрит на меня с подозрением. Отмахивается: «Подожди, Олесь…» И включает телевизор. Конечно, хитрость мою сразу поняла и отругала как следует. Сейчас, сама будучи мамой, я понимаю, что ругала она меня тогда не за кресло и телевизор, а за вранье. Но главное, после этого перестала оставлять одну — поручила меня заботам Шуры, своей подруги. Для меня, свободолюбивой, это было страшным наказанием.

— Маму свою, значит, побаивались? Неужели руку на вас могла поднять?

— Никогда! Но если голос повысит или решит поддеть, мало не покажется. С ходу ответит так, что желание пререкаться моментально пропадает. Мама остра на язык с ранних лет. Она ведь детдомовская.

Ей было месяца два от роду, когда ее, почти замерзшую, нашли на полустанке украинского города Богодухова и определили в харьковский детский дом. Время послевоенное, тяжелое, голодное, но маме оно не только этим запомнилось, а тем, как ее недолюбливали другие дети. Виной — слишком белый цвет кожи и голубые глаза. А началось все с того, что одна «умная» воспитательница как-то задумчиво произнесла: «Светленькая какая… Немка, что ли?» Дети подхватили. «Фашистка!» — кричали ей в лицо. Мама никогда не жаловалась — до сих пор ябедничество терпеть не может. Полагалась всегда на себя, научилась давать обидчику в ухо или словом отбривать.

Маме было пять, когда она осознала, что отличается от других детей не только белокурыми волосами. У всех, кроме нее, были дни рождения, которые дружно отмечались в конце каждого месяца. А маме, видимо, просто-напросто забыли «назначить». Пришлось ей, крохе, — вот ведь железный характер — поставить взрослым ультиматум. «Не буду больше, — говорит, — на кухне убирать!» Принесли перекидной календарь, она полистала и, выбрав отмеченное красным число — 5 декабря, День сталинской Конституции, — ткнула пальчиком­.

Возвращаться к своим детским воспоминаниям мама не любит, как и бывать в детских домах с благотворительными целями, например, — не выдерживает. Мне по работе приходилось ездить в детские дома, колонии для малолетних преступников. Как-то раз мама присоединилась ко мне. Увидев там детей, она разрыдалась — еле успокоила.

— А фамилию свою звучную Нина Ивановна как получила?

— На каком-то празднике, может быть, по поводу той же сталинской Конституции, мама так хорошо пела и плясала, что кто-то сказал: «Артистка! Прям Русланова!» В то время на Лидию Русланову молились, настолько она была по-пулярна. Вот мама и заявила: «Тогда я — Русланова!» Она поразительный человек… Живой пример того, что чудеса случаются, если в них верить, мечтать и трудиться.

То, что она будет артисткой, мама знала всегда — даже поступив после восьмого класса в ПТУ учиться на маляра. Получив диплом, она понесла документы… в Харьковский театральный институт. Жить бы да радоваться, но она мечтала о Москве. Через год, услышав про недобор мальчиков в знаменитой «Щуке», рванула в столицу. Жила на вокзале, питалась чем ни попадя, в приемной комиссии она заявила: «Я готова играть мужские роли». Вера Константиновна Львова, руководитель курса, разглядела в маме талант, пригрела, поселила у себя, пока не определили в общежитие. С утра до вечера мама училась, а перед занятиями драила полы в поликлинике на Арбате. Уборщицей она проработала лет пять-шесть. Мама любила мне, маленькой, повторять, что нет плохих или стыдных профессий.

— С Ниной Руслановой на курсе учились Александр Кайдановский, Борис Галкин, Леонид Филатов… Да и партнеры в кино и театре были необыкновен-ные: Миронов, Ульянов, Болтнев… Кого из них ваша мама вспоминает с большим удовольствием? С кем дружила?



— Теплые отношения сложились с Кайдановским. Он жил неподалеку от нас, на Поварской. Как-то мама встретила меня из школы, и мы зашли его проведать — он тогда уже болел. Сидели на маленькой кухоньке, пили чай с вареньем — и я, замерев, слушала их разговоры про кино, про актерскую профессию. А вот с Андреем Мироновым у них как-то не срослось. Не знаю из-за чего, но на съемках фильма «Будьте моим мужем» они разругались, даже не разговаривали друг с другом. Позже Алексей Герман чуть не год их мирил — и снял-таки в картине «Мой друг Иван Лапшин». Ради искусства мама на многое готова.

