Пока гром не грянет, милиция не вмешается
html
Несколько секунд я в раздумье стояла перед почтовым ящиком. Обе руки были заняты тяжелыми сумками с продуктами, поэтому и раздумывала. Ящик у нас старого образца — синий с тремя дырочками внизу. В дырочках что-то белело. Я вспомнила, что сегодня пятница и мама ждет свою любимую газету. Решение было принято. С трудом перехватив пакеты одной рукой, второй выудила из кармана связку ключей.
— Ау, — закричала я, входя в квартиру, — дома кто есть? Ваша мама пришла, молочка принесла!
— А муку и яйца? — поинтересовалась мама, выходя из кухни.
— А также колбасу, яблоки и пельмени, — похвасталась я.
— Добытчица, — похвалила мама, пытаясь отобрать у меня сумки.
Я их ей не отдала, но попросила:
— Возьми газету, а то я ее потеряю…
Мама вытащила у меня из-под мышки газету и тут же забыла обо всем на свете. Примостившись за столом, начала листать страницы. Пока я перекладывала продукты в холодильник, она читала мне названия статей, набранные самым крупным шрифтом, потому что буквы чуть помельче мама без очков прочитать не могла.
— Ой! — громко и очень эмоционально сказала она.
— Что, какой-нибудь очередной скандал? — лениво поинтересовалась я.
— Машенька, танцуй, тебе письмо!
Я сделала несколько энергичных танцевальных па и, отобрав у мамы конверт, как мышка кусочек сыра в норку, унесла его в спальню. Убегая, бросила: «Я потом закончу». Мама понимающе улыбнулась — кто-кто, а уж она понимала, что значит тосковать по любимому мужу и радоваться любой его весточке. Мой отец был геологом и почти все время проводил «в поле». Мой муж — каменщик экстра-класса и второй год работает в Москве, наезжая домой лишь изредка. В отличие от большинства своих коллег по работе он устроился очень хорошо — и трудовой договор с ним оформили как положено, и жилищные условия приличные, и задержек с зарплатой не бывает. О сумме зарплаты я и не говорю — в нашем городе он и за полгода таких денег не заработал бы, какие там за месяц получает. Поэтому и мирюсь с долгой разлукой, хотя тоскую без него ужасно. Наша Танюшка через год оканчивает школу, и пора уже думать о ее учебе в вузе. Вот Федя и думает — вкалывает за тридевять земель, чтобы дочка смогла высшее образование получить. А я… Я терплю и жду. Радуюсь каждому Фединому приезду, звонку, письму… А что еще мне остается делать?
Разочарование было сильным. На конверте — совсем не Федькин «косолапый» почерк. Да и вообще подписан он странно. Ни адреса, ни фамилии отправителя, ни почтового штемпеля. Одно только слово «Марии» — и все! Похоже, что это послание отправитель лично бросил в почтовый ящик. Если бы дочку звали так же, как и меня, я бы не сомневалась, что письмо от кого-то из влюбленных в нее одноклассников. Но Мария в нашей семье одна — я. Ладно, что гадать, лучше просто посмотреть…
В конверте лежала новогодняя открытка. Я машинально посмотрела в окно, где покачивались ветки каштанов с бело-розовыми свечками цветов, и перевернула открытку.
«Мария, наконец-то я нашел тебя! Ты сильно изменилась за эти годы, но все равно я люблю тебя до беспамятства. Так люблю, что готов простить все прошлые обиды. Твой Н.».
Я растерянно покрутила открытку в руке. Странно все это, очень-очень странно. С одной стороны, мне, как любой нормальной женщине, польстило, что некто Н. любит меня до беспамятства. А с другой… С другой стороны, я женщина не совсем «нормальная». Хотите верьте, хотите нет, но за всю мою сознательную жизнь у меня, кроме мужа, не было ни одного поклонника. То есть воздыхатели-то были, но Федька как сел в восьмом классе за мою парту, так и начал гнать их всех от меня. А сразу после школы потащил в загс. За те семнадцать лет, что мы женаты, я ни разу не то что не изменила мужу — даже не посмотрела ни на одного мужика! Мне просто не нужен никто, кроме Феди!
