Мой сын – чудовище!

Никогда не верила в любовь с первого взгляда. Да и вообще сомневалась, что когда-нибудь смогу испытать особое чувство привязанности к кому-то из представителей сильного пола. Сложный у меня был в молодости характер, что и говорить. Наверное, поэтому мужчины меня сторонились. И вдруг это застольное знакомство. Случилось оно на дне рождения подруги. Матвей сидел за столом напротив и пристально, даже нагловато меня рассматривал. Наконец я не выдержала:

— Перестаньте на меня все время пялиться! Я из-за вас куска толком проглотить не могу.

— Куда прикажете деть глаза? — ничуть не смутился он.

— Куда хотите. А я не картина, чтобы меня разглядывать.

— Бросьте, именно таких женщин и писали великие живописцы.

— Это комплимент?

— Скорее попытка понравиться.

— Напрасный труд.

— Почему напрасный? Разве вы мужененавистница?

— Нет, просто не в том настроении.

— Это поправимо. Можно мне к вам пересесть?

— Зачем это?

— Как зачем? Я буду за вами ухаживать. Можно?

Выдержав его насмешливый взгляд, я равнодушно пожала плечами:

— Попробуйте… Если не боитесь.

— Отлично. Тогда я мигом. — Поднявшись с места, он стал обходить стол. Подойдя ко мне, широко улыбнулся: — Вот и я. Давайте знакомиться?

— Давайте, — согласно кивнула я. Немного помедлив, протянула ладонь: — Татьяна Юрченко. Подруга Гали.

— Очень приятно. А я Матвей Осокин. Галин брат.

— Как брат? — удивленно переспросила я. — Она же Пащенко?!

— Двоюродный, — рассмеявшись, пояснил он. — Еще вопросы будут?

— Скорее просьбы.

— Вот как? — Щелкнув каблуками, он шутовски склонил голову: — Излагайте, готов выполнить любой каприз.

— Во-первых, присядьте, — оттаивая, улыбнулась я. — А во-вторых, давайте наконец что-нибудь съедим. Не знаю, как вы, а я ужасно проголодалась…

Дальнейшая часть вечера прошла прекрасно. После ужина мы отодвинули столы в угол и устроили танцы, а потом… Потом Галя принесла откуда-то гитару. Подойдя к двоюродному брату, попросила:

— Матюш, спой, пожалуйста!

— Нет проблем! Для наших восхитительных дам — все что угодно…

Бросив на меня выразительный взгляд, Матвей взял первый аккорд, затем неожиданно запел всеми любимый романс: «Очаровательные глазки, очаровали вы меня…»

Не знаю почему, но все гости сразу стали смотреть в мою сторону, отчего я моментально покраснела. Так и сидела — красная, не смея поднять глаза. Не помню, сколько времени это продолжалось. Очнулась, когда кто-то коснулся моей руки. Это был Матвей:

— Танюш, все расходятся по домам. Поедем вместе?

— Вообще-то я хотела помочь Гале убрать со стола, — смутилась я.

— Сама справится, — беспечно отмахнулся он. — А мы лучше побродим по вечернему городу. Хотите?

— Хочу, — неожиданно выдала я. И тут же испугалась: что он обо мне подумает?! Однако все-таки встала и послушно пошла за ним в прихожую.

Когда прощалась с Галей, она шепнула: «Не поддавайся на провокации. Матюша у нас бабник!»

Напрасно предупреждала. Через пару часов я оказалась у Матвея в квартире, где провела ночь. Особенную. Фантастическую. С запахом чуть потрескивающей свечи, жарким шепотом жадных губ и любопытной луной, бесцеремонно заглядывающей в окно девятого этажа.

Это была моя первая ночь наедине с мужчиной. И я ею упивалась…

Утром обнаружила под вешалкой женские тапочки. Не удержавшись, ревниво спросила:

— Слушай, а это чье? Разве ты не один живешь?

— Один, — беспечно усмехнулся Матвей. — А тапочки остались от прежней подружки. Хочешь, выкинь!

