Пасха — время добрых дел

Пасха — один их моих самых любимых праздников, и готовлюсь я к нему всегда основательно. Пасхальная литургия —  особенная: после нее домой иду умиротворенная и словно обновленная… Усталости нет совсем, хотя несколько часов на ногах простояла. А на душе светло, радостно… Сейчас на ночную службу не хожу: младший сын — совсем кроха, и в церковь не возьмешь, и дома одного не оставишь. Ничего, подрастут мои детки…

В этом году я готовилась к празднику особенно тщательно. Куличи по бабушкиному рецепту пекла, целых двадцать яиц вбила — домашних, желтки, как апельсины, яркие. И изюма не пожалела. Вымешивала тесто не меньше двух часов, а когда в духовку формы поставила — на цыпочках ходила и домашних предупредила, чтобы не стучали: дрожжевая выпечка громких звуков не любит. Не зря старалась — куличи получились знатные! С пасхальными яйцами тоже повозилась. Запаслась специальной краской и устроила целую мастерскую на дому. В итоге получились не писанки, а загляденье, впору в музее народного творчества под стеклом размещать! Но самой моей большой гордостью были две сырные пасочки. Не поленилась: два раза творог через сито перетерла, а потом сутки под прессом держала. Чего я только в пасочки не добавила: и ваниль, и цедру, и курагу, и изюм, и орехи двух видов. А как красиво украсила! Выложила на каждой цукатами крест и слова «Христос воскрес». Спросите, зачем я так подробно обо всем этом рассказываю, словно не рассказ, а поваренную книгу пишу? Да потому, что для моей истории все это как раз очень важно.

В субботу около полудня стала я собираться в церковь (ровно в час батюшка Михаил должен был начать ритуал освящения пасхальной снеди). А тут вдруг полуторагодовалый Павлик закапризничал. Измерила температуру — тридцать семь и пять. А мужа, как назло, дома нет (сосед попросил ему из города что-то перевезти). Я расстроилась, но дочка возьми и предложи: «Давай я схожу!» Я заколебалась. Храм от нашего дома недалеко, но день-то какой — канун Пасхи! Из окрестных деревень обязательно приедут люди, и возле церкви будет настоящее столпотворение. Боязно Маришку одну отпускать. Но, с другой стороны, она уже достаточно большая — девять лет в прошлом месяце исполнилось. Да и выбор у меня невелик: либо согласиться с дочкиным предложением, либо на стол неосвященную еду ставить.

 

Ëадно, — кивнула я, — сходишь. Только выйди пораньше, а то потом столько народу набежит, что ты сквозь толпу к отцу Михаилу не проберешься. Корзинку из рук не выпускай — чужаков будет много, среди них может плохой человек оказаться. И последнее… Батюшка освятит еду — сразу домой.

— Хорошо, мамочка, пойду пораньше, корзинку ставить на землю не буду и задерживаться тоже, — пообещала Маринка.

Она была очень горда тем, что ей доверена эта ответственная миссия.

Стали собирать корзинку. В нашем селе давным-давно стало традицией освящать не только куличи, яйца и паски, но и другую еду (батюшка только спиртное отказывается святить, а все остальное, что на стол собираешься ставить, — пожалуйста).

Поэтому вслед за перечисленным в корзинку отправились кольца домашней колбасы, большие куски буженины и копченого окорока. Подняла я корзинку, подержала на весу — тяжело! А Маришка так и вовсе не поднимет. Оставила в корзинке только два кулича, одну сырную паску, с десяток писанок и буженину с окороком.

— А ну, попробуй, Мариша, дотащишь?

— Дотащу! — весело отозвалась она.

Проводив дочку до калитки, я несколько минут смотрела ей вслед. Одно плечо у Маринки было заметно выше другого — тяжеловатой для нее оказалась корзинка. Ну ничего: как говорится, своя ноша не тянет!

Вернулась дочка через час. «Мам, я пришла!»— крикнула она из сеней.

— Умница, — отозвалась я. — Отнеси корзинку на кухню и пока телевизор посмотри. Только громко не делай. 

Не прошло и десяти минут, как приехал муж. Я тут же отдала ему Павлушку, а сама на кухню — нужно еще овощи отварить для салатов. Мимоходом заглянула в корзинку, которую Маришка в церковь носила, и… обомлела. Даже дар речи потеряла, а потом как закричу, забыв совсем, что муж ребенка спать укладывает: «Марина! А ну-ка немедленно иди сюда! Это что такое?!» — указываю я на корзину, а у самой прямо дрожит все внутри…

— Кор-р—рзинка, — заикаясь от волнения, тихо ответила Марина.