Сердито сунула непонятную открытку в ящик тумбочки, но тут же достала ее и порвала на мелкие кусочки. Не хватало еще хранить дома подобную ерунду!.. Муж мне доверяет, но зачем давать ему повод для ревности и переживаний?..
— Что Феденька пишет? — спросила мама, когда я вернулась на кухню.
— Это не от него письмо…
— А от кого?
— Да так… — туманно пояснила я. — Кто-то почтовый ящик перепутал.
— Нужно положить внизу в подъезде на видном месте, — всполошилась мама, которая очень трепетно относилась к письмам — и своим, и чужим. — Я в аптеку пойду и положу.
Пришлось сознаться: «Я его порвала».
Мама укоризненно покачала головой, но ничего не сказала.
Во вторник я снова обнаружила в почтовом ящике конверт. Тот же почерк, та же краткая надпись: «Марии». На этот раз в конверте лежала не открытка, а тетрадный лист в клетку, но содержание письма было похожим: «Мария, почему ты делаешь вид, что не узнаешь меня? Ты снова хочешь меня обидеть? Моя любовь к тебе сильнее любых обид. Нам нужно встретиться, вспомнить наше прошлое и обсудить наше будущее. С нетерпением жду встречи. Твой Н.».
Это письмо я прочитала в подъезде, стоя возле почтовых ящиков. Первая мысль — порвать и выбросить в мусоропровод. Я даже успела его немного надорвать, но вовремя одумалась, потому что в душе шевельнулось чувство вины. Не перед таинственным отправителем, а перед Федей. У меня никогда не было от мужа никаких тайн, и я не собираюсь из-за каких-то бредовых писем изменять своим принципам. Когда Федя приедет, покажу ему это послание. Если раньше позвонит — расскажу все по телефону.
Муж позвонил вечером того же дня, но рассказать ему о письмах не получилось. Мама и Танюшка стояли рядом и мало того, что слышали каждое сказанное мною слово, но и с двух стороны вырывали трубку: «Дай я с папой поговорю!», «Маша, я хочу Феденьке пару слов сказать». Междугородные телефонные разговоры стоят недешево, и после пятиминутного разговора муж сам закончил:
— Я вас обнимаю, целую, люблю… Подробнее поговорим при встрече.
А потом на меня обрушилась целая лавина писем от Н. Признания в любви, упоминания каких-то старых обид, просьбы о встрече… Признания в любви становились все цветистее, а просьбы о встрече — все настойчивее. Но места и времени встречи Н. ни разу не назвал. Если бы назвал, я ни за что не пошла бы, но все равно послания незнакомца были очень странными. Дальше — хуже: начались непонятные телефонные звонки. Стоило мне прийти вечером с работы, как начиналось: «Машенька, возьми трубку, это тебя» или: «Мам, тебе какой—то мужчина звонит».
Я послушно подходила к телефону, зная, что услышу лишь чье-то прерывистое дыхание. Только один-единственный раз незнакомый мужской голос произнес «Мария… Я жду…» И тут же — частые гудки.
Я по-настоящему испугалась. Удивительно, но только после того, как я впервые услышала его голос — монотонный, невыразительный, но таящий в себе угрозу (как голос актера, игравшего Ганнибала Лектора в «Молчании ягнят»), я вдруг подумала, что Н. знает не только мой номер телефона, но и адрес, а значит… Значит, в любую минуту может прийти к нам в дом. В дом, где живут три слабые женщины, защитник которых сейчас находится в отъезде и помочь им при всем желании ничем не сможет.
«Нужно идти в милицию», — подумала я и решила, что завтра же схожу в наше районное отделение. Но на следующее утро проснулась с чугунной головой, ломотой в суставах и высокой температурой. Пришлось вызывать врача и брать больничный.