— Хочу! — Схватив тапки, я открыла входную дверь и вышвырнула их вон. Затем обернулась к улыбающемуся Матвею: — Надеюсь, ты не будешь об этом жалеть?

— Боже избавь! — весело рассмеялся он. — Тем более что тебе это доставило удовольствие!

Вот так начался наш роман. А вскоре я поняла, что беременна. Поначалу испугалась, а потом подумала: почему нет? Мне тридцать два, давно пора было родить. В общем, решила, что прерывать беременность не стану. В конце концов, я ведь не случайно этого ребенка нагуляла, он от любимого человека зачат. Матвею говорить ничего не стала. Чтобы не отговорил… Когда мой живот стал заметно выпячиваться вперед, он все понял. Укорять за скрытность не решился, напротив, стал намного ласковее и заботливей, однако о свадьбе почему—то не заговаривал.

Наконец я отважилась поговорить с ним сама:

— Матюша, мама спрашивает, когда мы поженимся. Что мне ей сказать?

— А без женитьбы никак нельзя? — недовольно насупился он.

— Конечно нет! Ребенок тогда будет незаконнорожденным.

— Ну и что с того?! Ведь я же от него не отказываюсь!

— Постой… — растерянно забормотала я. — Что-то я не понимаю… Ты меня не любишь?

— Ну… Скажем так: мне было с тобой хорошо!

— Было?! — вздрогнув, в ужасе переспросила я.

— Да, было! — сердито повторил он. — До тех пор, пока ты не привязалась ко мне со свадьбой.

— И не отстану, пока не получу согласия! — закричала я. — Потому что, как и все нормальные женщины, хочу иметь семью. Что в этом плохого?!

— То, что ты забыла спросить, хочу ли того же самого я! А я не хочу! И никогда не хотел, понятно?!

— Никогда не хотел семью? — задохнулась от гнева я. — Но ведь это же ненормально!

— А шантажировать мужика ребенком — нормально?! — в свою очередь разгневался Матвей. — Взяли моду пузом мужиков в загс заталкивать!

— Да пошел ты! — в сердцах плюнула я. — Видеть тебя больше не желаю!

— Могу сказать то же самое, — пробурчал Матвей.

И мы расстались…

Из роддома я (теперь уже — мать-одиночка) поехала к своим родителям. В первый же день примчалась в гости Галина. Держа на руках моего новорожденного сына, подруга расплакалась:

— Господи, Танька! Я же тебя предупреждала: не связывайся! Не создан Матвей для семьи. Не мужик он, а перекати-поле! Бабник!

— Ну и бог с ним! — запахивая на налившейся груди халат, проворчала я. — Зато у меня сынуля есть. Смотри, какой славный!

— И правда славный, — улыбнулась сквозь слезы подруга. — Такие глазенки чудные. И бровки смешно хмурит!..

— Угу, — всхлипнула я. — Совсем как его папа.

— Сволочь он! — вздохнула Галина. — Даже не захотел встретить тебя из роддома. А ведь я просила.

— Да ну его! — сердито отмахнулась я. — Справлюсь как-нибудь. В конце концов, отец с матерью помогут. Они у меня добрые, в беде не оставят.

— Я тоже буду тебе помогать, — тряхнула головой Галя. — Можно?

— Ты еще спрашиваешь, — вздохнула я. — Как-никак ты нам не чужая…

Ох и горластым оказался мой Валерка! Дал жару нам всем в первые три месяца. Иногда у меня едва барабанные перепонки от его криков не лопались, однако я мужественно терпела, стараясь не спускать сына с рук. Мама этого не одобряла:

— Не иди у него на поводу. Приучишь к рукам, никому покоя не будет.

— Так ведь жалко мне его, мам, — оправдывалась я.

— Себя пожалела бы, — качала головой мама. — Извелась вся, да и спина вон болит. Разве это нормально? Кабы Валерка от боли кричал — другое дело, а он просто капризничает. Характер показывает. Так что ты с ним не больно-то цацкайся.