Но не на все… Из Вахтанговского театра, которому отдала пятнадцать лет жизни, она ушла сама — из-за конфликта с одним известным актером (не буду его называть). Переживала страшно, тосковала по сцене, но на попятную не пошла. Хотя коллеги чуть ли не каждый день слали к ней парламентеров. Ситуация усложнялась еще и тем, что в кино в это время был полнейший штиль. Полтора года ни единого предложения сняться! Кормильцем семьи стала я, еще школьница. Вечерами торговала в коммерческой палатке на Новом Арбате. А мама сидела дома, делала вид, что разгадывает кроссворды (я-то замечала ее отсутствующий взгляд) и размышляла, как жить дальше. Нет, не плакала, во всяком случае, при мне, но о смене профессии тогда задумалась. К счастью, случилась «Зимняя вишня».

— То есть даже если жить будет впроголодь, просить за себя Нина Ивановна не станет?

— Никогда! Характер у мамы такой — никаких недомолвок и полутонов. Если уверена в своей правоте, переубедить ее невозможно. Это выражается во всем, в том числе и в ролях. Она их адаптирует под себя, играет так, как чувствует.

— Кто на Нину Ивановну имеет влияние? Или все решения она принимает единолично?

— Мой папа (Геннадий Рудаков, юрист и предприниматель) — непререкаемый авторитет для мамы и меня. Когда она не знает, что делать, звонит ему. Когда сложности у меня, советует: «Позвони отцу». Все присылаемые ей сценарии сначала читает папа. Если одобряет, мама соглашается. С отцом они прожили лет семь и расстались. Причину не знаю, у нас не принято это обсуждать. Несмотря на развод родителей, у меня было благополучное, счастливое детство, меня они воспитывали сообща. Ни разу не возникало ситуации, чтобы папа одно говорил, а мама другое. Она с ним никогда не спорила. А о том, чтобы, как бывает в других семьях, ребенка против отца настраивать, и речи не шло! Это вообще исключено! Они всю жизнь дружат, любят друг друга по-родственному и очень уважают.

— Ваш отец — юрист, мама — актриса. Как родители договорились между собой насчет вашего образования?

— Лет до десяти я ездила с мамой на все съемки и росла за кулисами Театра Вахтангова. Однажды, года в четыре, чуть не сорвала репетицию «Ричарда III». Забралась на самый верх декораций и с выражением прочла «Песнь о вещем Олеге». Михаил Ульянов долго мне аплодировал, а потом с серьезным выражением лица сказал: «После такого прекрасного чтеца стыдно идти на сцену». (Смеется.) Мама была очень горда.

А как мне нравилось ездить с ней на съемки! Хотя бездельничать мама не позволяла — я приезжала с учебниками и корпела над ними, одним глазом поглядывая на то, что происходит на съемочной площадке.

Кто из актеров был свободен, тот со мной и занимался. К примеру, Сергей Петрович Никоненко, ее партнер по длинному советскому сериалу «Хлеб — имя существительное», терпеливо объяснял мне уравнения с двумя неизвестными. Для меня это темный лес, но дядя Сережа в математике соображает. Мама, честно говоря, надеялась, что дочка пойдет по ее стопам. Во многих картинах, в которых она снималась, я мелькала в массовке. А еще мама втайне от меня отнесла мою фотографию на «Мосфильм». Отец не вмешивался — считал, что я сама должна определиться. Им со мной никогда не было скучно. (Смеется.) В шестом классе решила, что хватит уже учиться — и так умная. Вместо того чтобы на уроках сидеть, после звонка отправлялась в столовую и булочки хомячила.

Закончилось тем, что маме позвонил директор школы и сказал: «С такой успеваемостью только на второй год». Маме было очень стыдно. «Хорошо, что мне позвонили! — заявила она. — Хочешь вырасти неучем —

не выйдет! Теперь я все знаю и приму меры». Я ей в слезах кричала: «Зачем мне геометрия? Что делать с равенством треугольников?!» А мама в ответ: «Вдруг придется самой двери вешать?» Аргумент весомый! (Смеется.)

