Моя половинка…

Паааап… Откроешь?!

Дочкин голос доносился из ванной. И что там можно делать сорок минут?!

— Открою, конечно, не тебя же дожидаться…

Шутливо-сварливо бормоча себе под нос, я вышел в коридор и распахнул входную дверь.

— Олежек!!!

Маринка влетела в квартиру вместе с клубом морозного воздуха и повисла у меня на шее.

— Любимый мой, солнышко мое…

Ее холодные губы осыпали мое лицо горячими поцелуями, ледяные руки словно прожигали кожу сквозь рубашку… И это сочетание холода и жара подействовало… Впрочем, так эта женщина действовала на меня всегда — ровно с той минуты, когда я понял, что хочу, чтобы она стала моей. Только моей. Я прижал ее к себе, такую любимую, родную… Нетерпеливо начал расстегивать куртку. Но тут Маринка выскользнула из моих объятий, а из-за спины раздалось:

— О, Маруська приехала! И они опять целуются!

Маринка бросилась обнимать и тормошить мою дочь — Маринку-младшую. А я невольно поежился. До сих пор не могу привыкнуть к тому, что ребенок видит наши поцелуи. С бывшей женой это было как-то не принято. Хотя и ребенку уже пятнадцать лет. Но все равно как-то не по себе…

Дочка обнималась и о чем-то шепталась с моей любимой женщиной. Которую, к моему вящему неудовольствию, почему-то звала Марусей. Впрочем, та нисколько не возражала. Да она вообще редко когда возражала — такой легкий характер…

Не перестаю удивляться, как она сумела приворожить мою дочь — девочку довольно-таки разборчивую, замкнутую и настороженную в отношении чужих людей. Но вот как-то получилось. Причем, иногда по этому поводу во мне даже ревность какая-то просыпалась — некоторые моменты Маринка-младшая предпочитала обсуждать со старшей… И они все время над чем-то хохотали! Впрочем, к хохоту часто присоединялся и я — настолько он был заразителен.

Наобнимавшись, моя любимая женщина выпустила дочку, и только тут я заметил, что та все еще в халате. Грозно нахмурился:

— Маринка, что за дела? Нам выходить скоро, а ты еще даже не одета?!

Старшая обворожительно улыбнулась и прижала руки к груди:

— Олежек, не ругайся! Я как раз хотела сказать, что на улице просто дико холодно! Я пока от метро бежала — в сосульку превратилась. Может, мы отменим каток, а?.

Две пары почему-то похожих карих глаз уставились на меня с надеждой… Но, черт, я так не люблю, когда рушатся планы…

— Да брось, наверняка не так уж и холодно. Тем более, мы же двигаться будем, а не на месте стоять. Вот и разогреемся. Дочь, марш одеваться!

Младшая уныло поплелась в сторону своей комнаты, а старшая обняла меня и горячо зашептала:

— Ну, Олежка, ну любимый, ну правда холодно… Ну ты только пощупай, какие у меня руки, а я ведь в перчатках была. Ну давай сменим программу, а?

Как всегда, тая от ее прикосновений и забывая обо всем, я хрипло спросил:

— И на что мы ее сменим?

Дочка застыла на пороге своей комнаты и с надеждой повернулась к нам. А Маринка, словно готовое решение, выдала:

— Давайте сходим в тир — тут недалеко. А потом — в кино, там какая-то интересная комедия… А потом — домой. Будем валяться перед электрокамином и играть в скрэббл. Ну как?.

Дочь с визгом: «Маруся, я тебя обожаю! Я согласна!» скрылась-таки в своей комнате. Что-то там шумело и падало — она явно торопилась поскорее одеться.

Я сгреб Маринку в охапку, подтащил к дивану, уселся сам, а ее пристроил к себе на колени. Уткнулся лицом в грудь, почувствовал ее губы у себя на макушке.