— Да ну тебя, в самом деле, — обижалась я. — Хочешь, чтобы он до грыжи докричался?

— Не докричится, — возражала она.

Но я лишь сердито отмахивалась…

Прошел год. Валерка подрос, научился самостоятельно ходить. Потом лопотать стал понемногу. И первым словом было «мама». Я была на седьмом небе от счастья. Баловала сына как только могла, позволяла вить из себя веревки. Мама считала это педагогической ошибкой, поэтому время от времени начинала меня доставать:

— Приучай его к самостоятельности. Пусть сам учится ложку держать. Да и на горшок пора проситься, ведь ему через полгода в ясли идти.

— В какие ясли?! — ужасалась я. — И думать забудь! Раньше трех лет я его из своих рук не выпущу.

— Что значит не выпущу? — хмурилась мама. — А работа твоя как же?!

— Подумаешь, работа, — беспечно отмахивалась я. — Сдалось мне это чертово ателье! Буду брать заказы на дом. Проживем.

— Делай как знаешь, — неохотно соглашалась мать. — Только внука мне все равно не балуй. А то потом наплачешься. Да и мы с тобой…

Накаркала—таки. Первые слезы из-за сына я пролила спустя три года, в тот день, когда повела его в детский сад. Как только Валера понял, что я собираюсь уйти, у него началась настоящая истерика. Вцепившись в мою юбку, он остервенело тянул ее вниз, рискуя оторвать подол. При этом так вопил, что у меня закладывало уши.

— Сынок, послушай, — пытаясь держаться, дрожащим голосом успокаивала его я, — мама сходит по своим делам и вернется. Очень скоро. Хорошо?

Ответом был поистине звериный вой. Когда же я присела перед сыном на корточки, он сделал то, чего я никак от него не ожидала — с размаху ударил меня кулачком в подбородок. Я даже охнула:

— Валера, ты что?! Маме же больно!

— Хочу домой! — не обращая внимания на мои слова, визгливо заорал в ответ сын. — Домой! А-а—а!

— Ну все, довольно, — отодвигая меня в сторону, обратилась к нему пожилая воспитательница. — Давай отпустим маму по делам и пойдем знакомиться с детками. Они тебя ждут.

— Не хочу! Не хочу! Не хочу! — в бешенстве затопал ногами Валера. Потом со злостью плюнул воспитательнице на ногу.

— Ну знаете! — всплеснула руками та. — Я не могу взять его в группу в таком состоянии. Это не просто каприз, это агрессия. На вашем месте я бы обратила на это внимание.

— Хорошо, — испуганно закивала я. Извинившись, потянулась к сыну: — Идем домой, Валерочка… Дай ручку. — Глядя на искаженное гневной гримасой личико, расплакалась: — Говорила я маме, не нужно его оформлять в детский сад, а она…

— А вот тут вы не правы, — покачала головой воспитательница. — Ребенок должен воспитываться среди сверстников. Привыкать к коллективу, к общепринятым правилам, иначе у него неизбежно будут вырабатываться комплексы. Однако вашего сына я бы показала детскому психологу. Если хотите, дам вам номер телефона одного моего знакомого. Очень хороший специалист.

Я не ответила. Просто подхватила сына на руки и спешно вышла. По дороге домой поклялась, что никогда больше не переступлю порог заведения, где моего ребенка считают ненормальным…

Следующий год был очень трудным. Заставить сына умыться или самостоятельно одеться можно было только при помощи сладкого. Еще он ненавидел вовремя ложиться спать, поэтому в постель отправлялся всегда со слезами. Я всячески его задабривала, по часу читала сказки, убаюкивала. Валера капризничал, сбрасывал одеяло, требовал то чаю, то молока с медом. Я послушно выполняла все его прихоти. Отца с матерью это стало раздражать:

— Если ты не прекратишь с ним сюсюкать, он вырастет отпетым эгоистом!