Родители посоветовались и за прогулы лишили меня телевизора и общения с подружками. Как маленькую, водили в школу, сдавали учителям под расписку. Вы не представляете, какой это стресс для ребенка! Но куда деваться, стала снова ходить на уроки. Окончила школу, а куда дальше идти — не знаю. Мама позвонила Анатолию Ромашину, и он взял меня на свой актерский курс во ВГИК. Через пару лет перевелась в ГИТИС, но по специальности так и не работала — к маминому огорчению. Не открою секрета, если скажу, что детям известных людей жить не так просто, как кажется со стороны… Я всегда понимала разницу между мамой и собой. Отдавала себе отчет в том, что актрису Русланову мне не переиграть. А слышать за спиной, что «на дочери природа отдохнула», не хотела. После того как затея мамы провалилась, вмешался папа: «Значит, пойдем на юриста. На хлеб всегда заработаешь». Но мне и это не подошло — не мое. Где я только ни работала, пока не вернулась в актерские круги. Работаю кастинг-директором, учусь во ВГИКе на кинопродюсера. Мамины дела тоже все веду я. Об этом она сама меня попросила лет восемь назад, после того как нечистые на руку люди ее элементарно облапошили. По телефону назвали одну сумму, а после съемок заплатили значительно меньше. Мама моя человек творческий, ей надо условия со­­здавать. Что я и делаю.

— Нина Ивановна доверчивый человек?

— Раньше верила всем без исключения. А ее предавали, дружили из корысти. Папа пытался убедить, что вокруг много фальши, а мама не слушала и наступала на одни и те же грабли. С годами стала осторожнее. Да что там говорить! Я-то уж, человек рациональный и циничный, много раз попадалась на уловки непорядочных людей.

Верила, что дружат со мной потому, что я интересный человек, а потом выяснялось, что их интересовала моя мама и ее возможности. Так появилась привычка не афишировать, что я дочь Руслановой. Хотя в детском садике и в школе меня знали как Русланову. Этого мама захотела. Ей было приятно ощущать, что дочь — ее собственность. (Смеется.) Папа не возражал­.

Представьте себе, что и имя у меня на самом деле другое! Маме пришлось меня рожать в Белоруссии, поскольку московские врачи уговаривали ее избавиться от ребенка: с ее пороком сердца рожать было опасно. В Гродно, где я появилась на свет, имя Олеся очень распространено. Родители вернулись в Москву, пошли меня регистрировать, а там их огорошили: нет такого имени! Вот Оля — пожалуйста. В метрике и в паспорте я записана Ольгой — до сегодняшнего дня про это только родители знали да официальные органы. Никак документы не поменяю… Когда что-нибудь отчебучиваю, мама с папой называют меня Олей. Знают, что я недолюбливаю это имя!

— Нина Ивановна давно замужем за питерским оператором Рафкатом Габитовым. Он нашел с вами общий язык?

— Рафката я знаю лет с пяти. У них с мамой гражданский брак. У нас с ним хорошие отношения, но меня воспитывал папа. Вообще, надо сказать, моя мама, имея непростой характер, ухитрилась очень гармонично выстроить отношения с близкими людьми. Рафкат живет в Петербурге, работает вторым оператором на «Ленфильме». Расстояние их спасает — не поссоришься. (Смеется.) Недавно у него был перерыв в работе, провел в Москве три месяца. Сейчас снова уехал, но они созваниваются раз по двадцать на дню. Любимые всеми нами праздники — Новый год и мамины именины — мы отмечаем одной и той же компанией: мама, отчим, я и папа со своей женой. За столом не засиживаемся. Мама непременно что-то интересное придумывает: то накупит карнавальные маски — и давай всех наряжать, то игры какие-то затеет. Летом в бассейне устроила соревнования по синхронному плаванию. А я была рефери. Такой хохот стоял!

Иной раз смотрю на нее, неунывающего оптимиста, и не понимаю, кому из нас 35 лет.

— Какие ее советы для вас наиболее ценны­?

— А она их никогда не дает. «Решай сама, тебе жить, а я приму любой твой выбор», — вот как считает мама.

Она никогда не лезет в мою личную жизнь. Как-то ей нравился один мой поклонник, а он на этом сыграл, бросился у мамы искать поддержку. Говорит: «Люблю вашу дочь». Мама и растаяла — вступилась за него.