— Мариночка, что ты такое придумала, а? Какой тир? Какое кино? Мы же с Маринкой и стрелять не умеем. И кино я, ты прекрасно знаешь, терпеть не могу…

Любимая, во время моего монолога умудрившаяся сползти с моих колен и умоститься под боком, жарко зашептала мне в ухо, попутно целуя его:

— Олег, ну правда холодно. Стрелять я вас научу — надо же осваивать новые увлечения, сам всегда говоришь… А кино… Маринка мне все уши прожужжала про этот фильм, так давай сделаем ребенку приятное, что нам, трудно? Уж высидишь ты в кино полтора часа, правда же?

Горячий Маринкин шепот, язык, исследующий мою ушную раковину… Боже мой, я готов был согласиться на все! Поддержать любую ее идею — самую глупую и абсурдную… Только потому, что люблю. Люблю так, как никого и никогда…

Я закрыл глаза, погрузившись в сладкую негу поцелуев и прикосновений. Но суровая реальность в лице дочери безжалостно вырвала меня из истомы…

— Марусь, пап, ну хватит уже обниматься! Я готова. Пошли!

И мы пошли. И, на удивление, отлично сходили. В тире дочка как-то очень ловко выучилась стрелять. До Маринки ей, конечно, было далеко — та сорвала аплодисменты у посетителей, выиграв за беспроигрышную стрельбу огромного и нелепого розового слона. Который тут же был торжественно подарен Маринке-младшей. А волочить этот трофей пришлось, конечно, мне.

Потом — кино. Хохочущая над глупыми шутками, но абсолютно счастливая дочь, регулярно тыкающая меня в бок и вопрошающая:

— Пап, правда же классно, да?

С другого бока — не менее весело хохочущая Маринка, при этом нежно ласкающая мою ладонь. И я — какой-то абсолютно глупо-счастливый…

Прогулка по морозу, который оказался действительно «диким». Мои Маринки бурно обсуждали фильм, а я ласково улыбался им, но мысли были далеко… Я думал о том, что все это могло быть и раньше. И походы в кино, и тир, и выдуманная как-то моей любимой экскурсия по подземным ходам Москвы… И совместные походы на каток, и поездки на лыжные базы… Но вот почему-то не было. Моя жена не была родной моей дочери — Маринкина мать умерла родами. Я долго не женился, не хотел, чтобы была мачеха. И в Ирине увидел вроде бы не только любящую меня женщину, но и потенциальную маму. Ошибся по обеим статьям.

Жена не любила мою дочь. И та, собственно, отвечала ей тем же. А я сходил с ума, пытаясь как-то разорваться между ними. Какое счастье, что не разорвался, что дождался своей девочки, своей родной, своей любимой… С которой то, что казалось сложным и недостижимым, стало неожиданно легко и просто.

А дома мы пили чай с вареньем, валялись на ковре перед камином и играли в скрэббл. Пока дочь, отчаянно зевая, не сказала, что уже совсем ничего не соображает, и не отправилась спать… В обнимку с розовым плюшевым монстром — трофеем из тира.

Я прижал Маринку к себе и, наконец, сделал то, о чем мечтал весь день — поцеловал ее… И прижался к ней всем телом, словно врастая, прорастая в ней… В ее глазах играли отблески фальшивого огня. Но только это и было в ней фальшивым, все остальное — абсолютно естественное, незамутненное, искреннее… Такое родное и — главное — мое.

С трудом оторвавшись от нее, я спросил:

— Может быть, ты останешься?

Маринка покачала головой:

— Олежек, родной мой, мы же договаривались… Не останусь. Да и понедельник завтра — тебе на работу, и у меня два интервью… А уже вечером мы снова будем вместе. Ты же приедешь? А я тебе что-нибудь вкусненькое приготовлю, ммм?.

Снова поцелуи и все, к ним прилагающееся. Потом — такси, усаживаю Маринку в машину, она шепчет: «До завтра!», и я захлопываю дверь.