— Перестаньте! — отмахивалась я. — Ничего особенного он не требует, все дети любят, чтобы перед сном им рассказывали сказки. И приготовить чай мне совсем не трудно. Зато Валерочка меня любит. Знаете, какие слова он мне сегодня нашептал?

— Ну-ну… — качала головой мама. — Посмотрим, что твой сладкоголосый птенчик запоет, когда оперится…

Мама снова оказалась права. Школьные годы сына стали для меня настоящей каторгой. Учиться Валере не нравилось, поэтому частенько уроки за него делала я. Когда родители попытались вмешаться, рассердилась:

— Ну не дается ему математика, разве он виноват?!

— Да лентяй он! — возмущенно заспорил отец. — Днями готов лежать на диване и плевать в потолок.

— А вчера дурой меня обозвал! — пожаловалась мама. — И еще суп демонстративно вылил в унитаз. Мне назло!

— Не нужно было его насильно заставлять есть! — заступилась я. — Проголодался бы, сам поел. Не маленький.

— Не маленький, верно, — хмыкнула на это мама. — Только вот постель за собой застилать так и не научился. Привык, что у него есть личная прислуга.

— Господи, как же я от вас устала! — в сердцах вырвалось у меня.

— Мы от вас — тоже, — неожиданно выдал отец. — Даже подумываем с матерью в село перебраться. Все равно там дом четвертый год пустует.

— Вы это серьезно? — перепугалась я.

— Серьезно, — кивнул отец. — Переложим там печь, подлатаем крышу и переберемся.

— Постойте, а как же я? Разве я одна с Валериком справлюсь?

— Это твоя забота, — поджала губы мама. — Твой сын, ты им и занимайся.

Сказала, как отрезала. Разумеется, я обиделась, но спорить не стала. Ну и ладно, сама так сама…

Спустя пять месяцев поняла, насколько это сложно. Разрываться между работой и домом было довольно трудно, а тут еще сын постоянно подбрасывал какие-то проблемы. То кошку соседскую с балкона сбросил, то окно на кухне высадил. По дому помогать не хотел, уроки учил кое-как. В общем, я была в отчаянии, однако старалась решать конфликты мирным путем. Ну не бить же мне его, в самом деле!

Так прошло еще несколько лет. Когда сын заявил, что не хочет идти в девятый класс, я пожала плечами:

 

Нет так нет, можешь поступить в техникум. Какая специальность тебе нравится?

— Отвяжись, — сердито буркнул в ответ Валера. — Я вообще больше учиться не собираюсь.

— Как же так?! — растерялась я. — Человеку нельзя без профессии.

— А я и не собираюсь оставаться без профессии, — хмыкнул он. — Только учиться несколько лет не стану. Лучше пойду на какие-то курсы. К примеру,  водителей. Окончу — буду автобус водить. Поняла?

— Да не возьмут тебя на курсы! — возразила я. — Туда с восемнадцати лет принимают.

— Жалко, — огорчился Валера. — Значит, придется чуток подождать. Впрочем, мне ведь не к спеху… — Немного помолчав, задал неожиданный вопрос: — Скажи, ты от армии меня собираешься отмазывать?

— От армии? — Я тяжело вздохнула. — Если честно, была такая мысль. Только для этого нужны деньги.

— Какая проблема? Копи. У тебя же еще есть время в запасе.

Ответить я не смогла — мешали подступившие к горлу слезы…

Два года Валера попросту валял дурака. Мне же приходилось не разгибаясь сидеть за швейной машинкой. Не только на работе, но и дома. Потом сыну исполнилось восемнадцать, и он поступил на курсы подготовки водителей (от армии я его таки откупила, достала справку о том, что он не пригоден к службе). Получив водительское удостоверение, сын прошел практику в одном из автопарков, после чего был зачислен водителем автобуса. Я воспрянула духом: слава богу, наконец мой мальчик имеет работу. Будет сам деньги зарабатывать, как настоящий мужчина!