— Вижу, не слепая! Только чья?

— Я… Я… — На дочкины глаза навернулись слезы. — Я, наверное, случайно перепутала… Мамочка, не ругайся! Я нечаянно!

— За нечаянно бьют отчаянно! И что мне теперь прикажешь на стол ставить?!

Хотите знать, почему я так разбушевалась? Да потому что в корзине, которая сейчас стояла в углу у дверей, лежало два «сиротских» кулича (даже взбитыми белками сверху не смазаны!) и семь бурых мелких яиц, окрашенных луковой шелухой.

— Мам, не сердись… — По щекам дочки наперегонки катились крупные слезинки.

— Что за дела! Ты ворон там ловила?

На крик прибежал Толик, спросил: «Девочки, вы что шумите?» Я объяснила.

— Маринка, выдь-ка на минутку…

Когда дочка вышла, муж укоризненно покачал головой: «Она же не нарочно… И грех кричать в праздник».

Я хотела напомнить, что Пасха завтра, но не стала. Прав муж: перепутала корзинки дочка нечаянно, кричать на ребенка грех. И не только в праздник. Но о человеке, который обманул девочку и незаметно для нее обменял корзины, подумала нехорошо: «Чтоб тебя, мерзавец, совесть замучила!»

Я мыла посуду и не слышала, как в кухню мышкой проскользнула Мариша. «Мамочка, ты уже не сердишься?» — слышу.

— Нет, не сержусь.

— Честно? Ты не будешь ругаться, если я тебе кое в чем признаюсь?

— Говори уже… — улыбнулась я. — Семь бед — один ответ.

— Я корзину не перепутала. Я сама поменялась. Она не хотела брать, но я…

— Погоди. — Я вытерла руки и села на табурет. — Давай-ка поподробнее.

— Я в церкви Олю встретила — новенькую из нашего класса. Она хорошая…

— Все это конечно замечательно, но…

— Она очень бедная, — перебила меня дочь, — я всегда с ней в школе бутербродами делюсь. И конфетами. Только Оля конфеты сама не ест — младшему братику относит. А еще у нее сестричка есть — совсем маленькая, младше нашего Павлушки.

— Это не те погорельцы, которые у Кирилловны флигель снимают?

— Да. У них папы нет, — продолжала дочка, — на пожаре погиб. И дом сгорел. А мама не работает, потому что Даша совсем маленькая. Пусть и у них праздник будет!

В глазах Маринки было столько боли и сострадания к чужой беде…

Во дворе хлопнула калитка. Я увидела, как к дому идет худенькая женщина. На одной руке она держала годовалого младенца, а за другую уцепился трехлетний малыш. Позади женщины шла девочка примерно дочкиного возраста и несла… нашу корзину! Я поспешила навстречу процессии.

— Извините Бога ради, что не сразу пришла, — начала женщина с виноватым видом. — Оля поменялась корзинами с вашей Мариной, а я пока заметила, пока выпытала, чье это добро, пока детей одела…

Я слушала ее вполуха, потому что не могла оторвать взгляд от трехлетнего мальчика, зачарованно рассматривавшего яркие писанки и похожие на облака белоснежные белковые шапки на куличах. Решение было принято спонтанно.

— Моя тетка живет в селе, у них там сохра-нилась замечательная традиция: соседи обмениваются пасхальными корзинками. Вот мы с дочкой решили ввести похожий обычай и здесь. Не обижайте нас, возьмите!

Я почувствовала, как Мариша тесно прижалась к моему боку и прошептала: «Спасибо, мамочка!»

Женщина долго отнекивалась, но мне все же удалось ее уговорить забрать нашу корзину. Они ушли, а я крепко обняла Маришку, сказав: «Спасибо, маленькая…»

— За что?

— За то, что ты мне напомнила, что Пасха — это не только святой праздник, но и время творить добрые дела.

Дочка несколько мгновений осмысливала сказанное, а потом вдруг отрицательно покачала головой: «Знаешь, мама, я думаю, что добрые дела приятно творить всегда, а не только в праздники…» 

Хорошую дочку мы воспитали!

 

Зинаида Н., 34 года