Возвращаюсь домой, вижу забытые любимой перчатки… Замерзнет ведь завтра моя девочка… И мысли привычно скатываются назад — в прошлое. Я вспоминаю о жизни без нее. О жизни, когда она была мне только другом. Когда я вдруг понял, что люблю ее, и разрывался между нею и женой… О тяжелом разводе и уходе от жены… О скандалах и истериках, которые закатывала бывшая, и лихорадочных поисках высокооплачиваемой работы, чтобы снимать нормальную квартиру и обеспечивать дочери и себе приличное существование…

Все позади. Все как-то наладилось, устаканилось и утряслось. И с работой, и с квартирой, и с бывшей… И теперь осталось решить только одно — то, чего Маринка ждет уже не один месяц. А я медлю. Не могу. Она не спрашивает, но иногда, по внезапно погрустневшему взгляду, я понимаю, что она об этом думает. И я думаю… Но пока это только мысли… Проваливаюсь в сон, все еще чувствуя на губах вкус Маринкиных поцелуев.

А утром дочь, собираясь в школу, вдруг спросила:

— Ты сегодня у Маруси ночуешь? Или дома?

Я застегивал рубашку, одновременно прихлебывая кофе из кружки с фотографией своей любимой:

— Да… у… Маруси… Блин, Маринка, ну перестань ты ее так называть, что за имя такое деревенское?!

Младшая усмехнулась:

— А ей нравится, между прочим!

Уже одетая, обутая и готовая к выходу, она вернулась. Поцеловала меня в щеку, заглянула в глаза и сказала:

— Пап, а тебе не кажется, что это все как-то глупо?

Я, уже мысленно погрузившись в рабочие дела, рассеянно поинтересовался:

— Что именно ты считаешь глупым?

Дочь серьезно ответила:

— То, что мы и Маруся живем в разных квартирах…

И ушла. А я остолбенело застыл в коридоре — полуодетый и с кружкой в руках. Ну вот, даже моя дочь понимает, что это глупо. И я понимаю. И Маринка понимает. Я оделся и поехал в офис. Решил самые срочные дела, а потом позвонил знакомому риэлтору:

— Маргарита, здравствуйте, Олег…

Из трубки раздался радостный щебет — меня узнали. Еще несколько лет назад эта милая пожилая женщина очень быстро нашла нам с дочкой отличную квартиру по очень выгодной цене. И теперь стала интересоваться, как нам в ней живется.

— Маргарита, я, собственно, по делу… Теперь с нами будет жить еще одна дама — моя близкая… родственница. Поэтому мне бы хотелось найти трехкомнатную квартиру. И как можно быстрей. Все требования те же, только комнат — на одну больше.

Голос моей собеседницы тут же стал деловым:

— Олег, как же вовремя вы позвонили. Есть чудесный вариант — буквально на соседней с вами улице, даже переезжать практически не придется. Готовы сегодня вечером посмотреть, с семи до восьми? Я тогда больше никому эту квартиру показывать не стану.

Я сделал глубокий вдох:

— Да, Маргарита, готов. Родственница — тоже. Если нас все устроит — сразу и договоримся.

Закончил разговор с риэлтором, покурил. Потом еще раз покурил. И тут раздался звонок — Маринка. Я ответил:

— Любимая…

В трубке родной голос:

— Олег, ну что же ты все не звонишь и не звонишь? Я же жду… Во сколько ты приедешь сегодня, мой хороший? Что тебе приготовить?

Я выдержал паузу. И решился:

— Маринка, давай погодим с ужином. Приезжай вечером ко мне, часов в семь. Есть дело. Важное и серьезное.

Маринкин голос в трубке тоже стал серьезным:

— Олег… Что-то случилось? С тобой? С Маринкой?

— Нет, любимая. Все в порядке, ничего не случилось. Просто я договорился сегодня смотреть квартиру.

Теперь паузу выдержала Маринка.

— Квартиру? Ты… собираешься переезжать?

Я чувствую, что в горле запершило. Прокашлялся. И твердо сказал:

— Нет. Мы собираемся переезжать. Мы с тобой. Наша дочь сегодня сказала, что глупо до сих пор жить в разных квартирах…

Маринка всхлипнула и повесила трубку. А я — улыбнулся. Когда-то я сказал ей, что хочу, чтобы она со мной плакала только от счастья. И, кажется, мое желание сбылось. Наконец-то…

Маринка-Маринка… Моя половинка…