У меня оказалось обычное ОРЗ, и уже через пять дней я была практически здорова. Но в милицию не пошла, потому что звонки Н. прекратились. И в почтовом ящике я его писем больше не находила… Обрадовалась, что странный тип наконец-то оставил меня в покое. А тут еще одна нечаянная радость: муж сообщил, что приедет на Танюшкин день рождения.
Федя пробыл дома три дня, и все это время мою радость омрачали сомнения: ставить мужа в известность или нет? Решилась перед самым его отъездом. Показала пачку писем и о телефонных звонках рассказала. Рассказывала полушутливым тоном, чтобы мужа не пугать и самой не пугаться. Но Федя воспринял все очень серьезно. Ревности и подозрений, которых я, признаться честно, побаивалась, не было и в помине, а вот тревоги в глазах мужа было столько, что мне даже не по себе стало.
— У тебя есть предположения, кто это может быть?
— Абсолютно никаких, — подумав немного, ответила я, — единственное предположение — что этот Н. меня с кем-то перепутал.
Федя еще раз задумчиво полистал стопку писем.
— Судя по всему, этот «влюбленный телеграфист» — тип со странностями, а значит, способен на непредсказуемые поступки. Он здесь пишет о каких-то старых обидах… Машка, я боюсь за тебя. Может, разорвать контракт и остаться?
Как бы я хотела, чтобы он остался! Когда Федя рядом, я ничего на свете не боюсь. Но жизнь с каждым месяцем дорожает, а Тане на будущий год поступать в вуз. Да и выпускной в школе тоже стоит немалых денег. Я просто не имею права из-за своих дурацких страхов лишать мужа денежной работы, а дочку — высшего образования. Поэтому, улыбнувшись через силу, ответила:
— Не выдумывай. Поезжай со спокойной душой, все будет нормально…
Муж пожевал нижнюю губу, как всегда делал в моменты раздумий, а затем со вздохом кивнул: «Да, нужно ехать… Только пообещай мне, что ты завтра же пойдешь в милицию».
— Зачем? Ведь звонки прекратились, да и писем за последнюю неделю тоже не было. Ни одного.
— Береженого бог бережет… — Федя обнял меня, поцеловал в висок. — Нет, ты мне все-таки пообещай…
— Ладно, завтра схожу.
…Минут десять я ждала, пока дежурный закончит говорить по телефону, потом робко подошла поближе, кашлянула, привлекая внимание. «Вы к кому?» — строго спросил дежурный.
— Не знаю… — глупо ответила я и пожала плечами.
— По какому вопросу?
— Мне письма странные приходят… — объяснила я.
Милиционер бросил на меня достаточно красноречивый взгляд, мол, шла бы ты отсюда, голубушка, и не отвлекала занятых людей всякой ерундой. Я осталась стоять.
— Паспорт, — потребовал дежурный и поднял телефонную трубку: — Валера, тут пришла гражданка… — Он открыл паспорт и по слогам прочитал мою труднопроизносимую фамилию: — гражданка Ком-мо—нер. Спустишься за ней или пропустить? Проходите, — сказал он, открывая турникет, — второй этаж, 11 комната.
В комнате № 11 сидели двое мужчин в форме — один примерно моих лет, второй совсем молоденький.
— Здравствуйте. Можно?
— Вы к кому? — спросил молодой, а тот, что постарше, добавил:
— По какому вопросу?
«Интересно, у них есть в запасе еще какие-нибудь фразы? Или обходятся этими двумя?» — некстати мелькнуло в голове.
Не знаю, какие эмоции отразились у меня на лице, но один из милиционеров внес в беседу приятное разнообразие:
— Присаживайтесь, рассказывайте…
Я присела и рассказала. Свой монолог репетировала дома, наверное, раз сто, но все равно он вышел скомканным и маловразумительным. Окончательно смешавшись, я достала из сумки пачку писем и протянула старшему: «Вот…»
Несколько минут в кабинете было тихо. Старший бегло пробегал взглядом очередное письмо и передавал его для чтения своему молодому напарнику. Наконец передал последнее и поднял на меня глаза:
— Криминала нет.