Рано радовалась. Мой великовозрастный сынок и не думал браться за ум. С первых дней работы в автопарке он так халатно относился к своим обязанностям, что вызвал недовольство со стороны руководства. Когда же ему высказали замечания, нахамил, за что тут же был с треском уволен, причем с плохой характеристикой.

— И что теперь? — узнав об этом, тревожно спросила я.

— Не ной, прорвемся! — легкомысленно отмахнулся сын. — Меня друг в ритуальное агентство приглашает, жмуриков возить. Нормальные бабки и никакого напряга.

— Покойников возить? — ахнула я. — Ты с ума сошел! Это же кошмар — ежедневно видеть чье-то горе!

— Так чужое же! — хохотнул сын. — Переживу, я толстокожий!

Вот так мой сын стал зарабатывать себе на жизнь. Работой был не слишком доволен, всегда возвращался домой раздражительный и мрачный. Как правило, с бутылкой вина или водки, которые давал кто-то из родственников усопшего. Видимо, люди считали, что водитель тоже должен помянуть того, кого отвозил в последний путь. Если я просила его не пить, сердился:

— Не доставай! По-твоему, я не имею права снять напряжение?

— Но ведь так и спиться недолго, Валера! — возражала я. — И потом, тебе же завтра снова придется садиться за руль.

— Ничего, — издевательски усмехался он. — Я же не простой автобус вожу, сама понимаешь. Такой транспорт менты никогда не останавливают.

Я умолкала, а в душе проклинала тот день, когда разрешила ему пойти на эту проклятую работу…

Так минуло еще четыре года. Не могу назвать их счастливыми, скорее наоборот. Сын работал на прежнем месте. Частенько выпивал. В доме чувствовал себя хозяином. На меня покрикивал, а иногда и с кулаками набрасывался. Я терпела, стыдясь кому-то на него пожаловаться. Да и некому было — до тех пор, пока он не привел в дом девушку. Усадив ее на кухне, сказал:

— Это Ксюха. Она будет у нас жить.

— Вы женитесь? — после паузы осмелилась спросить я.

— Пока так поживем, — беспечно отмахнулся сын. — Притремся, а там уж видно будет. Или ты против?

— Живите, — обреченно вздохнула я. — Дело молодое…

Первую неделю мы с Оксаной практически не общались. А потом… Потом я поняла, что моему непутевому сыну попалась добрая и славная девушка. Только очень зажатая, будто всего на свете боится. Однажды мне удалось ее разговорить, и тогда я поняла, в чем дело. Ксюша была круглой сиротой и воспитывалась в детдоме, однако в пятнадцать лет вынуждена была оттуда сбежать. Когда я спросила, что послужило тому причиной, опустила глаза:

— Не хотела, чтобы по кругу пускали.

— Ты хочешь сказать, что вас там насиловали? — ахнула я.

 

Почти всех девчонок, — грустно кивнула она. — Тех, кто старше четырнадцати.

«Девочка моя, — горестно подумала я. — Не лучшую долю ты себе выбрала… Ох, не лучшую…»

Как в воду глядела. Любовная идиллия сына длилась недолго. Спустя полгода он впервые поднял на Оксану руку. Мол, посмотрела не так. Когда я вздумала за девушку заступиться, Валера впал в бешенство. Стал бить меня куда попало и чем попало. И тогда я схватила со стола разделочную доску. Удар получился таким сильным, что сын потерял сознание. Пока мы ждали «скорую», я не могла найти себе места. Оксанка подошла, обняла за плечи: «Татьяна Анатольевна, не бойтесь. Скажу, что я его ударила».

— Нет, детка, — печально улыбнулась я. — Мой грех, мне и отвечать.

В тот раз все обошлось, однако наши отношения с сыном окончательно испортились. Да и с Оксаной у него не заладилось, и теперь она хочет уйти. Трудно мне с этим смириться, но я ее понимаю. Ведь это я своей слепой любовью превратила сына в чудовище!

 

Татьяна Ю., 56 лет, швея—мотористка