А я дала себя уговорить… Через некоторое время, увидев, как мне с ним плохо, мама сказала: «Дочка, прости…» С тех пор не влезает, не комментирует, от советов воздерживается. Даже когда я развелась с отцом своего сына, мама промолчала.

Она прямой человек. И я такая же… Что в семейной жизни огромный ми­­нус. Женщина не­­премен­­но должна быть похитрее. Но измениться уже невозможно. Наступишь себе на горло, а потом взорвешься, подобно вулкану.

— Мужчины любят хороших хозяек, за наваристые борщи многое прощают…

— А мама хорошая хозяйка! Просто отличная. Готовит настолько вкусно, что пальчики оближешь. К тому же аккуратистка, каких поискать… Никогда в жизни у нее не было домработницы — все сама. И меня хозяйственным премудростям научила. Злилась, помню, страшно, что я никак не могу нормально белье отжать. На мне природа вообще отдохнула: и хозяйка я не очень, и юмор не такой искрометный, как мамин, и ее целеустремленности во мне нет.

— Но мама в вас, конечно же, души не чает и не критикует совсем?

— Может сказать: «Мне кажется, ты не права. И вообще, позвони папе!» — и все. Она не переносит критики в мой адрес от посторонних людей — сразу во враги запишет. Мамина любовь ко мне бесконечна, безусловна, безапелляционна.

Несмотря на то что материнству ей не у кого было поучиться, она великолепная мать. Расскажу показательный случай. В 10-м классе мы с моей подружкой Машей напились… Машка осталась ночевать у меня. Утром мама входит в мою комнату и тихонько спрашивает: «Что, плохо? Сейчас пива принесу. Но запомните, девочки…» Я думала, нотацию прочтет, а она заявляет: «Градус надо увеличивать и напитки не смешивать!» Можно спорить, правильно мама сделала или надо было по попе надавать, но факт остается фактом: я вообще алкоголь не признаю.

— Наверное, ваша мама долго боялась вас отпустить от себя?

— Окончательно я ушла из дома в 20 лет, а до этого металась то туда, то, как финансово прижмет, обратно. (Смеется.) Родила я, как мама, ровно в 33 года. И, как она, быстро развелась. Но это случайное совпадение. Мама мечтала о внуках и постоянно говорила мне об этом лет с 15-16. Твердила: «Когда у меня будут внуки? Хочу!» А я такой скромницей была, просто девочкой-ромашкой, ни­­кого до себя не допускала — какие могли быть дети? (Смеется.)

После моего тридцатилетия требование родить внука звучало уже ультимативно: «Я тебя домой не пущу, наследства лишу!» С внуком Костиком, или, как она его называет, с Константином Сергеевичем, у них полнейшая любовь. Такое чудесное сочетание имени и отчества случайно получилось, про Станиславского я и не думала. Мама, когда услышала, что сына мы назвали Костей, чуть не запрыгала от радости и кроме как Константином Сергеевичем не называет.

А для него Нина Ивановна — «бабака», то есть бабушка. Некоторые звуки мы еще не выговариваем, нам только два с половиной года. Стоит зазвонить домашнему телефону, Костя кричит: «Это бабака звонит Коте. Мамака, дай телефон, это мне!»

Из мамы получилась очень хорошая бабушка. Внука она не просто любит, а поклоняется ему, но при этом не допускает вседозволенности.

У мамы больные ноги, мениски вырезаны — она не может бегать, да и ползать ей не полезно. Но все это она делает, когда играет с внуком.

На их сумасшедшие игры я стараюсь не смотреть. И если встреваю, боясь, что мама устанет, слышу: «Уйди, ты нам мешаешь». У них своя жизнь, свой мир, и я в нем лишняя. (Смеется.)

Хочется подольше бывать с мамой, мы часто видимся и на работе, и в выходные, но все же мне ее не хватает. Иногда остаюсь у нее ночевать, моя комната всегда в моем распоряжении. Проснусь вдруг ночью, а мама сидит рядом, держит мою руку в своей и смотрит на меня с такой любовью… Не знаю, смогу ли я стать Костику такой же необыкновенной матерью.

— А помимо вас и внука, что интересно Нине Ивановне?