— Что?
— Я говорю, что писать письма законом не запрещено, — пояснил он со снисходительной улыбкой.
— Но он пишет, что любит… И все такое… — растерянно пробормотала я.
— А влюбляться тоже законом не запрещено, — на мой взгляд, излишне игриво добавил молодой милиционер.
— А звонки? — продолжала робко настаивать я.
— Он вам по телефону угрожал?
— Нет…
— В письмах угроз тоже нет. Следовательно, не наказуемо, — пояснил старший.
— А как же…
— Вот когда будут угрозы, тогда и приходите. А пока…
«Наверное, они по-своему правы, — думала я по дороге домой, — мне пора выкинуть этого Н. из головы и успокоиться». Но когда обнаружила в почтовом ящике очередное письмо, снова запаниковала. Прямых угроз в тексте не было, но все равно он мне очень-очень не понравился.
«Мария, почему ты избегаешь меня? Вчера ты ходила в милицию. У тебя какие-то проблемы? Может, обидел тот мужчина, с которым ты позавчера ходила в магазин? Только скажи, и я все сделаю ради тебя. Твой Н.».
Лоб покрылся испариной, в висках пульсирует кровь. Он следит за мной, ему известен каждый мой шаг! Что делать? Снова бежать в милицию? Срочно звонить Феде и просить, чтобы бросил работу и приехал? Попытаться самой вычислить преследователя и поговорить с ним по душам?
На следующий день, сидя за кассой, я пристально вглядывалась в лица покупателей-мужчин. Многие казались мне знакомыми, и в этом не было ничего удивительного — почти все жители микрорайона регулярно делали покупки в нашем магазине. Раньше я в основном следила за тем, чтобы правильно выбить чек и не ошибиться со сдачей. Теперь пришло время присмотреться к клиентам.
Несколько человек показались мне подозрительными, особенно один. По большому счету, в этом мужчине не было ничего необычного: на вид лет сорок, обильная ранняя седина, одежда добротная, но не слишком чистая… В общем, мужчина как мужчина, только вот глаза… Смотрел на меня в упор, не мигая, и что-то странное было в его взгляде.
На работу и с работы я обычно хожу пешком. Идти приходится минут тридцать, но это лучше, чем толкаться в маршрутке. Пройдя треть пути, я остановилась и достала из сумки зеркальце — хотела посмотреть, кто идет сзади. Увидев седого, еле удержалась, чтобы не вскрикнуть. Значит, он. Остановиться и подождать? Спросить, что ему от меня нужно? Попросить не писать и не звонить мне больше? Еще раз взглянула в зеркальце. Седой успел подойти поближе, и мне отчетливо было видно его лицо. Я могла дать голову на отсечение, что видела его и раньше, но знакома с ним точно никогда не была.
Ощущение, что за тобой по пятам идет странный мужчина, от которого не знаешь, чего ждать, было таким мерзким, что я нырнула в парикмахерскую. Несколько минут наблюдала в зеркале (меня посадили спиной к окну), как незнакомец прохаживается по тротуару, но минут десять спустя он исчез.
Из парикмахерской я вышла через полтора часа. По дороге домой, как профессиональный агент, несколько раз проверяла, нет ли «хвоста». Седого нигде не было видно, и я немного успокоилась.
Дома меня встречала одна Танюшка.
— Мам, а к тебе какой-то мужик заходил, — с порога выпалила дочка. — Я сказала, что тебя еще нет. Или нужно было пригласить в дом, чтобы он здесь тебя подождал?
У меня подкосились ноги.
— Что за мужик?
— А я откуда знаю? Седой такой, в серой ветровке…
— Таня, никогда не открывай незнакомым людям!!! — сорвалась я на истерический крик.
Танюшка недоуменно пожала плечами и ушла в свою комнату. А я бросилась к телефону — звонить Феде. Рассказала ему и о своем неудачном походе в милицию, и о преследователе, и о визите Н. к нам домой.
— Перестань плакать, — сказал муж, — я вылечу первым же рейсом. До моего приезда посторонних в дом не пускай и сама из дома не выходи.
— А работа? — всхлипнула я.
— Позвони и скажи, что заболела. Отпросись. Возьми отгул, но из квартиры чтобы ни ногой.
Федя приехал на следующий день.
— Ну все, все… Успокойся, малыш, теперь я с тобой, тебе нечего больше бояться, — говорил он, обнимая меня.
Мама была в гостях у соседки, дочка в школе, поэтому мы с мужем могли поговорить без помех. Решили, что еще раз обращаться в милицию бесполезно (опять отфутболят), родным лучше ничего не говорить, чтобы не волновались…
— А что касается твоего тайного воздыхателя, — сказал Федор с угрозой, — ты мне его только покажи! Я сам с ним потолкую, по-мужски.
На работе я отпросилась на три дня. Два дня мы с мужем кружили по микрорайону — пытались выманить седого.
За все это время я ни разу не увидела его поблизости. «Успокаиваться рано, — сказал муж, — пока я дома, буду сам провожать тебя и встречать с работы».
На третий день моего вынужденного отпуска мы с Федей решили съездить в гости к друзьям. На обратном пути заехали в супермаркет, возле своего дома были около девяти вечера. Я вышла из машины и пошла к подъезду, а Федя замешкался — доставал пакеты с покупками из багажника. Я зашла в парадное, вызвала лифт. Лифт подъехал, двери открылись… Я придержала их ногой и крикнула:
— Федя, ты скоро?
Мне никто не ответил.
«Ну что он там копается!» — с досадой подумала я, но наверх не поехала. Вернулась обратно на улицу и… Возле машины лицом вниз лежал Федя, а какой-то гном бил его по спине, по рукам, по ногам обрезком железной трубы.
Я закричала. Закричала так громко и так страшно, что на первом этаже захлопали двери. Гном обернулся, и я поняла, что никакой это не гном, а седой, присевший на корточки. Он вскочил, далеко отбросил трубу и бросился ко мне:
— Мария! Посмотри, я проучил твоего обидчика! Никто не смеет обижать мою любимую женщину!
Перед глазами все поплыло, и я потеряла сознание.
Очнулась на чужом диване. Рядом сидела соседка с первого этажа и держала возле моего лица ватку, смоченную нашатырным спиртом.
— Федя… — простонала я.
— Живой он, живой… «Скорую» уже вызвали, а переносить не решились, чтобы не навредить, — ободряюще улыбнулась соседка.
— А тот… нападавший…
— Его наши мужики скрутили и с рук на руки передали наряду милиции. Если хотите, Машенька, я свидетельницей на суд пойду — мне из окошка почти все видно было. И как этот нелюдь к вашему мужу подошел, и как его по голове сзади куском трубы ударил.
Суда не было. Николай С. (так звали моего преследователя) медицинской экспертизой был признан невменяемым и направлен на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Скорее всего, он останется там до конца жизни.
Я узнала, что этот человек уже много лет состоял на учете в психоневрологическом диспансере. Пока была жива его мать, она покупала ему необходимые лекарства, следила за тем, чтобы он их вовремя принимал, а в период обострения болезни клала в больницу. Потом женщина умерла, Николай остался без опеки. Одному богу известно, почему он принял меня за свою первую любовь — девушку Машу. Увидел в универсаме, прочитал на бейджике мое имя и… Мозг человека — вообще штука загадочная, а уж больной — тайна за семью печатями.
Федя поправился, но на заработки больше не поехал. «Я и здесь Татьяне на учебу заработаю, а тебя больше без присмотра не оставлю», — сказал он.
Я не спорила.
Мария К., 34 года, кассир супермаркета