— Это зависит от настроения. То обложится кроссвордами и звонит подругам: ты это отгадала? Они такие же заядлые кроссвордистки. То читает взахлеб. А еще она уже лет пятнадцать сочиняет философские сказки для взрослых. Мне очень нравится… Жаль, что мама считает их личными и не хочет публиковать. Что еще любит моя мама? Она обожает красивые вещи. Собираемся с ней куда-нибудь, она весь гардероб перетряхнет дня

за три до события и паникует: «Мне нечего надеть…» (Смеется.)

— В прошлом году вышло семь фильмов с участием вашей мамы. Молодые позавидуют такой творческой плодовитости. Как же она успевает так много работать, ведь два года назад, писали, пережила инсульт?

— Помните, как у Булгакова: «Не читайте советских газет». (Смеется.) Маме прооперировали сердце — поставили искусственный клапан. В «Бакулевке» мне так сказали: «Или операция, или жить ей осталось пару месяцев» — у нее была страшная аритмия. Вроде все обошлось. Образ жизни у Нины Ивановны такой же активный, как и раньше. Мы лишь внесли некоторые поправки: укоротили рабочий день и просим не снимать маму более трех дней подряд.

Конечно, я очень ее берегу. В свободное время вожу в бассейн и на гимнастику.

— Театра в жизни Нины Ивановны больше нет?

— После ухода из Вахтангова она поработала в «Маяковке». Потом в Театре Рубена Симонова, в котором и сейчас числится, но уже не играет. От антреприз отказывается. И хотя без театра тоскует, приняла решение со сцены уйти. Как мы с папой ни уговаривали ее, осталась непреклонна.

— Многие актеры прикупили недвижимость за границей и в ожидании достойных ролей проводят время там…

— Когда у мамы случился простой в профессии, тогда (перед «Зимней вишней») ее пригласил на работу один греческий театр. Есть было нечего, а она отказалась — такой вот патриот, ей сложно без России. Я бы с радостью купила ей домик где-нибудь на побережье Испании, да бесполезно: через неделю вернется — и будет копаться на своем огороде, ползать на грядках и чувствовать себя счастливой.

— Какой фильм с участием Нины Ивановны у вас самый любимый?

— «Знак беды». Очень тяжелая и пронзительная картина, над которой я всегда плачу. Моя мама не играет — она проживает роль. После «Знака беды» она месяц не покидала квартиру, отказывалась от всех предложений, приходила в себя. Вот такое раньше было у актеров отношение к профессии. Она так плотно входит в образ, что я вообще поражаюсь, как она живет! У мамы нет ролей, за которые ей стыдно. От мыльных опер мама отказывается, хотя работать хочет­.

Конечно, маму я очень сильно люблю. Но, как любой человек, пока родители рядом, толком и не выразила еще своей благодарности и признательности. Думаю: да успею! Бывает, она звонит, а у меня по работе запарка — и я вместо того, чтобы наплевать на дела и пять минут поговорить с мамой, бурчу недовольно: «Очень занята!» А потом ем себя поедом. Вечером звоню: «Мама, прости, была неправа». Она обижается: «Ну, я же мама, как тебе не совестно». А мне совестно, и еще как!

Иногда мама, желая меня проучить, просто не берет трубку. Я звоню и звоню, а в ответ — длинные гудки. И вот когда на десятый гудок она снимает трубку, я слышу: «Что, Оля?» Все, приплыли, опустила ниже плинтуса… Лепечу: «Мамочка, прости!!!»


Нина Русланова

Родилась: в 1945 году на Украине

Семья: дочь — Олеся, кастинг-директор; внук — Костя (2 года)

Образование: в 1969 году окончила Театральный институт им. Щукина

Карьера: работала в Театре им. Вахтангова, Театре им. Маяковского, Театре им. Рубена Симонова. Снялась в 144 фильмах, среди которых: «Короткие встречи», «Афоня», «Цыган», «Будьте моим мужем», «Остановился поезд», «Мой друг Иван Лапшин», «Зимняя вишня», «Завтра была война», «Хрусталев, машину!» и др. Народная артистка России

Ее лучшие фильмы

«Завтра была война» (1987)

«Завтра была война» (1987)

«Афоня» (1975)

«Афоня» (1975)

«Зимняя вишня» (1985)

«Зимняя вишня» (1985)

Загрузка...